Элли и Альберт Морган тоже сидели на скамье в ожидании поезда и молчали. Их имена очень аккуратно, крупными буквами были выведены на большом рыжем чемодане, перетянутом ремнем: один замок у него сломался, и крышка приоткрылась, как рот идиота. «Альберт Морган, Элли Морган, Йеллоу-Лиф, Миссисипи». Видно, приехали они на станцию в фургоне — одежда и чемодан в разводах желтой пыли, будто захватаны грязными пальцами.

Элли Морган — крупная женщина, лицо у нее румяное, точно распустившаяся роза. Ей лет сорок, если не больше. На широком крепком запястье повешена черная сумочка. Конечно, только благодаря сбережениям Элли эта поездка вообще оказалась возможной. И куда же вы едете? — хотелось спросить ее, так напряженно и неподвижно она сидела; казалось, она пытается побороть неизъяснимую тревогу, растущую и переполняющую ее от мыслей о поездке. Лицо ее то подергивалось, то застывало напряженно и мрачно, точно на похоронах, — как видно, ей мучительно хотелось высказаться.

Альберт казался более вялым и мягким. Он неподвижно сидел рядом с Элли, придерживая обеими руками на коленях шляпу, которую наверняка никогда прежде не носил. На вид он странный, словно бы самодельный, будто в долгие одинокие вечера Элли, смущаясь и робея, сама связала себе мужа или как-то иначе его сотворила. На голове копна выгоревших белокурых волос. Он слишком застенчив для этого мира, это сразу чувствуется. Руки его как будто картонные — так неловко и неподвижно держит он шляпу; однако как мягко смотрят на тулью его глаза, с какой мечтательностью и вместе с тем с каким страхом оглядывают они ее коричневую поверхность! Он меньше жены. Костюм на нем тоже коричневый и такой аккуратный, такой чистенький, словно его обладатель всем своим видом говорит: «Не смотрите на меня — зачем вам? — я ведь такой незаметный». Подобное выражение лица бывает у молчаливых детей, которые, однако, во внезапной, даже какой-то веселой вспышке откровенности вдруг расскажут вам, что приснилось им минувшей ночью.

Время от времени в глазах этого щуплого человечка появлялась хитроватая настороженность, как будто он заметил что-то почти невидимое, и тогда он медленно, лукаво осматривался по сторонам. Но затем опять опускал голову, и это выражение исчезало, точно ему не удалось почерпнуть в себе достаточно сил и удержать его. На стене за его головой висел пожелтевший от времени плакат, изображающий паровоз старого образца, который вот-вот врежется в открытый автомобиль с женщинами в вуалях. Ожидающих этот примелькавшийся плакат нисколько не пугал, как и не занимал их человечек, который то поднимал, то опускал голову на его фоне. И все же порой могло показаться, что человечек исполнен надежд.

Среди прочих пассажиров в зале ожидания находился рослый рыжеволосый молодой человек без шляпы — единственный, кто не сидел, а стоял у стены. Он вертел в пальцах маленький ключ и то нервно перекидывал его из одной руки в другую, то подбрасывал вверх и ловил.

Он рассеянно поглядывал на окружающих, однако мимолетный его взгляд был таким цепким, что как бы охватывал всего тебя целиком; всякий, кто оказывался в поле его зрения, ощущал себя маленьким суденышком, попавшим в кильватер большого корабля. В парне чувствовалась неуемная энергия, которая отдаляла, отгораживала его от остальных, да и в движении его рук, подбрасывавших и ловивших ключ, угадывалась сдержанность, даже скрытность: он явно был не слишком общителен. Можно было догадаться, что он в этом городке чужой, и даже заподозрить, что он преступник или игрок, однако и мягкость в нем тоже чувствовалась. В его взгляде, который ни на чем долго не задерживался, светилось ласковое внимание и забота.

Волосы у парня переливались и колыхались, словно на ветру чиркнули спичкой. Мигающий свет под потолком пульсировал, точно живая неуловимая сила, и казалось, этот рослый парень с ключом как бы расплывается, не оставляя на желтых стенах даже четкой тени. Он напоминал саламандру в огне. «Берегись!» — хотелось сказать ему, но и сразу же: «Иди сюда!» А он стоял и рассеянно, нервно перебрасывал ключ из одной руки в другую. Вдруг ему как будто надоела эта игра: рука задержалась, затем метнулась, но слишком поздно, и ключ упал на пол.

