Тогда в дни карнавала затеяли великолепный костюмированный бал. Гарри хотел нарядиться тореадором, потому что влюблен был в Мариану, а ей очень шли черная кружевная мантилья и мексиканский гребень. Мария и Миранда видели фотографию матери в том наряде, на милом ее лице ни тени кокетства, она так серьезно глядит из-под водопада кружев, спадающих с торчком стоящего в волосах гребня, и над ухом воткнута роза. Эми скопировала свой костюм с маленькой пастушки дрезденского фарфора, что стоит на каминной доске в гостиной; это была точная копия: шляпа с лентами, золоченый посошок, очень открытый зашнурованный корсаж, короткие пышные юбки, зеленые туфельки — все в точности такое же. И черная полумаска, но она никого не обманывала. «Эми можно было узнать хоть за тысячу шагов», — сказал отец. Габриэл, невзирая на свои шесть футов три дюйма росту, оделся под стать — ну и вид же у него был в голубых шелковых панталонах до колен и в белокуром парике, да еще кудри перевязаны лентой. «Он себя чувствовал дурак дураком и выглядел по-дурацки, и в тот вечер уж доподлинно свалял дурака», — сказал дядя Билл.

Вечер проходил очень мило, пока все не собрались внизу, готовясь ехать на бал. Отец Эми (наверно, он так и родился самым настоящим дедушкой, думала Миранда) только глянул на дочку, на виднеющиеся из-под юбки ножки в белых чулках, глубокий вырез корсажа и нарумяненные щеки — и сразу вспылил, возмущенный таким неприличием. «Позор! — провозгласил он во всеуслышание. — Моя дочь не покажется на люди в таком виде! Это непристойно! — прогремел он. — Непристойно!»

Эми сняла маску и улыбнулась ему.

«Полно, папочка, — нежно сказала она, — что же тут плохого? Посмотри на каминную полку. Пастушка целую вечность тут стоит, и тебя она никогда не смущала».

«Это совсем другое дело, барышня, — возразил отец. — Совсем другое дело, и ты сама прекрасно это понимаешь. Изволь сию минуту подняться к себе, и заколи повыше корсаж, и спусти пониже юбки, из дому ты выйдешь только в приличном виде. Да смотри умойся!»

«По-моему, тут нет ничего дурного, — решительно вмешалась мать Эми. — И напрасно ты так выражаешься при невинных девочках». Она пошла с Эми, в доме нашлись и еще помощницы, много времени не потребовалось. Через десять минут Эми вернулась чистенькая — румяна смыты, на груди над корсажем кружева, пастушеские юбки скромно тянутся шлейфом по ковру.

Когда Эми вышла из гардеробной и закружилась в первом танце с Габриэлом, никаких кружев в вырезе ее корсажа уже не было, юбки вызывающе вздернулись короче прежнего, пятна румян на щеках так и рдели. «Скажи правду, Габриэл, ведь жаль было бы испортить мой наряд?» Габриэл, в восторге от того, что она поинтересовалась его мнением, объявил: наряд превосходен! И оба дружно, снисходительно порешили, что, хотя старшие частенько докучают, не стоит их расстраивать откровенным непослушанием, ведь их-то молодость миновала, что же им остается в жизни?

Гарри танцевал с Марианой, которая, кружась в вальсе, искусно откидывала тяжелый трен платья, но при этом все сильней беспокоился за сестру. Эми пользовалась чересчур большим успехом. Молодые люди, точно мухи на мед, устремлялись к ней через всю залу, не сводя глаз с обтянутых белым шелком ножек. Иные из этих молодых людей были Гарри незнакомы, других, напротив, он знал слишком хорошо и не считал их общество подходящим для своей сестры. Габриэл, нелепый в шелку и парике лирического пастушка, стоял поодаль и сжимал перевитый лентой посох так, словно безобидный посох ощетинился шипами. С Эми он почти не танцевал, танцевать с другими ему было мало радости, на душе черным-черно.

Довольно поздно, в одиночестве, наряженный знаменитым пиратом Жаном Лафиттом, появился некий джентльмен, по рождению креол, который двумя годами раньше некоторое время был помолвлен с Эми. Он прямиком направился к ней, точно влюбленный, уверенный во взаимности, и сказал, почти не понижая голоса, так, что все поблизости слышали: «Я пришел только потому, что знал — вы здесь. Вот потанцую с вами и сразу уйду». «Раймонд!» — воскликнула Эми и просияла, точно при встрече с возлюбленным. Она танцевала с этим Раймондом четыре танца подряд, а затем, об руку с ним, скрылась из залы.

