— Бедная Мариамна, — беспомощно проговорил Вителлий и, нежно погладив ее по волосам, повторил: — Бедная Мариамна!

— Вителлий, — тихо сказала Мариамна, у которой по щекам текли слезы бессильного гнева, — я должна открыть тебе тайну, о которой не знает и сам Ферорас. Тертулла не его дочь…

Вителлий поднял глаза, вопросительно глядя на Мариамну.

После долгого молчания она проговорила:

— Имя отца Тертуллы — Фабий.

— Секретарь Ферораса?

— Секретарь Ферораса. Женщина, запертая мужем в позолоченной клетке, рада любой возможности хоть на минуту почувствовать себя свободной. Никто, кроме тебя, однако, не знает об этом.

— Глафира! — хлопнул в ладоши Вителлий, вызывая рабыню. — Принеси кувшин фалернского и проследи, чтобы никто не мешал нам!

Поклонившись, Глафира вышла.

Тихим шепотом, чтобы никто не мог их услышать, Мариамна продолжала:

— Поллио Юлий, префект преторианской когорты императора, многим обязан мне, а как раз у него под стражей содержится Локуста, знаменитая отравительница. Говорят, император упрятал ее в темницу, чтобы заткнуть ей рот. По слухам, она была причастна к убийству императора Клавдия и Британника, сводного брата Нерона. Поллио разрешил мне посетить отравительницу. Это пожилая унылая женщина с падающими на лицо прядями волос…

— Для яда Ферорас недоступен, — перебил Вителлий. — Ты ведь и сама знаешь, что он не съест ни кусочка, не выпьет ни капли, прежде чем раб не попробует их.

— Ты думаешь, у Клавдия не было таких рабов? И тем не менее он умер от яда, потому что Халотус, пробовавший блюда, и Ксенофон, личный врач императора, были заодно с Агриппиной. Халотус посыпал грибы ядом уже после того, как сам попробовал их, а Ксенофон, делая вид, что хочет вызвать рвоту, щекотал у императора в горле отравленным пером. Средства и способы всегда найдутся.

— Но что же задумала сделать ты?

— Я подам Ферорасу яблоко, от которого и сама откушу кусочек. Одна половинка яблока будет пропитана смертельным ядом, а другая безвредна.

— Меня в холодный пот бросает при одной мысли об этом, — сказал Вителлий. — Выкинь из головы такие мысли. Лучше уж я буду сражаться.

— В таком случае не думай об этом больше, — ответила Мариамна. — Забудь все, о чем я тебе говорила.

День был удушливо жарким. От невыносимой жары римляне страдали уже не первую неделю. Немногочисленная в миллионном городе зелень стала рыжеватой от осевшей на ней пыли. Драгоценная питьевая вода, текущая в Рим по акведукам, сооруженным поверх крыш домов, грозила иссякнуть. Вина за это лежит на императоре, полагали римляне. Ведь он совершил непростительный грех, искупавшись в одном из ведущих в город и считавшихся священными акведуков. На Капитолии жрецы приносили искупительные жертвы Юпитеру, отправляя на заклание козлят и барашков, но отец всех богов, судя по всему, не желал принять их. Вместо того чтобы подняться к небу, угольно-черный дым растекался по Капитолию, облаком окутывая золото жертвенника и белый мрамор статуй, заставляя слезиться глаза участников церемонии.

— Небо посылает нам знаки близящегося несчастья, — вещал жрец-прорицатель. Роясь окровавленными пальцами во внутренностях жертвенного животного, он выкрикивал: — О Юпитер Светодающий, смилуйся над своим народом!

Жрецы вполголоса бормотали молитвы, и, словно услышав их мольбы, отец богов подал знак. Зловеще черные тучи надвинулись на город. Люди испуганно разбегались по домам в ожидании живительной грозы.

Верховный жрец воздел руки к небу.

— О великий Юпитер, прими благосклонно эту жертву и пошли нам долгожданный дождь!

В то же мгновение сверкнувшая из туч молния ударила в стоявший перед храмом жертвенник. На мгновение он засиял, словно охваченный пламенем. Оглушительный удар грома поверг наземь жреца и разбросал в стороны жертвенных животных, а затем воцарилась противоестественная тишина. Только когда крупные капли дождя застучали по разогретой пыльной брусчатке, жрецы отважились подняться. Растерянные и смущенные, они понесли в храм все еще не пришедшего в себя верховного жреца. А затем словно разверзлась преисподняя.

