— Пора бы им дать отцу напиться. Рот прополоскать, — сказала мать, входя в приемную. Лоурел едва не столкнулась с ней возле двери.

— А помните сынишку Мэйми? — Это пришла еще одна семья, и все столпились у машинки для сбивания коктейлей. Мужчина, запуская машинку, громогласно рассказывал: — То ли он сам в себя стрельнул, то ли кто-то его подшиб. До чего ж он мучился, все воды просил. А эти, в больнице, ни глоточка ему не дали. Так он, бедняга, и помер, не напившись.

— А я помню Джо-лесовика из Брайнтауна, — вмешался другой, отрываясь от телевизора. — Его тоже оставили без капли воды, так он дотянулся, раскусил трубку от аппарата и выпил всю ихнюю глюкозу. Всю выпил, до капельки. Так этот-то полоумный уже через две недели был здоровехонек, сразу отпустили его домой.

— Через две недели! А знаете, сколько они нас тут продержали? — закричала Фэй.

— Ладно, если не дадут вашему отцу воды, мы все туда пойдем, напоим его вдосталь, — пообещала мать. — Если уж ему помирать, так я не потерплю, чтобы он помер, не допросившись водички.

— Верно, мать.

— А ты как считаешь, Арчи Ли?

Но Арчи Ли, разинув рот, спал на кушетке.

— Полюбуйтесь-ка! Хорошо, что отец не может войти да взглянуть на него, — сказала старуха. — Нет уж, если отцу суждено помереть, так я ему не дам помереть, не напившись, — решительно повторила она, и всех вдруг разобрал смех.

— Вольем ему воду прямо в глотку! — крикнула мамаша. — У нас-то уж он не вывернется!

Семейство засмеялось еще громче, неудержимей. Та, другая семья тоже стала хохотать. Лоурел показалось, что еще минута — и всю приемную зальет этим неудержимым хохотом.

В дверях стоял доктор Кортленд, и часы, как гиря, тяжело лежали в его ладони.

Лоурел и Фэй сразу бросились к нему, и он увел их на площадку возле лифта. Дверь в палату судьи Мак-Келва была закрыта.

— Не смог я спасти его… — Стоя между ними, он взял их за руки. Потом склонил голову, в голосе прорвались переполнявшие его возмущение и обида: — Его больше нет, а глаз у него почти выздоровел.

— Вы что, хотите сказать, что вы мне мужа не спасли? — крикнула Фэй.

— Он скончался внезапно. — От усталости лицо доктора осунулось, щеки посерели и обвисли. Он все еще не отпускал их рук.

— Вы нарочно все подстроили, в мой день рождения! — в голос завопила Фэй.

Тут из палаты вышла миссис Мартелло. Она прикрыла за собой дверь. Она несла закрытую корзину. Подчеркнуто не обращая на них внимания, она громко протопала по коридору.

Лоурел почувствовала, как рука доктора скользнула и сжалась у нее на запястье, — она хотела бежать туда, где отец остался совсем один. Доктор повел обеих женщин к лифту. Лоурел только сейчас заметила, что на нем вечерний костюм.

Он вошел с ними в лифт и снова встал между ними.

— Может, мы от него слишком многого требовали, — хмуро проговорил доктор. — А ведь ему осталось потерпеть самую малость. — Доктор хмуро взглянул на мелькавшие мимо лифта освещенные этажи. — Мне так надо было узнать, хорошо ли будет видеть этот глаз!

Тут заговорила Фэй:

— Знала я, с самого начала знала, что нечего вам было лазить к нему в глаз. Глаз был блестящий, здоровый, не хуже вот вашего. Он только шипом поцарапался! Все прошло бы само собой. Сейчас бы мы и думать об этом забыли. Природа бы справилась. Но вы-то вообразили, что все знаете лучше всех! — Она заплакала, заглядывая в глаза врачу.

Доктор Кортленд бросил на Фэй быстрый взгляд — как будто он уже видел множество таких, как она. Когда они выходили из лифта вместе с другими пассажирами, он со страдальческой улыбкой заглянул в лицо Лоурел. И сразу сказал:

— Он ведь помогал мне, пока я учился на медицинском, поддерживал после смерти отца. Тогда это был подвиг. Настали тяжелые времена — депрессия, а он помог мне встать на ноги.

— Ни о чем сейчас не надо говорить, — сказала Лоурел.

