Ферорас ткнул пальцем в тунику торговца.

— Если ты можешь носить туники из дорогих финикийских тканей, дела у тебя, надо понимать, идут не так уж плохо…

— Богами клянусь, — возмутился Педаний, — что же, одеваться мне, словно рабу, в грубую дерюгу? Хорошенькой это стало бы рекламой для моей торговли!

— Если хочешь знать мое мнение, то именно так тебе и следовало бы поступить. Те, у кого плохо идут дела, должны ограничивать свои расходы. Это относится и к торговцам. Я желаю всем вам только добра. Я вовсе не хочу, чтобы долги сожрали вас. Многие из вас и без того стремятся только выплачивать проценты. Они надеются, что смерть освободит их от долга, оставив ни с чем кредиторов.

— Прояви великодушие, — взмолился Теренций, — ведь состояние твое так велико, что наши долги — лишь капля в море твоего богатства.

— Довольно болтовни! — перебил старика Ферорас. — Если я сделаю для тебя исключение, придет Педаний и спросит, почему оно сделано для тебя, а не для него. Каждый расскажет об этом другим, у каждого найдутся свои основания. Нет, никаких исключений не будет. С каждого, кто не заплатит вовремя, я шкуру спущу. С тебя, Теренций, и с тебя, Педаний, и с тебя тоже, Эвмольп!

С этими словами ростовщик повернулся и отошел от них.

Эвмольп сжал кулаки.

— Повстречайся он мне ночью где-нибудь на Форуме, недолго бы ему осталось жить.

— Ночью на Форуме Ферораса ты не встретишь, — махнул рукой Теренций, — а если и встретишь, то только в сопровождении целой своры рабов и телохранителей. В этом-то между вами и разница. Ферорас знает, что у него немало врагов, готовых помочь ему расстаться с жизнью.

— Ферорас намерен разорить всех нас, — продолжил через мгновенье Теренций. Пот стекал у него по лбу, и он вытер его рукой. — Моей жизни приходит конец. На старости лет лишиться всего, что у меня есть, — такого позора я не смогу выдержать. Прежде я покончу с Ферорасом.

— Не будь безрассуден, старик, — возразил Эвмольп. — Этот живодер не стоит того, чтобы пачкать руки в крови. На Бычьем Форуме слоняются сотни людей, готовых за сотню сестерциев убить кого угодно, а затем навсегда исчезнуть из города.

Педаний покачал головой.

— Незнакомцу никогда не удастся приблизиться к Ферорасу. Оглянись вокруг. Каждая дверь охраняется, а дружески беседующие между собой в каждом углу мужчины — отнюдь не гости, а его телохранители. Нет, к Ферорасу подойти может лишь тот, кто считается своим в его доме, один из его рабов. У Ферораса их четыреста. Уверен, что среди них есть и такие, которые не питают к своему хозяину добрых чувств.

— Но как их найти, не навлекая на себя подозрений?

— Нет ничего проще! Каждый господин время от времени велит отхлестать кого-нибудь из рабов — чтобы другим была наука. Для этого достаточно бывает малейшего предлога. Ну, а тот, кого на глазах у всех выпороли только за то, что он разбил какую-нибудь плошку или что-то не так сказал, будет от всей души ненавидеть своего господина.

Педаний жестом подозвал одного из стоявших у дверей рабов.

— Послушай, Ферорас и с вами так же строг, как со своими должниками?

— Ферорас строг, но справедлив, — уклончиво ответил раб.

— Неужто никому из вас не приходилось получать плетей?

— Ну, совсем недавно цирюльнику Марцеллу пришлось познакомиться с ними.

— Цирюльнику Марцеллу, говоришь?

— Да, господин. При бритье он поцарапал Ферорасу подбородок и был наказан за невнимательность.

— Так, так… — протянул Педаний и отпустил раба. — Видите? — проговорил он, обращаясь к собеседникам. — Думаю, цирюльник Марцелл не слишком-то хорошо относится к своему господину Ферорасу. Полагаю, что среди четырехсот рабов он не один такой.

Теренций Понтик настороженно огляделся по сторонам, а затем протянул руку Педанию и Эвмольпу.

— Давайте сложим вместе собранные на уплату процентов деньги. Их должно хватить для того, чтобы Марцелл или кто-то другой из рабов поняли, до чего же они ненавидят своего господина.

Вернувшись в Рим, Вителлий обнаружил записку, в которой Мариамна просила его срочно встретиться и поговорить с нею. Он не успел еще отправиться к ней, как она сама появилась в его доме.

