Но уже современникам это устройство казалось устаревшим, отсталым и труднопонимаемым. Повсеместно повторялось прозвучавшее в 1667 г. высказывание юриста — специалиста по государственному праву — Самуэля фон Пуфендорфа о том, что империя подобна монстру. На эту знаменитую критику имперского устройства сразу же среагировала императорская цензура, запретив высказывания такого рода. И действительно, возникли многочисленные факторы, углублявшие традиционную отсталость империи по сравнению с западными соседями. Резкое снижение численности населения и всеобщая бедность после окончания Тридцатилетней войны, отражали длительный застой экономики, ибо территории империи оказались отрезанными от мировой торговли, шедшей через Атлантический океан, от приносивших плоды колониальных владений. Исключением были решительные, но не обеспеченные необходимыми средствами попытки «великого курфюрста», бранденбургского курфюрста Фридриха Вильгельма (1640–1688), основать колонии на западноафриканском побережье, которые он, в конце концов, продал Нидерландам. Недостаточный приток капитала усугублялся малыми размерами большинства территорий империи, едва ли допускавшими образование более крупных экономических регионов, и кроме того, количество таможенных барьеров доходила до смешного. Торговцу, который хотел доставить свой товар по Рейну из Базеля в Кёльн, приходилось чуть ли не каждые десять километров причаливать к таможне на берегу. Многочисленные мелкие и мельчайшие княжества, в общем и целом определявшие облик империи, не имели ни средств, ни сил, чтобы преобразоваться в государства с надлежащей системой управления.
Тем усерднее многочисленные мелкие князья пытались доказать свою политическую независимость, копируя роскошь Версаля и императорского двора в Вене. Демонстрация княжеского достоинства с помощью пышной архитектуры барокко, придворный церемониал, подчеркивание характера власти, как данной Богом, дистанция, отделявшая придворных от простого люда, — все это инсценировало абсолютизм, прообраз которого находился в Версале и звался Людовиком XIV — «королем-солнце». Для подданных это зачастую означало очень неприятное для них проявление придворного абсолютизма. В отличие от больших государств: Франции, Испании, Австрии — на маленьких немецких территориях невозможно было укрыться от взора властителя. Его светлость князь находился слишком уж близко от своих подданных. Поэтому народная молва гласила: «Лучше к князю не ходи, если нет в тебе нужды». Что и говорить, не лучшая предпосылка для развития свободного, исполненного самосознания буржуазного духа.
Наблюдателям со стороны империя представлялась слабой и мало привлекательной. Франция Людовика XIV (1643–1715), к которой от Испании перешла гегемония в Западной Европе, устремилась далеко на восток и на север, чтобы, во-первых, разорвать стратегически важную военную дорогу, которая тянулась от Северной Италии, находившейся в руках Габсбургов, через Верхний Рейн и Эльзас к Испанским, впоследствии Австрийским Нидерландам, и создавала клещи, до тех пор державшие Францию в стратегическом отношении под давлением Габсбургов. Но задача «короля-солнце» заключалась и в том, чтобы захватить естественную границу по Рейну, обезопасить ее с помощью плацдармов на восточном берегу и тем самым максимально увеличить территорию между Парижем и стратегическими плацдармами неприятельских армий. Имперские войска оказали слабое сопротивление французам, продвинувшимся в Эльзас и Пфальц и жестоко опустошавшим страну. Французский посланник в Вене произносил оскорбительные и угрожающие речи, а император Леопольд I (1658–1705) не осмеливался ему ответить. Влиятельные имперские князья, например рейнские курфюрсты, и прежде всего «великий курфюрст» Фридрих Вильгельм, не испытывали сомнений, временами вступая в союз с Францией против императора. После взятия в 1684 г. имперского города Страсбурга французскими войсками император заключил постыдное перемирие в Регенсбурге, в соответствии с которым за Францией оставались все завоеванные ею территории и города. Рисвикский мир 1697 г. стал формальным подтверждением перемирия. Выбора не оставалось. Империи приходилось по соглашению с Францией бороться с еще более опасным врагом, угрожавшим восточным границам.
