— Что ты сказал, прости? — переспросила Уна. В тот момент она не могла сосредоточиться ни на чём, даже чарующий ирландский акцент Адлера Айри не цеплял её внимания.

— Исидора мухлюет, говорю, — повторил парень. — Но не пойму как.

Некоторое время они посидели молча, разглядывая, как расходятся зрители. В толпе был и сэр Балтимор Разерфорд с дочерью Пенелопой и Родериком. Сэр Балтимор казался разгневанным, как никогда. Его обычно безупречная причёска вздыбилась по краям, как будто мужчина пытался вырвать из неё клочья.

— Теперь ты мне почитаешь, папуля? — спросила Пенелопа, когда семейство проходило через парковые ворота.

К удивлению Уны, сэр Балтимор выхватил книжку из крохотных ручек дочери и со всей силы швырнул прочь. Пролетев метров двадцать через ограду, книга упала в колючие заросли.

— Па-а-а-пуля! — разрыдалась Пенелопа. — Моя книжка! Как ты теперь мне почита-аешь?

Люди начали останавливаться и перешёптываться, тыча пальцами в сторону повздоривших Разерфордов.

— Не нужна мне эта клятая книга! — проорал сэр Балтимор. — Я тебе её сотню раз читал. Я каждое чёртово словечко помню!

— Папа, не срывайся на Пенелопу, — вмешался Родерик. — Ты ведь на меня злишься, не на неё.

— Да, чёрт подери, ты прав, я злюсь на тебя! — прорычал сэр Балтимор. — Ты второй раз проиграл. И без веской причины! Ты что, хочешь Разерфордов по миру пустить? Погоди, до дома доберёмся. Почему я должен... Должен... — осознав, что на него смотрят, сэр Балтимор затих. Одной рукой подхватил Пенелопу и, оставив Родерика позади, зашагал мимо любопытных зевак.

— А как же моя книга? — ревела девочка.

— Замолчи ты уже про клятую книгу. Я тебе другую куплю, — затем, покосившись на Родерика, добавил: — Если не разоримся.

Последнюю фразу он сказал почти шёпотом, но экипаж Разерфордов стоял слишком близко к сидящим на обочине Адлеру и Уне.

Именно в этот момент из ворот парка в компании матери, директрисы Пуше и нескольких молоденьких студенток академии выплыла Исидора. Никто из них даже и не глянул в сторону Уны, чему та была несказанно рада. Ей совершенно не хотелось сейчас вежливо улыбаться людям, которые относились к ней высокомерно.

Вместе с Адлером и Дьяконом девушка наблюдала, как Родерик приблизился к Исидоре и, взяв её за руку, поклонился. Та в ответ сделала реверанс.

— С красивой победой, миледи! — произнёс Родерик.

— И вас, — Исидора отпустила руку Родерика, и сыщица успела заметить что-то в её ладони.

— Записка, — вслух задумалась она.

— Что? — переспросил Адлер.

— Записка, — повторила Уна. — Родерик только что передал Исидоре записку.

Адлер закатил глаза.

— Ох, наверняка очередная любовная поэма.

— Ты знаешь про поэмы? — скромно спросила Уна, мысленно гадая, как Адлер относится к подобным проявлениям чувств.

— Ну да, — кивнул парень. — Не читал их, конечно, не могу сказать, насколько они хороши. Исидора говорит, что они только для девичьих глаз. Что бы там это ни значило.

Уна покраснела. Ей казалось, она понимает, что именно имела в виду Исидора, и на мгновение девушка размечталась, что однажды получит такое же личное «девичье» письмо от Адлера.

— Шевелись, Родерик! — прокричал сэр Балтимор.

Родерик поглядел на Исидору и пожал плечами, затем зашагал к отцовскому экипажу, Исидора же со свитой двинулась по улице в противоположном направлении.

Уна, с трудом сдерживая порыв броситься за ними, глядела дамам вслед, пока те не растворились в толпе. У кого-то из них, возможно у мадам Айри или самой Исидоры, была в распоряжении чаша-оракул. Ничто бы не доставило девушке большего удовольствия, чем поймать их на жульничестве, когда они будут доставать чашу из своего тайника.

— Тут слухи ходят, — вдруг начал Адлер, — что сэр Балтимор кучу денег поставил на это состязание.

Уна взметнула бровь.

— Думаешь, он поставил на Родерика?

Адлер поправил на голове цилиндр.

— Определённо, этим объясняется его поведение и расстройство, что Родерик пришел к финишу лишь вторым.

