Нина молчала. Царев выдержал небольшую паузу и продолжил, но уже еще тише.

— Я понимаю, молчание — знак согласия? Тогда еще об одном. Я не буду называть сумму своего гонорара за участие в этой истории, она невелика. Однако вы можете увеличить ее и поправить при этом свое финансовое положение.

— Вы что-то еще можете предложить?

— Я знаю, на счетах… Не буду упоминать кого, чтобы не огорчать вас лишний раз, остались немалые суммы. Возможно, в недалеком будущем вам придется или расстаться с ними, или с большей частью денег. Я же предлагаю более выгодный вариант. Вы передаете мне 500 тысяч наличными (естественно, долларов), а я, продолжая занимать должность исполнительного директора, позволю вам воспользоваться заграничными счетами «Транскросса» и перевести с них на собственные счета сумму, превышающую мою. После этого, я, разумеется, порекомендовал бы вам, переселиться в вашу любимую Францию. Вы согласны?

— Сергей Борисович, — медленно сказала Нина, — я жалею исключительно об одном. О том, что наш разговор происходит в отсутствие Нертова.

Царев вздрогнул, услышав это имя. Казалось, на него замахнулись палкой. Нина по селектору связалась с секретаршей.

— Лена, кто-нибудь из охраны остался на этаже?

— Только что подошел Акулаев и ждет вас в приемной.

— Какая удача. Попросите его войти.

Когда он вошел Нина, обратилась к телохранителю.

— Пожалуйста, выведите Царева из офиса. Я настоятельно прошу не подталкивать его и избегать применения физической силы, но при этом он не должен задержаться даже для посещения туалета. Приступайте.

Царев боязливо взглянул на мощную фигуру Акулаева и затрусил к двери.

— Нина Анатольевна, надеюсь, вы поняли меня?

Акулаев сократил до минимума дистанцию с вверенным ему субъектом. Царев ускорил шаг. Издали могло показаться, по коридору он движется вприпрыжку.

Нина села в кресло. Она с самого начала поняла, что не сделает ни при каких обстоятельствах — не заплачет. Это был бы старый, проверенный, но слишком примитивный выход. А Нина с прошлого года не плакала ни разу. «Значит, Алексей был прав»? — Она вспомнила, как пару недель назад осторожно завела разговор о Цареве. «Была такая мразь, не стоит о ней говорить», — ответил юрист. Тогда они чуть не поссорились. Нина горячилась, говорила, что суда еще не было и порядочного человека подставить раза в три проще, чем мошенника изобличить. Нертов, уставший в тот вечер, вяло отбивался. А Нина мстительно размышляла: скоро он узнает, как здорово работает в фирме исполнительный директор. Это не какой-нибудь пройдоха Неврюков! Теперь пришла пора удивляться самой. Пригрела на шее! Впрочем, какой сейчас смысл размышлять о Цареве, этом специалисте по мелким пакостям. Сейчас надо заниматься более серьезными делами. Решать, сдаваться или нет. Проще всего, послать все к черту. Отдать фирму тому, кому она нужна настолько, что тот готов душу черту продать, лишь бы стать хозяином «Транскросса». А с оставшимися деньгами (которые оставят шакалы, вроде Царева), осесть года на три в краях, где и климат помягче, и нравы не такие крутые и улицу все переходят по зеленому сигналу. Но там, в каком-нибудь городишке неподалеку от Ниццы, ей будет стыдно взглянуть в глаза любому лавочнику, покупая у того зелень. Попробовал бы кто у лавочника отобрать его дело. А здесь — захотели и взяли.

— Нина Анатольевна…

Нина обернулась. На пороге стоял Акулаев.

— Ваше поручение выполнено.

— Спасибо. Вы свободны.

— Нина Анатольевна… — Акулаев несмело переминался с ноги на ногу. Нина удивленно взглянула на него. Она руководила фирмой уже два месяца, но так до конца и не привыкла к тому, что взрослые мужчины робеют в разговорах с ней, как школьники, пытающиеся отпроситься с урока у учительницы. — …Я знаю, какая неприятность произошла с вами сейчас. Со вчерашнего дня вы остались практически без охраны. И я хотел бы отблагодарить вас за то, что вы хорошо отнеслись ко мне. Я готов лично взять заботы о вашей охране. Я уже нашел двух подходящих ребят, надеюсь, скоро подберем и остальных, не хуже. Если вы, конечно, не захотите изменить свое решение.

