— Ты и с дикими зверями умеешь сражаться? — взволнованно спросила Тертулла.
— Меня обучали и этому. Львов я не боюсь.
— А какой твой излюбленный вид боя?
— Вряд ли можно назвать излюбленным хоть какой-то вид боя, если приходится рисковать жизнью. Все же я сказал бы, что охотнее всего сражаюсь как ретиарий — с сетью и трезубцем.
— Тем не менее, — возразила Мариамна, — свою первую схватку в этом виде боя ты, насколько мне известно, проиграл.
— И все же это так. Поединок гладиаторов, вооруженных сетью и трезубцем, требует прежде всего ловкости. Он менее жесток, чем другие виды. Проигравшего закалывают, но здесь нет кровавой бойни.
— Когда состоится твой следующий бой? — поинтересовалась Мариамна.
— Не знаю, — ответил Вителлий.
— Ты ведь получил право на полную свободу и волен, стало быть, сам принимать решения. Ты намерен продолжать сражаться и дальше?
— Я зарабатываю, торгуя собственной жизнью. Клянусь богами, именно так обстоит дело.
Ферорас на мгновение задумался, а затем проговорил:
— Я не ланиста, наставник, обучающий гладиаторов, но меня привлекает мысль сделать из тебя величайшего гладиатора Рима. У тебя есть для этого все предпосылки: ты победил Пугнакса, ты молод, умен и уже известен среди римлян. Что бы ты хотел иметь за это?
Вителлий пожал плечами. К такому предложению он не был готов. Причина, по которой он охотно принял приглашение Ферораса, заключалась в другом. Ему нужны были деньги, много денег, и притом немедленно, если он не хотел обречь жрицу Туллию на верную смерть. Ферорас же был известен как крупнейший ростовщик Рима, совершавший множество сделок, причем никто не знал в точности, куда он вкладывает свои деньги.
— Мне нужны деньги, — неожиданно проговорил Вителлий. Ферорас, Мариамна и Тертулла изумленно воззрились на гостя. — Да, я оказался в безвыходном положении. Если уж быть честным — именно поэтому я и пришел сюда…
Шуты попытались, разыграв импровизированную сценку, смягчить неловкость воцарившегося молчания. Не дожидаясь ее конца, Ферорас обратился к Вителлию:
— Сколько тебе нужно?
— Пятьсот сестерциев. К завтрашнему дню.
— Пятьсот сестерциев. — Ферорас засмеялся. — Пятьсот сестерциев!
Смех Ферораса становился все громче, пока у него не перехватило дыхание и из глаз не потекли слезы. Смеялись Мариамна, Тертулла, рабы и даже сам Вителлий. Почему, он и сам не смог бы объяснить, но смех Ферораса был так заразителен, что удержаться не было никакой возможности.
— Сюда приходит, — хлопая себя по ляжкам и захлебываясь от смеха, с трудом выговорил Ферорас, — сюда приходит человек, имеющий все данные стать величайшим гладиатором Рима, и просит пятьсот сестерциев. Пятьсот! — Немного успокоившись, Ферорас сел рядом с Вителлием, положил руку на плечо юноши и проговорил: — Прости мой глупый смех, сынок, но когда к Ферорасу приходит клиент и говорит, что ему нужны большие деньги, то меня не слишком волнует, нуждается он в ста тысячах или только лишь в десяти тысячах сестерциев. Брут, гнусный убийца Цезаря, зарабатывал на жизнь, давая деньги взаймы под сорок процентов, но законы Двенадцати таблиц запрещают брать больше восьми процентов, а Вторая книга Моисеева вообще запрещает ростовщичество.
— Ты иудей? — робко спросил Вителлий.
— Я родился в Аин Геди на Мертвом море и воспитан был в иудейской вере, но теперь я римский гражданин. Поверь мне, я дорого заплатил за это гражданство. И кое-кто из достойнейших людей Рима нашел при этом свое счастье.
Вителлий понимающе кивнул.
Мариамна, не спускавшая глаз с гладиатора, проговорила вдруг:
— Не обременяй гостя своими денежными делами. Ему нужны пятьсот сестерциев, и он получит их от тебя как подарок… Поверь, для нас радость выручить тебя из трудного положения.
Охотнее всего Вителлий бросился бы сейчас на шею этой женщине, но сдержался, ожидая, каков будет ответ Ферораса.
Подумав немного, банкир заговорил:
— Я делаю Вителлию другое предложение. Мы заключим договор. Гладиатор Вителлий поступает ко мне на службу. Я устраиваю его поединки и получаю половину причитающегося ему за победу вознаграждения. Ты за это будешь ежемесячно получать от меня тысячу сестерциев. Кроме того, я предоставляю в твое распоряжение один из моих римских домов вместе с четырьмя служителями.
