Портретов было много, но всех милее показался тот, на котором сказочник был нарисован среди гор, в широкополой шляпе и крылатке. Сказочник стоял на возвышенности, высокий, немного хмурый, и смотрел на Семку добрыми и понимающими глазами, а позади него стлалась мягкая синеватая дымка над морем какой-то южной страны.

Не отрываясь, почти час смотрел Семка на портрет, изучая его, и когда все стало понятно, он опустил, веки.

И мечта, похожая на сказку, заполнила маленькое сердце Семки. Он открыл глаза и торопливо схватил кусок клыка. Точно боясь позабыть видение, он стамеской и ножом, буравчиком и пилочкой стал обрабатывать кость. Давно уже опустилось солнце за горы Пай-Хоя, давно уже вернулся с работы отец, а он все сидел и строгал, боясь позабыть чудесную картину, заполнившую его сознание.

Отекли ноги от напряжения, заболела спина, зарябило в глазах, а Семка не бросал работу. И, только когда солнце вновь заглянуло в чум, Семка вспомнил совет отца.

Бережно спрятав наполовину обработанный клык, Семка поел холодного мяса и лег спать.

Но и во сне его преследовало чудесное видение. Лицо его, вначале спокойное, стало напряженным, тревожным, счастливым.

…От дальних лесов, — видел Семка, — на легких нартах мчалась к его стойбищу упряжка на трех белых олешках, и человек в широкополой шляпе и крылатке сидел на нартах.

Из-под седых и немного сердитых бровей он озирал тундру добрыми голубыми глазами и улыбнулся Семке, бегущему навстречу ему.

— Здравствуй, Сема! Здравствуй, курносый! — кричал голосом Данко человек.

— Я совсем не курносый, — ответил Семка, удивляясь, почему ему сейчас не обидно, что его называют курносым.

— Вот в гости к тебе поехал. Решил посмотреть, как ты живешь, как учишься.

— А я письмо тебе хотел сделать, — отвечает Семка. — Я еще маленький и знаю только три буквы. Осенью будут в школу набирать, я тоже поеду.

— Обязательно поезжай, — говорит Горький, — а то видишь, сколько я сказок тебе привез?

И видит Семка в руках Горького сказку о горящем; сердце Данко. И видит Семка, что на коленях у Горького, лежит стопка книг и позади к нартам прикручено столько, что в годы не прочтешь.

А Горький улыбается и немного хриплым голосом говорит озабоченно:

— Как только ты их прочтешь-то при трех буквах?

— Правда, правда, — говорит Семка, — три буквы-то мало же… Учителка наша больно хорошая, да у нее работы много, некогда одними сказками заниматься, спать-то ведь тоже надо.

— Правда, правда, — говорит Горький.

И вдруг большая туча цвета чернее черного закрывает его вместе с упряжкой, и Семка кричит от страха. Он кричит и плачет, а Горький поднимает над собой сказку о горящем сердце Данко, и сразу тьма пропадает. Он держит ее высоко над землею, и она светит, как июльское солнце, так ослепительно, что даже глазам больно.

— Глупый Семка, — говорит, улыбаясь, Горький, — чего ты испугался? Ведь солнце светит…

Семка открывает глаза и смущенно осматривается. Отец, склонившись над его лицом, смеется и показывает на солнце.

— Глупый, — говорит он, — испугался?

— Кого мне пугаться? — сердито отвечает Семка. — Я не маленький, чтобы мне пугаться.

И, хорошо пообедав, Семка вновь принимается за работу.

Он тщательно вырезает копылья нарт. Он запрягает в нарты трех белых оленей и ласковыми движениями напильника шлифует их рога. Он долго думает, оставить ли им рога. Весной олени сбрасывают их, и Горький, получив его письмо, скажет: «Худой оленщик этот Семка: весна, а он у оленей рога оставил».

Семка долго думает. Ему жаль лишить оленей рогов. Ведь он так много трудился, выпиливал и вырезал их. Но правда выше всего! И Семка скрепя сердце отпиливает по одному рогу у каждого оленя.

