Облаченный в свободного покроя одежду Сенека приветствовал гостей рукопожатиями.

— То, что ты, Плиний, оказал мне честь, — повод для особой радости. Полагаю, было бы уместнее, если бы ты рассказал нам, что об этой природной катастрофе сказано в твоих трудах. Быть может, в твоей «Естественной истории» уже дано объяснение событиям последних дней.

— Объяснение у меня, конечно же, есть, — ответил Плиний. — Такова была воля богов, вот и все! — Окружающие засмеялись. — Скажи мне, однако, как расходятся списки твоих трудов? После того как тебя начали читать во всем мире, ты, наверное, невероятно разбогател.

— Плиний! — рассмеялся Сенека. — Тебе ли не знать, что литература обогащает только издателей! Хотя мои труды читают даже в далекой, покрытой снегами Британии, писателю достаются лишь почести и слава, деньги же на этом зарабатывает мой издатель Дор.

— Тот самый Дор, который донес до народа бессмертного Ливия с его ста сорока двумя томами истории Рима?

— Тот самый. В Ангилетуме у него в мастерской трудятся два десятка рабов, переписывая мои труды на папирус и затем изготавливая из него метровой длины свитки. За каждый такой свиток он берет от четырех до двадцати сестерциев — в зависимости от оформления. Это дает ему неплохую прибыль. Если бы мне достался весь доход хотя бы от одной из моих книг, я и впрямь был бы богатым человеком.

— Состоятельным человеком тебя сделал твой талант наставника. Не каждому выпадает счастье числить среди своих учеников самого императора.

— Когда я занялся воспитанием Нерона, — словно оправдываясь, проговорил Сенека, — мне и в голову не приходило, что однажды он станет правителем мировой империи.

— Да не усомнятся боги в твоих словах! — засмеялся Плиний.

Между тем людей в библиотеке становилось все больше. Консулы, сенаторы и патриции — никто не хотел пропустить такое событие. Среди публики было немало женщин, явившихся сюда в сопровождении пожилых матрон. Сенеку большинство женщин ценили чрезвычайно высоко.

Ферорас явился в сопровождении своего секретаря Фабия.

Сенатор Оллий, также не упустивший случая показаться в обществе, подошел к судовладельцу.

— Приветствую тебя, Ферорас. Излишне, полагаю, спрашивать о том, как идут твои дела. Похоже, ты состоишь в сговоре с Юпитером.

— Что ты хочешь этим сказать? — поинтересовался Ферорас, отлично, разумеется, понявший намек.

— Ну, не думаю, что ты пролил много слез над пожаром, уничтожившим добрую половину императорского торгового флота.

— Нет, конечно, но и с просьбами к Юпитеру послать такое несчастье я не обращался. Я ведь тоже потерял десять судов в гавани Остии, где шторм отправил на дно в общей сложности двести кораблей.

— Что значит десяток судов?.. Уверен, что у тебя осталось достаточно кораблей, чтобы обеспечить снабжение города продовольствием.

Ферорас кивнул.

— Мои суда бороздят все моря. Их можно встретить у берегов Финикии и Лузитании, у Карфагена и Коринфа. В природе не бывает бурь, способных уничтожить весь мой флот.

— Счастлив тот, кто вправе произнести такие слова! — засмеялся Оллий.

Сенека приступил к чтению. Держа папирус обеими руками и прижав подбородком конец свитка, он читал отрывки из своего любимого произведения «О счастливой жизни».

— Счастливой жизни, — читал Сенека, — желает для себя каждый, но мало кому ведомо, как достичь ее. Добиться счастья и впрямь далеко не просто. Раз сбившись с пути, человек в своих поисках движется зачастую в прямо противоположном направлении, уходя все дальше и дальше от цели. Потому следует прежде всего четко определить свою цель, а уж затем искать пути быстрейшего ее достижения…

Слушатели одобрительно кивали. Высказывания Сенеки были, как правило, представлены в форме письма к некой особе, с которой каждый при желании мог отождествить себя. Послание «О счастливой жизни» было, в частности, адресовано некоему Новату.