— Любимый мой, — упала она на грудь Вителлию, — как мне не хватало тебя, как я тосковала по тебе. Удачно ли прошло твое плавание?

Вителлий поцеловал Марианну в лоб.

— Да, если речь идет о самом плавании, и нет, если иметь в виду его цель. Я так и не нашел того, что искал…

— Но разве этого нельзя было предвидеть заранее? Не слишком ли многого ты требуешь от Мойр, богинь судьбы?

Вителлий кивнул.

— Эта поездка разрушила все мои надежды. Я задал вопрос дельфийскому оракулу. От полученного ответа у меня слезы навернулись на глаза.

— Что же предсказала тебе пифия?

— Ребекка, судя по словам пифии, никогда не была в Греции. Она живет в какой-то далекой стране. Я еще встречусь с ней однажды, но не узнаю ее.

Мариамна молчала. Взяв руку гладиатора, она поднесла ее к губам и нежно поцеловала кончики его пальцев. Вителлий неподвижно, словно ничего не замечая, смотрел перед собой. Вернулся к действительности он только после того, как Мариамна заговорила вновь.

— В твое отсутствие я была очень обеспокоена твоей судьбой. Я долго думала, надо ли вообще говорить тебе об этом. Лишь помолившись Юпитеру Капитолийскому и Изиде, я пришла к выводу, что обязана все-таки предупредить тебя.

— Какой тайной ты хочешь поделиться? — спросил Вителлий. — Ты так взволнована, что дрожишь всем телом.

— Дрожу, потому что боюсь за твою жизнь, любимый!

— Завтра я начну готовиться к предстоящему бою. Я буду сражаться и сумею одержать победу. Почему же ты так беспокоишься обо мне?

— Вителлий, — полным тревоги голосом заговорила Мариамна, — до сих пор ты всегда сотрудничал с Ферорасом. Ферорас хотел, чтобы ты побеждал, и ты одерживал победы. Теперь, однако, Ферорас против тебя. Он хочет, чтобы следующий бой ты проиграл, и сделает все, чтобы добиться этого.

— Но это же какая-то бессмыслица, — возразил Вителлий. — Разве ты не слыхала, что ему придется заплатить пятьсот тысяч сестерциев тому, кто сумеет победить меня?

— Он готов заплатить и намного больше — моя служанка слышала это собственными ушами. Он предложил Аррунтию Стелле, императорскому распорядителю игр, целый миллион, если тот найдет противника, способного прикончить тебя на арене.

Вителлий отшатнулся. Кровь застучала у него в висках.

— Но почему, — спросил он, — почему, ради всех богов, Ферорас превратился в моего врага?

— У него для этого две причины. Он мог откуда-то узнать о наших отношениях. Не то чтобы он был так уж ревнив, но задеть его мужское тщеславие это могло. Он ведь не хочет, чтобы в Риме о нем говорили с сочувствием и жалостью. Решающее, однако, значение имеет то, что ты узнал о его афере с императорским флотом. С тех пор он боится тебя. Устранить тебя он мог бы без труда, но его пугает твоя популярность. Ведь даже матери дают теперь сыновьям твое имя. Такой человек не может просто взять и исчезнуть. Наемный убийца предстал бы перед судом, а это связано для Ферораса со слишком большим риском. Нет, он хочет, чтобы в следующем бою ты был убит прямо на глазах у зрителей. Вителлий, сама мысль об этом доводит меня до безумия.

— Прежде чем до этого дойдет, меня еще надо победить.

— Тебе навяжут нечестный бой с неравным противником.

— Тогда я и впрямь погиб.

— Нет, Вителлий, я решила спасти тебя. Даже ценой своей жизни.

— Я не вижу никакого выхода, — безнадежно проговорил Вителлий.

— Выход только один, — ответила Мариамна. — Ферорас не должен дожить до твоего следующего боя.

— Мариамна! — в ужасе воскликнул Вителлий. — Понимаешь ли ты, что говоришь?

— Я давно уже все обдумала. Мне нелегко это далось, но Ферорас уже почти тридцать лет обращается со мной, как с домашним животным. Любимым, разумеется, животным, которое он может при случае погладить и которое ни в чем не должно терпеть недостатка. Как человека, как партнера он никогда меня не признавал. Он заплатил за меня, следовательно, приобрел в собственность. Любовь? Для Ферораса это непонятное слово, пустая растрата чувств, не приносящая прибыли. Ферорас никогда не любил меня, он лишь обладал мною.