— Да уж ты небось им все выложил, — сказал Макс.

— Тогда-то мне и сделалось тошно. И по сю пору все тошно. Ни на одной работе удержаться не могу и ни в одном месте долго жить не могу — хоть ты меня режь, хоть стреляй. Они его из тюряги не сразу отпустили, сначала проверили — умеет ли оно говорить или нет, а в первый вечер оно ни словечка не сказало. Поскуливало только. Тогда раздели они его и видят: никакая это не краснокожая изгнанница, а косолапый кроха нигер.

— Хи-хи!

— Так выходит — этот малый он и есть, ну да, так и есть. Он и есть дева Охра.

— Лицо ему оттерли, оно ведь было красное, потому что его краской вымазали. И краска вся сошла. А говорить оно умело — не хуже вас или там меня. Только ему не велено было говорить, вот оно и не говорило. А велено было, если к нему подойдут, пусть на себя пеняют и пусть оно шарахает их с ходу железякой и рычит. Вот никто к нему и не подходил, покуда тот мужик не появился. Я кричу, надрываюсь у балагана: мол, осади, осади назад. По нему видно — его колотили. Да и как не колотить — иначе разве оно стало б есть цыплаков, а сколько оно их переело — не счесть. А уж грязное оно какое было — жуть. Они его отпустили домой, откуда его и забрали. А им они велели купить ему билет от Литл-Ойла, что в Техасе, до Кейн-Спрингса в Миссисипи.

— А ты памятливый, — сказал Макс.

— А началось все вот с чего, — рассказывает Стив, и голос у него озадаченный. — Разъезжал наш цирк в разбитых грузовиках по здешним местам, и видят ребята — сидит себе на заборе этот увечный кроха нигер, ну они его и утащили. А он что — он ничего поделать не мог.

Кроха Ли Рой запрокинул голову — так хохотал, остановиться не мог.

— Все это я уже позже узнал. Катался как-то на чертовом колесе с одним из наших ребят, и на верхотуре — там тебе ни шума, ни колготы — мы разговорились, и он мне и откройся, что они на него налетели — точнее не скажешь, ну вроде как ураган налетает; а оно что? — оно ничего поделать не могло. Они его — цоп — и утащили. — Стив вдруг побелел под темным загаром. — И еще они узнали, что в Миссисипи оно не только ходило, а бегало — и еще как! — на костыликах, совсем малюсеньких.

— А вот и они, — сказал Макс.

Кроха Ли Рой поднял костыль повыше, повертел и обезьяньим жестом зашвырнул назад.

— Только не будь того мужика, я бы так по сю пору ничего и знать не знал. Не будь он такой удалец. Если б он не знал наперед, что надо делать.

— Помнишь того мужика, малый, о котором этот парень говорит? — спросил Макс, а сам разглядывает Кроху Ли Роя.

А Кроха Ли Рой — видать, ему неохота отвечать и конфузится он — легонько покачал головой.

— He-а, сэр, не скажу, что помню, — сказал тихо и уставился на свой совсем детский башмачок, куда только что спорхнул воробей. И добавил радостно, точно его вдруг осенило: — Зато этого вот мужика я помню.

Стив не поднял глаз, но, когда Макс затрясся в беззвучном смехе, его, точно боль в боку, пронзила тревога. Он тяжело пересек двор и постоял несколько минут в тени платана, упершись головой в ствол.

— Похоже, тот мужик присмотрелся к нему и раскусил, что дело нечисто, — сказал Стив чуть погодя; голос его звучал еще более равнодушно, чем всегда. — Но я-то не раскусил. Я смотрю не смотрю, а так и не понимаю, что к чему. Потом-то мне все ясно. Потом-то я вижу, что и как.

— Ну да, но ты-то чокнутый, — благодушно сказал Макс.

— Думаешь, вы бы поняли — как бы не так, тоже нет! — выпалил Стив: он озлился и отбивался совсем по-мальчишечьи. Потом вышел из-под платана и встал на солнцепеке с самым разнесчастным видом прямо напротив Макса, который сидел на ступеньку пониже Крохи Ли Роя. — Вы бы тоже их остановить не могли, точь-в-точь как я, и они бы день за днем над ним изгалялись.

— Это ты брось, чего-чего, а мужика с бабой и индейца с негром я не перепутаю, — сказал Макс.