Ферорас мало что мог почерпнуть для себя из высказываний мудреца. Поэтому, пока Сенека говорил о пользе добродетели, он шепнул своему секретарю Фабию:

— Пойду подышу немного свежим воздухом. Когда Сенека закончит, мне надо будет побеседовать с консулами. Я скоро вернусь.

Фабий кивнул, продолжая вслушиваться в слова философа.

Слушатели не сводили глаз с Сенеки. Философ уделил немало внимания противоположности добродетели и жажды наслаждений, а затем перешел к обличению корыстолюбия римлян.

— Для мудрого богатство — слуга, для глупца же — господин. Мудрый не позволяет богатству владеть собой, это он владыка над ним. Вы привыкли к богатству и цепляетесь за него так, словно оно дано вам в вечное владение, мудрый же, если он окружен богатством, думает больше всего о бедности. Никогда полководец не доверяет миру настолько, чтобы не быть готовым к войне, ибо, если сегодня не звенят мечи, это не означает, что война навеки ушла из мира…

Речь Сенеки была неожиданно прервана.

— Убийство! — послышался крик со стороны входа. — Убийство!

Слушатели повернули головы. Из полутьмы портала вынырнули два раба, которые несли на руках безжизненное тело. Шея убитого была залита кровью. Дойдя до середины зала, рабы опустили труп на пол. Фабий в ужасе вскочил на ноги. Убитым, вне всяких сомнений, был Ферорас.

— Ферорас! Это Ферорас! Да смилуются над ним боги! — перешептывались собравшиеся.

Фабий почувствовал устремленные на себя взгляды, все поплыло перед ним, в глазах потемнело. Когда он пришел в себя, гости взволнованно переговаривались:

— Как это возможно? Неужели никто ничего не видел?

— Да говорите же! — набросились все на рабов.

Один из них не мог от волнения выговорить ни слова, а второй, запинаясь, пробормотал:

— Я услышал стон, повернулся, и он упал прямо мне на руки.

— Где это было?

— В проходе. Я стоял у первой колонны.

— Ему перерезали горло, — констатировал сенатор Оллий. — Убийца, вероятно, прятался за колонной.

— Надо сообщить о случившемся его жене, — сказал Плиний.

Фабий с трудом поднялся на ноги.

— Я займусь этим.

Убийства в Риме были делом будничным. Большинство из них судами не рассматривались, поскольку убийц так и не удавалось найти. Серьезное расследование проводилось только в редчайших случаях. О том, чтобы в деле Ферораса его все-таки провели, было поручено позаботиться Фабию.

Немедленно принявший на себя руководство делами своего господина Фабий назначил за поимку убийцы награду в десять тысяч сестерциев. Награда привлекала многих, но все их указания были мало на чем основаны и никуда не вели. На помощь, в конечном счете, пришел случай.

Мариамна собрала четыреста рабов и почти сотню вольноотпущенников, чтобы ознакомить их с новым положением вещей. Сопровождаемая Фабием и дочерью Тертуллой, она обратилась к собравшимся:

— Нет надобности говорить вам, сколько добра сделал мой муж для этого города и для нашего общего благополучия. Я собрала вас только для того, чтобы сообщить, что все останется по-старому. Я буду вести дела моего мужа, а Фабий, почти тридцать лет прослуживший Ферорасу, будет помогать мне. Каждый раб, которому Ферорас обещал в своем завещании свободу как награду за верную службу, с сегодняшнего дня получает ее.

Радостные крики прервали речь Мариамны, и лишь через какое-то время ей удалось зачитать имена тридцати рабов, получивших свободу. Каждый из них выходил вперед и низко кланялся госпоже. Когда подошла очередь Марцелла, Мариамна обвела рабов вопросительным взглядом.

— Где цирюльник Марцелл?

Фабий поднялся с места.

— Кто последним видел Марцелла?

Молчание.

— Кто живет с ним в одной комнате? — уже раздраженно спросил Фабий.

Пять рабов вышли вперед. Они стояли, понурившись и не осмеливаясь поднять глаза. Мариамна подошла к ближайшему из них и, схватив за подбородок, заставила поднять голову.

— Что же мне — плетью выбивать из тебя, куда девался Марцелл?

Раб вздрогнул, а затем заговорил: