— Так просто меня в Гадес не отправишь, — ухмыльнулся центурион, дотрагиваясь кончиком меча до подбородка Вителлия. — Сейчас я мог бы убить тебя. Но зачем мне это? Во что ты ценишь жизнь свою и этой весталки?

Вителлий, который был совершенно безоружен, бросил центуриону кошель с деньгами, полученными за сегодняшнюю победу.

— Получи. Это то, что я сумел сегодня заработать, — пятьсот сестерциев. За эти деньги тебе пришлось бы служить целый год. Надеюсь, этого достаточно!

— Для начала, — сухо проговорил центурион, убрав наконец меч. — Тебе придется заплатить мне, центуриону Манлию, еще ровно столько же! — прошипел он, пятясь с обнаженным мечом к выходу. — Даю тебе три дня времени. Найдешь меня в военном лагере по дороге в Остию. Если денег не будет, можешь заказывать место для похорон жрицы Туллии. Ты ведь знаешь, наверное, что весталок хоронят живыми?

Когда вымогатель удалился, Вителлий и Туллия упали друг другу в объятия. Туллия плакала, да и у гладиатора слезы стояли в глазах.

— Пойдем, — сказал он. — Пойдем, пока эта трибуна еще не рухнула!

И Вителлий положил руку на нежные плечи девушки.

Два привратника встретили Вителлия у ворот виллы и проводили его по кипарисовой аллее к главному зданию. Вдоль дорожки стояли сверкающие беломраморные статуи — в разительном контрасте с вековыми, изборожденными трещинами, серыми стволами деревьев. Уже издалека слышен был плеск воды в Нимфеуме — окруженном колоннами фонтане, бассейн которого был отделан небесно-голубой плиткой и соревновался с самим солнцем блеском и отбрасываемыми яркими бликами. Вот так, стало быть, живет Ферорас, один из богатейших судовладельцев и банкиров Рима, в Тибуре, городке вилл, расположенном неподалеку от столицы. За долиной Арно виден был выделяющийся на фоне зелени силуэт выстроенного в коринфском стиле храма Весты. А пронзительный стрекот цикад в предвечерние часы казался гимном восхищения красотой природы и собранных здесь Ферорасом произведений искусства.

Вителлий не мог прийти в себя от изумления. Куда бы он ни взглянул, его поражали все новые чудеса. Цапли и фламинго с подрезанными крыльями разгуливали между искрящимися порфировыми вазами, сверкающей гладью бассейна и великолепными колоннами. В громадных алебастровых ваннах, покоившихся на спинах сказочных животных, плавали белые кувшинки и ярко расцвеченные золотые рыбки. Вытянутое в длину здание, из которого навстречу Вителлию вышел Ферорас, было отделано оранжевато-красным гранитом.

— Я рад, что ты принял мое приглашение. — Ферорас дружески обнял Вителлия за плечи. — Многие римляне, без сомнения, ищут в эти дни твоего общества.

— Приветствую и благодарю тебя, благородный Ферорас! Еще никогда в жизни мне не приходилось видеть такой прекрасной, с таким вкусом устроенной виллы. Я с изумлением вижу, что ты знаешь толк не только в презренном металле, но и в благородном искусстве. Поверь мне, я безмерно восхищен.

Почти лысый — лишь с венчиком темных волос и широкой окладистой бородой — Ферорас рассмеялся.

— Многие убеждены, что, обращаясь с деньгами, человек теряет способность ценить искусство. Все обстоит как раз наоборот. Именно деньги дают независимость искусству. Не будь у Горация, Вергилия и Проперция поддержки Мецената, мы не имели бы ни «Сатир», ни «Энеиды», ни «Цинтии». Даже Фидий нуждался в Перикле… Пройдем, однако, в дом. Моя жена и Тертулла, моя дочь, хотели бы познакомиться с тобой.

Миновав портик, они прошли в отделанный белым мрамором атриум. В подчеркнуто простой обстановке помещения взгляд невольно скользил вверх, к потолку, где был изображен идиллический ландшафт с резвящимися на нем нимфами и фавнами. Вся картина была выдержана в зеленых и синих тонах. За выходом из атриума располагался виридарий, напоминавший размерами скорее ботанический сад, чем цветник. Глаза наслаждались яркими красками экзотических растений, уши ласкало пение невиданных пестрых птиц. Вот так, должно быть, живут боги, подумал Вителлий.