Уна вспомнила про синяк на щеке младшего Разерфорда.

— Думаешь, он ударил бы сына, если бы на кону стояла маленькая сумма?

— Кто сказал, что маленькая? — удивился Адлер.

Дьякон закашлялся.

— Сэру Балтимору не впервой в неприятности из-за ставки попадать. За долгие годы он уже кучу денег проиграл некой преступной корпорации, не будем её называть.

— Ты про Кровавого Мартина и корпорацию «Белладонна»? — уточнила Уна.

— Именно, — кивнул ворон. — Говорят, что раньше Разерфорды были намного богаче. И что Кровавый Мартин хорошо на них нажился.

— Это всё из-за так называемой «эйдетической памяти» сэра Балтимора, — пояснил Адлер. — Не такая уж она и идеальная, оказывается.

— Совершенно верно, — отозвался ворон.

— Какой памяти? — Уна была незнакома с подобным термином.

— Эйдетической, — повторил Дьякон. — Это совершенная память. Способность помнить абсолютно всё. С тех пор, как фотографию изобрели, её ещё «фотографической памятью» называют.

— Ах да, — припомнила сыщица. — Я помню, он на вечеринке на днях хвастался своей памятью — как от предков её унаследовал.

Адлер кивнул:

— Да, точно. Предмет его гордости. Вот только у сэра Балтимора совсем не такая крепкая память, как у отца с дедом.

— А как это вообще со ставками связано? — поинтересовалась Уна.

— Он использует свою потрясающую память, чтобы выигрывать в карты, — разъяснил Дьякон. — Но в карты играть — немудрёная наука.

Уна покачала головой, не одобрив беспечность, с которой легкомысленные игроки кидаются делать ставки, однако она знала, что сэр Балтимор был не единственным человеком, который оставил у Кровавого Мартина целые состояния. И даже теперь, когда Мартин ушел в подполье, двери его казино все еще широко распахнуты, чтобы опустошать карманы нерадивых уличных игроманов.

Мысли о Мартине снова напомнили Уне о чаше, на которую тот не преминул бы наложить свои загребущие руки. Однако определенно не он стоял за кражей. Как это возможно, если все улики указывают на модистку и ее дочку — факт, что Исидора чудесным образом выигрывает соревнования, и еще кольцо мадам Айри, найденное под фургоном. Уна призадумалась, мог ли ей как-то помочь Адлер, хотя бы место подсказать, где его родственницы могут прятать чашу.

— Есть идеи, как Исидора выигрывает? — решила она прощупать почву. ˜— Откуда она взяла отгадки?

— Представления не имею, — признался Адлер. — Но сама она до них не додумалась бы. Никогда в это не поверю.

— Ну, в правилах не написано, что нельзя пользоваться посторонней помощью, — напомнила Уна.

— Помощь-то помощью, — настаивал Адлер, — но у нее уже готовые отгадки. Каким-то образом она раздобыла ответы заблаговременно.

Уна колебалась, рассказать ли парню о пропаже чаши-оракула. Она все детально обдумала, прежде чем принять решение и вскрыть все карты, в том числе признаться, что подозревает его мать в совершении кражи. В конце концов Адлер уже не конкурент, и гонка следующего дня продолжится лишь для нее, Родерика и Исидоры. Уна повернулась к Адлеру, заглянула в его красивые глаза, и язык развязался сам собою.

Когда рассказ закончился, Адлер замотал головой:

— Просто не могу поверить в это.

— Во что именно? — уточнила сыщица.

— Хм, — начал Адлер, — в то, что матушка могла ползать в грязи под цыганским фургоном в одном из своих бесценных платьев.

Уна кивнула:

— Ну, это только версия. Как тогда ее кольцо попало под фургон?

— Этого я не знаю, — признался Адлер, задумчиво морща лоб. Уна умилялась, глядя на парня, и вдруг тот сказал:

— Знаю, о чем ты думаешь...

Сердце так и ойкнуло, а щеки Уны налились краской. Но когда Адлер продолжил, стало ясно, что он вовсе не поймал Уну на том, как она любовалась им.

— Тебе интересно, почему, стащив идиотскую чашу, моя мать помогает Исидоре, а не мне?

— Не скрою, об этом тоже думала, — призналась сыщица, тот час испытав некоторую вину, несмотря на то, что озвучила эту мысль не сама. В какой-то момент ей захотелось обнять Адлера, чтобы утешить юношу, но, вспомнив о правилах приличного поведения в общественных местах, она сдержалась.