Стив взметнул легкое облачко пыли, поддев ее растоптанным башмаком. Цыплята бросились врассыпную — вот когда только переполошились.

Кроха Ли Рой, рассиявшись, смотрел то на одного, то на другого, прикрывая руками растянутый улыбкой рот.

Тут Стив вздохнул: мол, что делать, если иначе нельзя, выбросил руку и — вот так вот, ни слова не говоря — двинул Макса в челюсть. Макс слетел с крыльца.

А Кроха Ли Рой застыл на месте и все смотрел на них — неподвижный, темный, истукан истуканом.

— Эй, эй! — завопил Стив. Он смущенно потянул Макса за рукав — тот лежал на земле, вытянув губы трубочкой: свистнуть, что ли, собирался — и отступил назад. На лице его был написан ужас. — Ну как ты?

— Паршиво, — раздумчиво сказал Макс. — А ты отцепись от меня! — Приподнялся, опираясь на локоть — и лежал себе, смотрел на хибару, на Кроху Ли Роя, который сидел скрестив ноги на крыльце, на Стива, который тянул к нему руку. Полежал, полежал и встал.

— Сам не соображу, как мне удалось нокаутировать такого силача. Но иначе я не мог, — сказал Стив. — Вам этого небось не понять. Но я не мог вас не ударить. Это что же получается — сначала вы мне не верите, а потом вас ничего не колышет.

— Все бы ладно, только помолчи, — сказал Макс и добавил: — Сколько обормотов рвется мне чью-то подноготную разболтать, но пока еще ни у одного такой номер не прошел. Это мне звоночек — впредь быть поосторожнее.

— Надо думать, синяк долго не продержится, — сказал Стив.

— Ну, мне пора, — сказал Макс. Но не ушел. — Чего тебе нужно от Охры? Ты вон из какой дали приперся его повидать. — И теперь уж не вполглаза смотрел на Стива, а с интересом.

— Я, вишь, вроде думал, денег ему дать или еще как наградить, если б разыскал его, только теперь у меня ни гроша, — с вызовом сказал Стив.

— Ладно, — сказал Макс, — вот тебе, малый, кое-какая мелочишка — бери. И марш в дом. Марш, марш.

Кроха Ли Рой навалился на костылики светлого дерева и шасть в дверь. Макс еще с минуту глядел ему вслед.

— А что до тебя, — отряхнулся, оборотился к Стиву и тут только сказал: — Ты когда в последний раз ел?

— Сейчас, значит, скажу… — говорит Стив.

— Не здесь, — говорит Макс, — не для того я сюда перся, чтобы задавать тебе вопросы. Иди за мной. «У Макса» есть чем людей покормить. И потом, мне хочется запустить музыку. Ты будешь есть, я музыку слушать.

— Ну что ж… — сказал Стив. — Только когда жара спадет, я дождусь попутку и покачу дальше.

— Нынче, когда вы все поуходили и в доме не было ни души, — сказал Кроха Ли Рой за ужином, — к нам два белых мужика пожаловали. В дом зайти не пожелали, зато поговорили со мной про прежние времена, еще когда я в цирке служил…

— Эк заладили, папаша, — сказали дети.

Том Харрис, тридцатилетний коммивояжер, торгующий канцелярскими принадлежностями, вскоре после полудня выехал из Виктори, повидался с нужными людьми в Миднайте и Луизе, но решил ехать дальше, в Мемфис. Там была его база, а ему захотелось что-нибудь вечером предпринять.

К концу дня где-то посреди Поймы он подобрал двух попутчиков. Один неподвижно стоял на обочине, причем отставленная нога его напоминала старый корень, а другой играл на желтой гитаре, и она блестела в вечерних лучах, длинной прямой полосой стелившихся над полями.

За рулем Харриса клонило в сон. И в пути он кое-что делал как бы в полудреме. От вида людей, ждущих попутной машины, от их фигур на фоне неба на миг просыпалось детское ощущение: стоишь неподвижно, ничего не касаясь, и кажешься себе высоким, а земля под ногами вдруг округляется, летит и вертится в пространстве, и чувствуешь, как одиноко и ненадежно ты на ней стоишь. Он открыл дверь машины.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

Харрис начал разговор с пассажирами почти официально. Теперь, набрав скорость, он чуть подвинулся на сиденье. Сзади свободного места было мало. Гитарист держал свою гитару между ногами. Харрис включил радио.