Из темных туч на землю хлынули потоки дождя. Вспышки молний, словно языки пламени, освещали город, секундой позже вновь погружавшийся в непроглядную тьму. Рим, неделями страдавший от засухи, теперь, казалось, утопал в воде, за считаные минуты залившей улицы. Молнии ударяли в дома. Многочисленные будочки торговцев, окружавшие Большой цирк, были перевернуты или унесены потоками с Авентинского холма. Их владельцы рвали на себе волосы и со стенаниями бродили в воде, грозя небу кулаками.

— О боги Рима, и это благодарность за мои молитвы? — восклицал один из них, а другой вопил, обращаясь к громыхающему небу: — Проклинаю тебя, Юпитер, мечущий в нас свои молнии! Ты всегда метишь только в нас, бедняков!

С берега реки со скоростью ветра начало распространяться известие: «Тибр горит! Тибр горит!»

Что бы это могло означать? Даже в городе, где чуть ли не ежедневно случались какие-нибудь катастрофы, где пожары и обрушившиеся дома были отнюдь не редкостью, клич «Тибр горит!» не мог не вызвать любопытства. Не обращая внимания на непогоду, сверкающие молнии и рушащиеся дома, люди, зачастую не успев даже одеться, спешили к Тибру. С Бычьего Форума открывался весь масштаб необычной катастрофы. У островка, на котором сходились мосты, соединявшие восточный и западный берега реки, были разбросаны пылающие корабли. Удары молний зажгли торговые суда императорского флота, и сейчас они, гонимые течением, сталкиваясь, таранили друг друга. Вскоре огнем была охвачена уже сотня судов вместе с ценным грузом. По реке сквозь город плыл чудовищный, извивающийся огненный червь.

Едва придя в себя после первого испуга, зеваки начали радостно кричать и приплясывать, словно император устроил для них новый волнующий спектакль. Горящих, будто факелы, людей, прыгавших в реку с бортов кораблей, встречали на берегу приветствиями и одобрительными криками. Более захватывающего зрелища не мог бы придумать сам Аррунтий Стелла, устроитель императорских игр. Подобное и ему вряд ли было бы по силам. То, что при этом гибнут запасы продовольствия, достаточные для того, чтобы три месяца кормить миллион людей, никого не волновало. «Videant consules!.. Пусть об этом заботятся консулы!»

В течение нескольких дней десятки тысяч рабов убирали с улиц мусор и грязь. Над Римом стоял смрад. Cloaca maxima, главный сток нечистот столицы, была переполнена, и излишек сточных вод вытекал прямо на улицы. Все, что обычно исчезало в подземных каналах, теперь оказалось на улицах Рима: экскременты, кухонные отходы, останки животных и даже детские трупики. Из страха подхватить заразу римляне почти не выходили из домов. Форум словно вымер, и деловая жизнь города оказалась под угрозой.

Император и его советники быстро поняли, что такое положение создает благоприятные условия для возникновения заговоров или даже мятежа. Нерон приказал немедленно начать раздавать бесплатные пайки, чем сразу же выманил плебс из его домишек. Шлюхи у Большого цирка стали получать от императора ежедневную плату, за которую обязаны были обслуживать всех желающих. На Капитолийском холме начали строительство грандиозной триумфальной арки, посвященной, предположительно, победе над парфянами. Правда, победа эта не была еще достигнута. Более того, в далекой Азии дела у римских легионов обстояли не блестяще. Цель, однако, была достигнута. Тех, кого бесплатные пайки и даровая любовь не заставили выйти на улицы, теперь толкало туда любопытство.

Для аристократов устраивались праздничные приемы. Император потребовал, чтобы Сенека, его бывший учитель, выступил с чтением своих произведений. Сенека, чьи труды не встречали одобрения критиков, но охотно прочитывались широкой публикой, устроил чтения в библиотеке Августа, расположенной на противоположной Большому цирку стороне Палатинского холма. Там собрались все занимавшие, или считавшие, что занимают, в Риме достаточно высокое положение.