— Ну и что? — нетерпеливо спросил я.

— А то, что дядя Никита, похоже, остался на денек у дочери. Так что давай не станем сегодня строить шалаш, а заночуем на пасеке. Завтра встанем пораньше, уйдем подальше, тогда уж и шалаш поставим. Согласен?

Я очень устал и был на все согласен.

Мы сняли замок и вошли в избу.

В избе прибрано, печь вытоплена. Чисто, тепло и вкусно пахнет медом.

Петька потянул носом:

— Хорошо бы медку поесть.

Долго искать не пришлось. Заглянули в кухонный шкафчик, а там — полная миска меда.

— Давай ее на стол, — весело командует Петька. — Тащи сюда ложки.

Сели мы с Петькой друг против друга за стол, стали черпать мед ложками, будто кашу. Съели всю миску дочиста.

Петька хохочет-заливается:

— Ха-ха-ха! Завтра дядя Никита придет, то-то удивится. Скажет: «Кто это мой мед съел? Не иначе медведь ко мне в избу забрался! Ах он, разбойник эдакий!» Ха-ха-ха! А мы с тобой в это время будем уже далеко-далеко отсюда.

После меда нам ужасно захотелось спать. Мы легли рядком на кровать, укрылись старым тулупом дяди Никиты и сразу же заснули.

Проснулись мы от скрипа двери и чьих-то тяжелых шагов в сенях.

— Дядя Никита пришел! — встрепенулся Петька.

В окнах стояла вечерняя мгла.

Я спрыгнул с постели.

— А ты говорил, он сегодня не вернется, — упрекнул я Петьку. — Что теперь делать?

Петька вздохнул:

— Что ж теперь поделаешь? Попались…

Стоим оба возле кровати, смотрим на дверь.

Дядя Никита вошел, удивился:

— О-о, у меня тут, оказывается, гости! То-то, гляжу, замок из петель вынут.

Мы с Петькой улыбаемся через силу, киваем молча, мол, гости, гости…

— Коли в гости пришли, надо вас медком угостить, — сказал дядя Никита.

Но тут он увидел пустую миску посреди стола и легонько усмехнулся.

Мы покраснели, забормотали:

— Так мы… Мы уже…

— Поели меду…

Старик поднял косматую бровь:

— Поели? Вот как? Ну что ж, правильно! Зачем в чужом доме стесняться, верно?

Что тут скажешь? Стоим, молчим.

Старик спрашивает:

— Так вы ко мне нарочно медку поесть пришли или еще куда путь держите, а?

— Мы… Гм… Мы…

— Ладно, не врите ничего. Я и сам знаю: убежали. В деревне переполох, все с ног сбились, вас ищут. Чего сбежали-то? Или обидел вас кто?

У меня с языка сорвалось, сам не знаю как:

— Нам учиться неохота!

— Учиться неохота? — удивленно переспросил дядя Никита. — Вот те раз! Когда я был маленьким, мне страсть как хотелось учиться, да отцу нужен был работник, вот и не пришлось мне в школу ходить. Вас же работать никто не заставляет. Вон какую школу для вас выстроили. Учителя из города ради вас приехали. А вам, оказывается, учиться нет охоты. Чудно, да и только!

— А зачем нас ругают? — пробурчал Петька.

Старик развел руками:

— Что же, хвалить вас, что ли, за лень вашу? — Он помолчал немного, потом сказал: — Родители ваши небось с ума сходят: на дворе-то уж темно. Ну ладно, сейчас отдохну маленько и отведу вас домой.

— Мы не хотим, — сказал я.

— Мы не пойдем, — сказал Петька.

Но старый пасечник так посмотрел на нас, что мы враз прикусили языки. Стало ясно, что придется нам как миленьким идти домой. Не удался наш побег…

Между тем дядя Никита поставил самовар.

— Попьем чайку на дорожку, — сказал он.

Он уселся на лавку, достал кисет и трубку, закурил.

— Эх вы, беглецы, — улыбаясь в бороду, сказал он. — Хорошо, что ко мне завернули, а то ушли бы за Очеев овраг, там вас не скоро бы сыскали. Пришлось бы людей с работы снимать — лес прочесывать. Сами посудите: разве это дело?

Я решил перевести разговор на другое:

— Дядя Никита, а почему овраг называют Очеевым?