— Да, — сказал он. — Да. — Он снял очки и сложил их, как будто он и Лоурел только что подписались под этими словами. Потом сказал: — Лоурел, здесь с вами нет никого из близких. Хотите, поедем ночевать к нам? Бетти будет рада вас приютить. Беда в том, что вам предстоит много хлопот, и чем дальше, тем больше. Знаете, Делл — это наша старшая, ей восемнадцать…

Лоурел покачала головой.

— Ну, я по крайней мере попрошу своего шофера подождать, — продолжал доктор Кортленд. — И как только вы обе справитесь с делами в регистратуре, я вас отвезу домой и дам чего-нибудь, чтобы вы заснули.

— А я вот хочу, чтобы вы всю ночь глаз не сомкнули, лежали бы да казнились, что все испортили! — крикнула Фэй.

Он проводил их, провел через все необходимые формальности, а когда они вышли на свежий воздух, наполненный шумом вечернего города, посадил их в свою машину.

— Я позвоню Адели, — сказал он Лоурел. Он говорил о своей сестре в Маунт-Салюсе. — Завтра вы сможете увезти его домой.

Кортленд помедлил, прежде чем снова уйти в больницу; он стоял возле машины, держа рукой дверцу, которую только что захлопнул. Он как бы признавался в своей беспомощности, затягивая минуту прощания. Она поняла, что это, быть может, самое трудное, что выпало на его долю за сегодняшний день, а может быть, и за всю его жизнь.

— Если бы я только мог его спасти, — сказал он.

Лоурел коснулась рукой бокового стекла. Тогда он помахал им и быстро отвернулся.

— И спасибо вам сказать не за что! — крикнула Фэй сквозь рев отъезжающей машины.

Лоурел все еще пыталась переключиться, приспособиться к замедленному течению времени. Машина тихо ползла по улицам. То и дело они останавливались и ждали. Иногда шофер на кого-то орал, не вылезая из машины, и тогда им давали дорогу.

Фэй вцепилась в руку Лоурел — точно так же она ухватилась бы за любого чужого человека.

— Ой, что я видела, там человек наряжен скелетом, а его девушка — в белом платье до полу, а вместо волос — змеи, и в руках — лилии! Спускаются из дома по лестнице, будто на бал собрались! — Тут она снова перешла на крик, вся тоска, вся злоба ее жизни забились в ее голосе — И это называется карнавал!..

Лоурел слышала, как играет оркестр, а другой уже наплывает следом. Она слышала шум огромной толпы, который ни с чем не спутаешь, шум сотен, тысяч людей, топочущего, толкущегося человеческого месива.

— Я видела человека, одетого в лишайник, весь костюм из лишайника, и он стоял на обочине совсем один. Его рвало прямо на людях, — сказала Фэй. — Почему я должна на такое смотреть?

— Вы откуда свалились? — сердито сказал шофер. — Это же карнавальная ночь.

Когда они подъехали к гостинице, оказалось, что карнавал захлестнул и ее. Люди в маскарадных костюмах сновали туда и сюда. Кота спустили с цепи; он повернул к ним свою полосатую морду, посмотрел, потом в несколько прыжков взлетел по лестнице и остановился, поджидая их на площадке. На коте была жилетка, расшитая блестками.

— И все на мой день рождения! Хоть бы кто мне сказал, что со мной такое стрясется! — прорыдала Фэй, с треском захлопывая дверь своей комнаты.

Ее рыдания — два почти слитных ноющих звука, повторяющиеся раз за разом, — все еще были слышны за тонкой перегородкой, разделяющей их кровати. Лоурел лежала в темноте и ждала, когда это прекратится. Дом уснул позже, чем Фэй; город — еще позже, чем дом. Какое-то время спустя Лоурел услышала неуместно насмешливые трели — из вырытого рядом котлована доносилось кваканье лягушек. Перед самым рассветом откуда-то издалека послышался последний, прощальный пистолетный выстрел. После него — ни звука, даже эхо не откликнулось.

К вечеру они уехали. Тело судьи Мак-Келва уносил комфортабельный скорый поезд Новый Орлеан — Чикаго; он сам очень любил ездить этим поездом и каждый раз с откровенной радостью смотрел на туго накрахмаленные льняные скатерти, на свежую розу в серебряной вазе, наслаждался — смотря по сезону — сельдереем, похрустывающим со льда, или свежей клубникой из Хеммонда, отличным сервисом. Но теперь этот поезд тоже доживал свои дни.