Все взгляды обратились к Вителлию. Слегка растерявшись, он хотел было обратить все в шутку, но тут же увидел сосредоточенное лицо хозяина дома, явно ждущего ответа. Не было никаких сомнений, что предложение Ферораса носит серьезный характер. Тысяча сестерциев в месяц и собственный дом!
— Ты ничем не рискуешь, — вновь заговорил Ферорас, — весь риск достается мне. Если ты будешь убит в первом же бою, стало быть, я неудачно вложил свои деньги…
— Прошу тебя, — вмешалась Мариамна, — не надо говорить об этом!
— Просто я во всем люблю ясность, — успокоил Ферорас жену. — Это обычная сделка. Если Вителлий будет продолжать сражаться так же умело и мужественно, он заработает себе целое состояние, а я тоже получу свою долю прибыли. В конце концов, вложенные деньги должны приносить свои плоды. Принять мою помощь ты, разумеется, вовсе не обязан, но без нее твои успехи принесут тебе гораздо меньше. Вспомни о Пугнаксе, который много лет одерживал победу за победой и все равно ютился, как собака, в гладиаторской каморке. Пугнакс понятия не имел, каким образом превратить свои успехи в благосостояние.
— Я согласен, — поспешно, словно опасаясь, что Ферорас может передумать, проговорил Вителлий.
Мариамна и Тертулла, вскочив на ноги, заключили молодого гладиатора в объятия. Ферорас подошел к гостю и взял его за руку.
— Выпьем за удачу. Твой успех будет и моим успехом.
Центурион Манлий, словно изголодавшийся волк, проскользнул через аркаду, ведущую к выходу из-под трибун Большого цирка. В этом дешевом районе повсюду ожидали посетителей бесчисленные лавочки, кабачки и бордели. За сестерций здесь можно было получить все что угодно: женщину, кубок вина, какой-нибудь подарок для супруги. Стоявшие у дверей шлюхи приподнимали подолы каждый раз, когда мимо проходил мужчина.
— Не хочешь ли позабавиться, Манлий?
Центурион был здесь, похоже, известной личностью. Манлий вежливо отказывался и слышал в ответ сердитое:
— Мы уже недостаточно хороши для тебя, болтун? Или ты сделал удачную ставку на играх?
— Кто знает, кто знает, — со смехом отвечал Манлий, направляясь к Эсквилину с его богатыми кварталами, где стояли дома знати и видных римских дельцов.
Один из этих домов именовался «Ауреум» и служил отнюдь не местом жительства. Своим названием «Ауреум» был обязан тому, что только за вход в него надо было заплатить аурей — золотую монету, равную по стоимости ста сестерциям. «Ауреум» был самым дорогим и самым изысканным из всех сорока пяти лупанариев — публичных домов Рима. Это была мечта каждого мужчины, для большинства из них неосуществимая.
Напыжившись, словно павлин, Манлий поднялся по мраморным ступеням к колоннам портала. Сразу за входом в небольшой комнатке сидела темнокожая рабыня, единственным одеянием которой служили несколько пушистых белых перьев. Она протянула вошедшему блюдо из отливающего перламутром стекла. Манлий понимающе кивнул и опустил на него аурей. Тут же двустворчатая дверь в атриум отворилась, словно по мановению волшебной палочки. Навстречу гостю хлынули звуки небесной музыки и аромат курящихся благовоний.
В завораживающей белой дымке Манлий различил розовые тела двух девушек, занимавшихся любовной игрой на сверкающем, словно зеркало, полу. Длинные волнистые волосы девушек были выкрашены в серебристый цвет. Одна из них сладострастно водила языком по затвердевшим соскам другой. Прежде чем Манлий успел опуститься на одну из разложенных вдоль стен подушек, две рабыни подбежали к нему, отвели в соседнее помещение, раздели, вымыли и умастили благовониями. Затем к нему подошла темноволосая женщина, отличавшаяся от всех прочих здесь тем, что была одета в длинное, ниспадающее волнами платье. Женщина эта засыпала Манлия вопросами. Какой тип женщин он предпочитает — блондинок или темноволосых, стройных, как тополь, или полненьких, с мальчишеской фигурой или полногрудых, обнаженных или полуодетых, белых или темнокожих, одну или, может быть, сразу двоих; какое он пьет вино — белое или красное, сладкое или сухое; какого цвета должны быть стены комнаты, в которой он желает предаться радостям любви?