«Пусть будет некрасиво, зато правда», — думает он и начинает вырезать человека, сидящего на нартах. Он делает широкополую шляпу и крылатку, он вырезает длинные добродушно-сердитые усы и морщины на открытом и ясном лбу.

Только глаза ему никак не удаются.

Он долго роется в журналах, и наконец счастливая мысль приходит к нему. Он делает глаза такими, какими он видел во сне: немного лукавыми и приветливыми.

Проходит трое суток, прежде чем глаза начинают блестеть умом, добродушием и ласковостью.

Остается сделать немногое: на коленях — стопку книг, на задке нарт — стопку книг и в правой руке самую важную книгу — сказку о горящем сердце Данко.

Высунув язык, даже затаив дыхание, Семка вырезает книги. Он долго смотрит на свою работу и с грустью убеждается, что человек мертв и олени не бегут.

Тогда, отдохнув и выспавшись, он вновь принимается за резьбу. Он чуть-чуть наклоняет фигуру человека и ноги оленей. Он делает две скорбных морщины у рта человека и с гордостью смотрит на свое «письмо».

Но как же поймет чудесный сказочник, что ему, Семке, нужны книги?

И Семка быстро догадывается. На другом конце клыка он вырезает чум, нарты, двух олешков и собаку. Он вырезает рядом с нартами даже хорей — шест для управления упряжкой. Из китового уса он делает тынзей — аркан — и вешает его на передке нарт.

А впереди всего этого он старательно вырезает фигурку, самого себя. Он хочет сделать свой нос прямым, но вспоминает о правде и вырезает его курносым.

Посмотрев на все это, Семка с печалью замечает, что Горького, с приветливой и дружеской улыбкой, изо всех сил мчащегося на нартах, встречает спокойно ожидающий, чуть ли не равнодушный человечек.

И Семка меняет свое изображение. Он делает его бегущим навстречу к Горькому с широко раскрытыми руками и подкашивающимися от радости ногами.

На этот раз все, что он сделал, его удовлетворяет.

Осколком стекла он шлифует все фигуры и, собрав охапку зеленовато-седого мха, приносит его в чум. Он приносит ящик из-под конфет и бережно укладывает в меховую постель письмо, вырезанное из кости. Он никому не показывает его, боясь, что люди посмеются над его нежностью.

И только адрес на ящике он доверяет написать колхозному счетоводу. Правда, счетовод и сам не отличается грамотностью, но у него красивый почерк, и Семка долго любуется надписью, сделанной им на посылке:

Семка долго любуется надписью, но его смущает «памятник Пушкина».

— А может, он не там живет? — спрашивает он робко.

— Как не там? Там! — уверенно отвечает счетовод. — Все поэты около памятника Пушкина живут.

И для убедительности добавляет:

— А если у памятника не найдут, то в Кремле разыщут. Я-то уж знаю.

И, чтобы Семка не беспокоился, счетовод сам отвозит посылку на почту.

Проходит много томительных недель. Семка уже теряет надежду на ответ, но вот однажды осенним вечером почтальон привозит ему посылку. Он бережно кладет ее у костра и тихо говорит Семке, точно утешая:

— Ничего, парень. Что ж поделаешь?.. Бывает…

И Семка видит вернувшееся к нему письмо, вырезанное из кости.

Оно опоздало всего на несколько дней. Прах человека, спевшего чудесную сказку о горящем сердце Данко, уже лежал замурованный в темно-красные стены московского Кремля.

На нартах, через кусты яры, через болотистую низину едет Илько Лаптандер к сопке, покрытой ягелем пепельного цвета. Олени выбрасывают копытами гроздья оранжевых брызг. Стоит солнце в зените, и желтые оводы, тонко звеня, мчатся за упряжкой. Стремительно вылетая отовсюду, они впиваются в короткие хвосты оленей, в розоватые ноздри и бока, чтобы отложить в коже свое потомство.

Концом хорея Илько отгоняет или давит их, и они падают под широкие полозья нарт в красновато-бурую воду.

Июльское солнце уже месяц кружится над тундрой, и от этого воздух кажется удушливым и пряным. Он пахнет болотистыми низинами, грибами и мхом.

«Дождь будет, — думает Илько, — комары будут».