Все, кроме Альберта и Элли, посмотрели в его сторону. Ключ громко звякнул, и в этом резком металлическом звуке словно крылись вызов и предостережение. Все даже вздрогнули. В тишине зала, где шелестели под потолком бабочки, где каждый человек мирно сидел среди своих вещей в уверенном ожидании отъезда, звон ключа прозвучал оскорблением, нескромным вопросом. Между молодым человеком и ожидающими как бы выросла стена легкой досады.

Молодой человек увидел встревоженные, но сдержанные, апатичные лица, которые на мгновение повернулись к нему, и губы его тронула легкая усмешка. Он пошел подобрать ключ.

Но ключ, сверкнув, скользнул по полу и лежал теперь в пыли у ног Альберта Моргана.

Альберт Морган уже нагнулся за ним. Стоя напротив, молодой человек видел, как Альберт медленно, внимательно разглядывает ключ, а его лицо и руки выражают изумление, как будто ключ свалился с неба. Неужели он не слышал звона? Странный какой-то…

Молодой человек, судя по всему, решил не разрушать чудо — он не отобрал ключ у Альберта. Он отошел, а в его опущенных глазах мелькнул не то острый интерес, не то нечто более загадочное, быть может, покорность судьбе.

Альберт, наверно, задумавшись смотрел на пол, как вдруг по темной половице скользнул блестящий ключ. И, видно, сразу хлынули воспоминания — лицо его дернулось и застыло. Какая давняя, невинная картина воскресла в его памяти? Может, он вспомнил рыбу, которую мальчишкой увидел на поверхности сверкающего на солнце озера? Ключ появился тоже неожиданно, ошеломляюще, был так же полон особого значения. Альберт сидел, положив ключ на широко раскрытую ладонь. До чего же отчаянными и тщетными выглядят попытки убогих высказаться! Когда он взял в руки этот неизвестно откуда появившийся ключ, почувствовал тяжесть на ладони, его всего словно обожгло восторгом. Он повернулся к жене. Губы у него дрожали.

А хозяин ключа все еще ждал — казалось, непонятная радость человечка была для него важнее всего. А когда он увидел, что Элли, отодвинув с запястья ремешок сумки, заговорила с мужем на пальцах, его словно ударило током.

Остальные тоже увидели, что делает Элли, и дешевенькая жалость прокатилась по всему залу, как грязная волна, вспенивающаяся на общественном пляже. «Глухонемые!» — быстро прошелестело от скамьи к скамье. Но где им было видеть то, что видел рыжий? А он, хотя и не понимал слов, сказанных Элли, заволновался, поняв ошибку человечка, увидев его напрасные изумление и радость.

Альберт ответил жене. Его руки сказали: «Я нашел его. Теперь он мой. Он появился неспроста! Он что-то означает. Теперь нам будет легче друг с другом, мы будем лучше ладить… Может быть, когда мы приедем в Ниагара-Фолс, мы даже полюбим друг друга, как другие люди. Может, и мы поженились по любви, а не потому, что мы оба калеки, неспособные говорить и потому одинокие. Теперь ты можешь больше не стыдиться, что я такой осторожный, всю жизнь медлю и ни на что не решаюсь… Теперь у тебя есть надежда. Ведь это я нашел ключ. Запомни: это я его нашел». Он внезапно рассмеялся, совсем беззвучно.

Все смотрели, как он произносит на пальцах свою короткую страстную речь. Людям было неловко, они смутно сознавали, что происходит что-то важное, и это почему-то шокировало их, но они не могли вмешаться — как будто это они были глухонемыми, а он умел говорить. Когда же он рассмеялся, несколько человек непроизвольно, с облегчением засмеялись вместе с ним и отвернулись. Один только молодой человек не двинулся с места и, стоя невдалеке, внимательно наблюдал.

«Ключ появился здесь непонятно откуда, а это что-то да значит, — говорил муж. Он поднес ключ прямо к глазам жены. — Ты всегда молишься, веришь в чудеса, вот тебе и чудо в ответ на молитвы. Оно явилось мне».

Жена смущенно осмотрелась и ответила: