Хетти понеслась вперед, Том за ней, по такому великолепному льду Том в жизни не катался. На дорожках, которые раскатывали они с Питером, такого скольжения добиться не удавалось. Но Хетти обгоняла — он двигался по земле, а она летела как птица.

— Том, — Хетти вихрем пронеслась мимо него, — где твои коньки?

— Мои коньки? — простонал Том в ответ.

У него не было своих коньков, на городском катке он катался на прокатных. У дяди и тети, конечно, тоже не было коньков, и они очень удивятся, если ему посреди лета срочно понадобятся коньки.

У Тома в голове вдруг словно свет вспыхнул — яркий ледяной свет. Ему на ум пришла блестящая идея — самая смелая идея в его жизни.

Он простер руки, умоляя Хетти, чтобы она его выслушала.

— Скажи, где ты держишь коньки, когда они тебе не нужны?

— В шкафу для обуви в прихожей. Весной я промасливаю ремешки, смазываю лезвия жиром, заворачиваю коньки в бумагу и убираю на верхнюю полку.

В шкафу в прихожей не было никаких коньков, это Том знал точно. На полках хранились только инструменты и средства для ухода за автомобилем, принадлежащие рыжебородому соседу. Давным-давно, когда все Мельбурны умерли или переехали, коньки достали из шкафа и продали, а может, отдали или выбросили. Так или иначе, для него они потеряны.

Не успела Хетти закончить объяснение про обувной шкаф, Том понял — это неподходящее место для коньков: конечно, им нужно сухое и надежное, но прежде всего секретное место.

— Хетти, можешь пообещать мне кое-что?

— Что?

— Сначала обещай.

— А вдруг это неправильно или опасно?

— Ни то ни другое. Я прошу тебя дать обещание заранее, а то вдруг ты скажешь, что это слишком глупо — а это, поверь, совсем не так.

— Скажи, в чем дело, я пообещаю, если смогу.

Большего ему добиться не удалось, пришлось удовлетвориться этим.

— Я только хотел попросить тебя класть коньки, когда они тебе не нужны, в тайник, который ты мне показывала, — под полом в стенном шкафу, в спальне.

— Туда, — протянула Хетти, похоже, она давненько не вспоминала о тайнике. — Что за ерунда, зачем держать там коньки?

— Неужели трудно пообещать? Пускай ерунда, но вреда в этом нет никакого. Какая тебе разница?

— Это важно для тебя? Почему? — Хетти явно была озадачена.

— Долго рассказывать. Обещай — дай честное слово — всегда держать коньки в тайнике, когда не катаешься. О нем больше никто не знает? — вдруг испугался Том.

— Я не говорила никому, кроме тебя. Но, Том…

— Дай честное слово, ты сказала, что пообещаешь, если сможешь.

Том все-таки настоял на своем.

— Я не понимаю, зачем это нужно, но ладно, обещаю, клянусь честью.

Том безоговорочно ей поверил. Он повернулся и заскользил по льду обратно к калитке.

— Эй, — крикнула Хетти вслед. — А если я перееду? Получается, я пообещала оставить коньки здесь?

Она была совершенно права. Но Том не остановился. Он слышал голос Хетти у себя за спиной, слышал возгласы конькобежцев, зовущих ее обратно, недоумевающих, зачем она торчит у калитки совсем одна.

Он вернулся в дом, поспешно поднялся по лестнице, вытащил тапочку и запер входную дверь. Он собирался пробыть дома не больше пяти минут, а потом снова выйти в сад и всю ночь кататься вместе с Хетти.

Ему даже не нужен был свет. Том на ощупь открыл дверцу шкафа и нашарил нужную трещину. Пришлось достать перочинный ножик из кармана брюк, чтобы поддеть доску. Он нащупал в тайнике два довольно больших предмета в оберточной бумаге. И тут послышался звук открываемой двери — двери в спальню дяди и тети. Наверно, он от волнения действовал не так тихо, как собирался. Они услышали шум, сейчас они явятся сюда.