В 1683 г. наследственный враг христианства в образе турецкой армии под командованием великого визиря Кара-Мустафы стоял у ворот Вены. Осаду города сняли имперские и польские войска, которыми командовали Карл Лотарингский и польский король Ян Собеский, и это было подобно чуду, случившемуся в последнюю минуту. Чудом казалось также, что инертный до тех пор, тянувший волынку от перемирия к перемирию Леопольд I в последний момент собрался с духом и, сконцентрировав мощные силы, настроился на решающую битву против османской угрозы. Война против Турции (1683–1699), в сравнении войной на Рейне против Людовика XIV, шла в высшей степени успешно. Имперская пропаганда работала в полную силу, имена победоносных полководцев Евгения Савойского, «храброго рыцаря»[21], Макса Эммануэля Баварского, «голубого курфюрста», или маркграфа Людвига Баденского, «Луи турецкого», были у всех на устах. Их деяния обрастали невероятными слухами, сопровождались появлением сенсационных листовок, народных песен. Волна симпатии к императору и империи прокатилась по Германии.
Обращало на себя внимание тем не менее то обстоятельство, что поражения, наносившиеся Францией, общественное сознание приписывало империи, победы же над войсками Сулеймана III и Ахмеда II — Австрии. Таким образом проявлялся успех габсбургской пропаганды, но вместе с тем это свидетельствовало о том, что Австрия как современная великая держава начала высвобождаться из объятий империи.
Венский император был в то же время и главой Casa d'Austria, австрийского дома, который на деле представлял собой множество территорий, связанных друг с другом личной унией, с совершенно различными правовыми формами и институтами сословного представительства. В их числе были наследственные немецкие земли с эрцгерцогством Австрия, герцогствами Штирия, Каринтия, Крайна и графством Тироль, а также королевство Богемия, маркграфство Моравия, герцогство Силезия и королевство Венгрия, расположенное за границами империи. Со времен Вестфальского мира власть императора была жестко ограничена, и тем сильнее габсбургские властители сосредоточивались на собирании и укреплении австрийских династических владений, представлявших собственный пестрый мир. В центре этого мира была столица — Вена, которая в ту эпоху возвысилась до европейской метрополии. Здесь смешивались культуры Южной Германии, Богемии и Венгрии, а также остальной католической Европы: Италии, Испании и Франции. Ничего похожего на такую барочную космополитическую пышность не было в старомодно-скучных резиденциях других государств, входивших в империю.
Но устремления Австрии к расширению сферы своей власти не простирались далеко на север, за границы католического мира. Незначительному влиянию императора на севере сопутствовала растущая слабость польского и шведского соседей. В этот среднеевропейский вакуум власти врывалось набиравшее силу объединение земель Бранденбург — Пруссия. То, что возникло здесь, было в высшей степени искусственным территориальным образованием, сохранявшимся только благодаря стремлению Гогенцоллернов к власти и их огромному организационному таланту. Оно включало курфюршество Бранденбург в центре Германии, Клеве, Марк и Равенсберг на Нижнем Рейне и Пруссию. Позже последнюю стали называть Восточной Пруссией; она находилась на самой дальней окраине немецкоязычного региона, уже за пределами «Священной Римской империи». Тот факт, что курфюрст Фридрих III (1688–1713) в 1701 г. в Кенигсберге собственноручно короновал себя «королем в Пруссии» и с тех пор хотел именоваться королем Фридрихом I, вызвал в Вене оживление и не был воспринят всерьез. Положение принадлежавших ему земель не изменилось. Компактной государственной территории, сравнимой с Францией, Баварией, даже с габсбургским наследственным владением Австрией, не существовало. В этом регионе находились разного рода разрозненные государственные образования, но они возникали и существовали очень недолго — в случае успешной войны или династического наследования — и, как правило, вскоре снова распадались. Пруссия была исключением, ибо сумела успешно разрешить свою проблему.