Гарри и Мариана в благопристойных романтических костюмах, безупречные жених и невеста, имеющие полное право быть счастливыми, медленно вальсировали под свой любимый напев — печальную песнь мавританского владыки, покидающего Гранаду. Не слишком уверенно выговаривая испанские слова, они чуть слышно напевали друг другу эту песнь любви, разлуки и скорби, пронзающей сердце точно острием меча и рождающей в нем сострадание ко всем, кто повержен и обездолен: «Приют любви, мой рай земной… я расстаюсь навек с тобой… скворец усталый без гнезда, где кров найдешь, летишь куда? А мне, вдали родной страны, увы, и крылья не даны… Крылатый странник, пусть твой путь тебя ведет ко мне на грудь, гнездо со мною рядом свей, упьюсь я песнею твоей, оплáчу родину мою…»

В блаженную сладость этих минут ворвался Габриэл. Где-то на полпути он отшвырнул пастушеский посох, белокурый парик держал в руке. Он жаждал немедля поговорить с Гарри, и не успела Мариана опомниться, как уже сидела подле матери, а взволнованные молодые люди скрылись. Дожидаясь жениха, встревоженная и огорченная Мариана улыбнулась Эми, которая пронеслась мимо, вальсируя с молодым человеком в костюме дьявола — имелись даже не очень ловко сидящие на ноге ярко-красные башмаки с раздвоенным копытом. Через минуту вновь появились Гарри и Габриэл, очень серьезные, Гарри тут же метнулся в гущу танцующих и возвратился с Эми. Девушек и их старших спутниц попросили покинуть бал, их немедля доставят домой. Все это было загадочно и внезапно, Гарри лишь сказал Мариане: «Я тебе объясню, что случилось, но не сейчас, после…»

Из всего этого постыдного происшествия бабушке только и запомнилось, что Габриэл привез Эми домой один, а Гарри появился позже. Остальные тоже возвращались порознь, картина происшествия сложилась понемногу из отрывочных рассказов. Эми молчала и, как потом стало ясно матери, вся горела в жару. «Я сразу поняла, что-то стряслось неладное. Спрашиваю Эми — что случилось, а она упала в кресло, будто совсем обессилела, и отвечает: «Да вот, Гарри ходит там на балу и стреляет в людей». «Это все из-за тебя, Эми», — говорит Габриэл. А Эми в ответ: «Ничего подобного. Не верь ему, мамочка». Тогда я говорю: «Ну, довольно. Расскажи мне все по порядку, Эми». И она сказала: «Понимаешь, мамочка, пришел Раймонд, а ты же знаешь, он мне нравится и он прекрасно танцует. Вот мы с ним и танцевали, может быть, многовато. А потом вышли на галерею подышать свежим воздухом и там стояли. И он сказал, какие у меня красивые волосы и что ему нравится эта новомодная короткая стрижка». Тут Эми мельком глянула на Габриэла. «А потом вышел другой молодой человек и сказал: «Я вас всюду искал. Сейчас ведь наш танец, правда?» И я пошла в залу танцевать. А после этого, видно, сразу пришел Габриэл и вызвал Раймонда из-за чего-то, уж не знаю, на дуэль, но Гарри не стал ждать их дуэли. Раймонд уже вышел, велел подать ему лошадь, наверно, на дуэли не дерутся в маскарадном костюме, — говорит Эми и смотрит на Габриэла, он прямо весь съежился в своем пастушеском голубом шелку, — а Гарри вышел да сразу в него и выстрелил. По-моему, это нехорошо».

Мать согласилась, что это нехорошо, это даже недостойно, она просто не понимает, о чем только думал ее сын Гарри, когда так поступал. «Защищать честь сестры следует по-другому», — сказала она ему после. «А я не хотел, чтобы Габриэл дрался на дуэли, — возразил Гарри. — Да и толку большого от этого бы не было». Габриэл стоял перед Эми, он наклонился к ней и опять задал вопрос, который, видно, твердил всю дорогу с бала домой: «Он тебя поцеловал, Эми?»

Эми сняла широкополую пастушескую шляпу и откинула волосы со лба. «Может быть, и поцеловал, — сказала она, — может быть, я сама этого хотела».

«Ты не должна так говорить, Эми, — вмешалась мать. — Отвечай Габриэлу».