— Жил в прежние времена в нашей деревне один богатей, — стал рассказывать старик. — Звали его Кайсы Очей. Дом у него был полная чаша. Несколько лошадей держал, коров пять или шесть голов, а уж овец, уток, гусей да кур — не счесть. Амбары у него ломились от зерна и муки, каменная кладовая была полнехонька сала и масла и всякого другого добра. У Кайсы Очея было три сына, но на все полевые и другие крестьянские работы он нанимал батраков. И бедные соседи постоянно гнули спину на богатого Кайсы Очея, но никогда не вылезали у него из долгов. К концу жизни скопил богач много золота, да жаден был до того, что даже родным сыновьям не захотел оставить свое богатство. Как пришло время ему помирать, ушел он в лес и несколько дней прожил в пещере на крутом склоне оврага.

— Мы видели эту пещеру, — сказал я. — С классом в прошлом году ходили в Очеев овраг на экскурсию. Только учительница ничего нам про Кайсы Очея не рассказывала.

— Учительница приезжая, она про него, поди, знать не знает, — сказал пасечник. — А я от наших деревенских эту историю не раз слыхал.

Петька дернул меня за рукав:

— Не перебивай, Витька! Что дальше-то было, дядя Никита? Ушел богач в лес…

— Дальше было вот что. Богач ушел в лес не с пустыми руками, а прихватил с собой все свое золото. Зарыл он его где-то или в дупло дерева спрятал — не знаю. Только люди говорят, что, когда сыновья отыскали в той пещере отца да привели домой, был он шибко болен. Несколько дней пролежал старик без памяти, бредил все время, а в бреду одни и те же слова повторял: «В овраге… Большая ель… Пусть лежит…» Так и помер. С тех пор стали тот овраг называть Очеевым.

— А клад? — спросил я.

— Нашли тот клад? — спросил Петька.

Дядя Никита покачал головой:

— Где ж его найдешь? За Очеевым оврагом глухой лес на десятки верст тянется. Много в том лесу растет больших елей. Под какой из них клад спрятан — никто не знает.

— Вот бы найти этот клад! — воскликнул Петька.

— Хорошо бы, — согласился я.

Старик хитро прищурился:

— На что он вам? Ну, нашли бы вы Очеево золото, что бы стали с ним делать?

Петька даже руками всплеснул:

— Что с золотом делать? Ну… Это…

Я пришел Петьке на помощь:

— Отдали бы государству, а нам в награду дали бы много-много денег.

— А много денег вам на что? — продолжал допытываться дядя Никита.

— На деньги что хочешь можно купить.

— Например?

— Мало ли! Одежду, еду всякую, конфеты…

Старик насмешливо улыбнулся:

— Ах вы, бедные: разутые-раздетые ходите, голодом вас родители морят.

Я почувствовал, что краснею. Гляжу, и Петьке стало не по себе от этих слов.

— Да нет же, дядя Никита, это так, шутка, — сказал я. — Мы бы отдали золото задаром, а от награды отказались бы. Правда, Петька?

— Правда, — нехотя ответил Петька.

— Вот это другой разговор, — улыбнулся дядя Никита. — А то: «Деньги, деньги…» Рано вам об них говорить. Запомните крепко, ребята: не в деньгах счастье. Ума бы вам набраться, он любых сокровищ дороже… Глядите-ка, покуда мы разговаривали, самовар поспел. Давайте пить чай да собираться в обратный путь.

Настроение у нас с Петькой сразу упало. Как хорошо было сидеть в избушке пасечника, как интересно рассказывал он про клад… Как не хочется возвращаться в деревню!

Но делать нечего, наскоро похлебали мы чаю, прихватили свои портфели, казенное ведро и поплелись за дядей Никитой.

Что было потом, неохота и рассказывать, потому что ничего хорошего не было.

Сначала мне попало дома.

Оказывается, и мои, и Петькины родители побывали в школе, поговорили и с классной руководительницей, и с самим директором.

Отец, правда, не ругал меня, только сказал:

— Стыдно мне, что вырастил такого сына!

После этого он ушел из избы, хлопнув дверью. Уж лучше бы отругал! Зато мама пилила меня весь вечер, несколько раз принималась плакать.

А на другой день нам досталось в школе.

После уроков устроили классное собрание. Классная руководительница Алевтина Игнатьевна, и пионервожатая Нюра Алексеева, и председатель совета отряда Валя Васильчикова на этот раз стыдили нас не только за плохие отметки, но и за побег и за украденные на ферме ведро и кружки.