В тени веерной пальмы гостя ожидали жена и дочь Ферораса, окруженные роем рабынь, ухаживавших за ними с таким рвением, какого никогда не смогла бы дождаться Мессалина.

— Наш дорогой гость Вителлий, — представил Ферорас молодого гладиатора. — Вы хотели его видеть, и вот он здесь!

Мариамна, жена банкира, была красавицей средних лет, ухоженной и величественной, чем-то напоминавшей греческую гетеру. Тертулла, ее дочь, примерно того же возраста, что и Вителлий, была отнюдь не дурна собой, но явно страдала от сознания, что до красоты матери ей все-таки далеко.

— Правду говоря, — сказал Ферорас после того, как Вителлий произнес все положенные учтивые комплименты, — они обе сгорали от желания познакомиться с тобой и прожужжали мне об этом все уши. Надеюсь, ты еще не раскаиваешься в том, что принял мое приглашение.

— Я в восторге, — ответил Вителлий, — и боюсь только обмануть ваши ожидания. Я всего лишь молодой гладиатор, и если уж кого-то можно назвать зеленым новичком, так это меня.

— Достойная уважения скромность, но сегодня весь Рим говорит о тебе! — Ферорас протянул Вителлию бокал вина. — Рассказывают, что ты был приговорен к смерти, хотя и не принимал участия в заговоре против Клавдия. Пугнакс донес на тебя, потому что…

Тертулла перебила отца:

— Другие же утверждают, что тебя видели входившим в дом Мессалины.

— В городе бездельников можно не удивляться тому, что один слух идет по пятам за другим, — сказал Вителлий. — У множества людей сплетни — любимейшее из развлечений, они без них просто жить не могут. Что касается меня, то доля правды в них есть. Я и впрямь был в доме Мессалины, хотя привели меня туда силой. Как бы то ни было, я не участвовал в заговоре и ничего не знал о нем. Клянусь в этом моей правой рукой!

— Почему же тебя привели к Мессалине? — спросила Мариамна с улыбкой, говорившей о том, что ей отлично известен ответ на этот вопрос.

Вителлий молчал. Взглянув на двух стоявших чуть в стороне шутов, Ферорас запрещающе махнул рукой. В обязанность этих шутов входило заполнять своими шуточками возникающие в разговоре паузы — новый обычай, широко распространившийся среди состоятельных римлян. Известно ведь, что римляне способны были стойко выносить голод, боль, издевательства — все, кроме долгого молчания.

Ферорас прервал возникшую паузу.

— Всем известно, что Мессалина склонна была одаривать красивых мужчин знаками своей благосклонности. В этом нет ничего, порочащего нашего гостя!

Глава семейства хлопнул в ладоши, и слуги, поставив перед хозяевами и Вителлием маленькие столики, начали расставлять на них позолоченные блюда с разнообразными закусками. О таких деликатесах Вителлий прежде никогда даже не слышал. Прегустаторы, то есть рабы, предварительно пробовавшие пищу, обходили столики, проверяя каждое блюдо, прежде чем до него дотронутся хозяева.

— Была ли она и впрямь столь соблазнительна, как об этом рассказывают? — вновь заговорила Мариамна, отправляя кончиками пальцев в рот какой-то лакомый кусочек.

Вителлий, словно зачарованный, следил за ее грациозными движениями. Когда губы женщины сомкнулись на кусочке и легким движением втянули его в рот, это почти вывело Вителлия из равновесия. Он невольно подумал о Туллии, которая (правда, совсем другого рода движениями) вызывала у него подобное же чувство.

— Да, да, — проговорил он поспешно, чтобы скрыть секундную рассеянность. — Мессалина была, вне всяких сомнений, необычайной женщиной.

Ферорас понял, насколько гостю неприятна эта тема, и постарался направить разговор в другое русло.

— Ты, говорят, прибыл из провинции, но полноправный римский гражданин. И тем не менее ты сделал схватки не на жизнь, а на смерть своей профессией…

— У меня не было выбора, — ответил Вителлий. — Ремесло лудильщика, которым я владею, не пользуется в Риме особым спросом. Поэтому я был только рад, когда меня приняли в школу гладиаторов и начали обучать всем видам боя.