Тут Акулаев совсем стушевался, но пересилил себя и словно прыгнул в омут.

— Но знаете, так сразу менять профессионалов очень опасно. Извините, я должен был это сказать.

Охраник смотрел на хозяйку, словно ожидая удара.

«Знает ли он, что Алексей, которого считает уволенным, не только начальник моей охраны, но и отец ребенка? Видимо, не знает». — И тут Нина поняла, что она совсем недавно, своим же приказом, сняла охрану с собственного дома. А ведь Гущин, стоящий у подъезда и другой охранник — Слава, чей пост находился непосредственно в квартире, вынуждены были послушаться и оставить дом без надзора. Это значило, что между Митей и грозящей ему опасностью, сейчас только дверь (хотя и стальная) и перепуганная няня. Но сейчас, к ее счастью, нашелся человек, предложивший ей защиту. Что же, так с ней бывало не раз: когда казалось деваться некуда и все кончено, появлялся спаситель. Как Алексей, вытащивший ее на Лазурном побережье из рук бандитов. Как старик, пришедший на помощь, когда они с Алексеем, окруженные в лесном домике теми же бандитами, уже не чаяли выйти живыми. Вот и сейчас судьба послала подарок. Человек, готовый охранять ее как цепной пес. Причем, предложивший свои услуги в тот момент, когда его помощь оказалась особенно необходимой.

— Сергей Иванович, — сказала она, — большое спасибо. Сейчас мы поедем ко мне домой.

И обратилась к секретарше.

— Всем, кто позвонит, скажите: я уехала. До свидания.

Через минуту Нина уже была в машине. Она села на заднее сиденье. Акулаев, как и положено телохранителю, занял место рядом с шофером.

Когда-то в детстве отец взял ее на лисью охоту. Гуляя прежде по лесу, она, шутя, говорила: «Папа, поймай мне лисенка! Ну что тебе стоит»! Папа посмеивался, но однажды в воскресенье поднял ее рано-рано и посадил, полуспящую, в машину. Они долго колесили по лесу, потом колонна из трех машин остановилась на полянке. До лисьего холма в глубокой чаще дошли быстро. Там уже стоял егерь и объяснял охотникам: зверь на месте, не ушел. «Там целое семейство, — сказал отчим, — будет тебе лисеночек». «Может и живой, к тому же», — усмехнулся кто-то сзади, и папа неодобрительно посмотрел в его сторону.

Учуяв добычу, таксы, привезенные друзьями Даутова, казалось, сошли с ума. Нина всегда побаивалась этих злобных черных собачонок, а сейчас, казалось, они растерзали бы любого, кто посмел бы преградить им путь к норе. Вот первая такса скрылась в подземных тоннелях. Скоро ее лай затих, потом откуда-то донеслось приглушенное ворчание, и такса вылезла на поверхность. За собой она тащила какой-то рыжий мешок. К счастью, Нина не успела понять, что это такое, ибо таксу окружили хозяева, не менее возбужденные, чем пес. До девочки донеслись голоса: «Ничего, шапка, считай, не попорчена».

«Папа, не надо лисеночка». — Вдруг сказала Нина. Папа рассмеялся в ответ, потрепал ее по косичкам. Тут в нору пошла вторая такса. Она пробыла под землей чуть больше первой и вылезла без добычи. Морда собаки была в крови.

«В тупик забилась, стерва, и грызется. Значит, это сука с потомством. Они из-за лисят звереют круче, чем самцы», — послышался чей-то голос. При этом он даже употребил словцо, значение которого Нина узнала лишь года четыре спустя.

Никто не хотел больше жертвовать своей таксой. Принесли какой-то обрывок черной резины, смочили его из бензобака, засунули в нору. Нина представила, как этот черный дым обволакивает ее мягкого, рыженького лисеночка, которого она надеялась брать в кроватку и заревела, чуть не перекрывая лай такс. «Папа, не надо! Папа, давай уедем! Папа, пожалуйста»! Папа, чтобы друзья не слишком смеялись, отвел ее в машину и приказал не вылезать. До того, как «Волга» тронулась, Нина пролежала на заднем сидении, уткнувшись лицом в пыльную обшивку. Она так и е узнала, чем же кончилась лисья охота, ибо не спрашивала, а папа, по своей инициативе, не рассказывал…