Он тихонько прикрыл дверцу шкафа — лишь бы не защелкнулась — и скользнул в постель. Как раз вовремя, секундой позже в спальню вошла тетушка и зажгла свет. Чтобы она не обратила внимания на звук скрипнувших пружин, когда он ложился, Том заворочался, не открывая глаз, и слегка застонал — пусть думает, что ему приснился страшный сон. Тетя Гвен нагнулась и пощупала ему лоб — нет ли жара, легонько поцеловала его и ушла. Дверь она оставила приоткрытой. Она вернулась в свою комнату, но Том так и не услышал звука закрываемой двери. Она оставила открытыми обе двери.

Том лежал с широко открытыми глазами, дрожа от нетерпения. Малейший шум — и тетушка вернется, не зря она не закрыла двери. Придется подождать, пока она снова уснет, а это еще когда будет.

Первым заснул Том, и ему приснилось, что он катится на коньках на край земли, к концу времен.

Наступило утро четверга. Том проснулся и первым делом подумал, что прошлой ночью упустил драгоценную возможность вернуться в сад. Вторая мысль была о тайнике в стенном шкафу.

Он уже не был уверен, наяву или во сне он обнаружил тайник, но вот приподнятая доска и рядом — перочинный нож. А вот и два свертка в коричневой оберточной бумаге. Том развернул их — внутри обнаружились коньки, все еще прикрученные к ботинкам. В тайнике лежал листок бумаги. Том достал его и прочел:

«Кто бы их ни нашел. Эти коньки являются собственностью Харриет Мельбурн, а здесь оставлены по просьбе одного мальчика».

Записка была подписана и датирована 20 июня. Год был смазан — здесь вздумалось умереть какому-то жучку. Том разобрал только две первые цифры: один и восемь.

Большую часть дня Том провел, любуясь коньками Хетти — своими коньками. Они выглядели старомодно, да и стиль катания предполагали старомодный. Лезвия заканчивались длинными загнутыми носами, удобными для катания на открытом воздухе, что предоставляло конькобежцу отличную возможность миля за милей скользить по неровной поверхности замерзших болот.

Том был без ума от коньков. Дяде и тете он ничего не сказал, сам отыскал наждачную бумагу в дядином ящике с инструментами и отчистил ржавчину с лезвий. Позаимствовал бутылочку оливкового масла из тетиной кладовой и промазал деревянные задники и пересохшую кожу ботинок и ремешков. Он примерил ботинки: почти впору, разве что чуть-чуть великоваты, но это даже хорошо, можно надеть две пары носков.

Пока Том смазывал ботинки, ему пришло в голову решение, которое он так давно искал. Полная и окончательная разгадка загадки Времени.

Тетя ушла за покупками, поэтому Том свободно расположился за кухонным столом. Он сидел лицом к кухонным часам, и часы, казалось, пристально наблюдали за ним. И Том вдруг подумал — каждую ночь, много ночей подряд, он смотрел на часы, возвращаясь из сада, сначала с недоверием, а потом с огромным удивлением. Обычно несколько минут уходило на то, чтобы спуститься, а потом подняться по лестнице, но сама прогулка по саду времени не занимала вообще. Сколько бы он ни находился в саду, кухонные часы этого не замечали. Там он бывал подолгу, а тут не проходило даже доли секунды обычного времени. Вот что, наверно, значил тринадцатый час на старинных часах: Время после двенадцати не считается, оно не подчиняется обычным законам, час не состоит из шестидесяти минут, он растягивается до бесконечности.

Том натирал маслом ремешки коньков. Доводы казались неопровержимыми: он может провести в саду столько времени, сколько захочет. Он получит и то и другое, и сад, и свою семью. Он может навсегда остаться в саду, а его все равно будут ждать дома в субботу. В четверг время остановится, подождет, а дальше двинется, только когда он вернется из сада в квартиру.

— Я останусь в саду навеки, — сказал Том кухонным часам и засмеялся от радости. Нет, «навеки» звучало слишком торжественно и одиноко, Тома бросило в дрожь, но он подумал, что попробовать-то можно.

«Сегодня ночью останусь на пару дней, на недельку, или даже на целый год, а если надоест — всегда можно вернуться. (На самом деле он имел в виду — если соскучусь по дому.) А там еще пятница, можно будет опять задержаться подольше и вернуться, когда все посмотрю и все сделаю».