— Да я… Я пошутил. Я, конечно же, согласен. — Проворно заверил Пещера, причем настолько быстро, что самому стало противно.

— Хорошо. Надеюсь, в дальнейшем вы будете понимать меня с полуслова. А сейчас (незнакомец взглянул на часы) выйдите и пройдите сто шагов до перекрестка.

— Зачем?

— Через пять минут туда подъедет ваша машина. Именно такую инструкцию я дал шоферу. Вам позвонят завтра. До свидания.

Пещера взялся за ручку дверцы, но на минуту остановился и спросил незнакомца.

— Извините, я только одно не понял. Ведь КГБ, вроде бы, уже у нас нет.

— Да. Но это уже не имеет значения. Или вам нужна дополнительная информация?

Костя торопливо заверил собеседников, что информация не нужна и вышел наружу. Когда через три минуты из темноты вынырнул его «Мерседес», первой мыслью было приказать шоферу немедленно отвезти в баню. А там принять еще двести граммов перед парилкой и отключиться. Нет, не получится. Если Банный день испорчен, то испорчен.

За пятнадцать минут, потраченных на ожидание Сергея Борисовича Царева, Нина попыталась вспомнить, что ей известно об этом человеке. О нем раньше говорил отчим. Контекста она не запомнила. Вроде, говорил сочувственно: у царевской страховой фирмы «Царская корона» возникли финансовые проблемы. Потом Царева посадили. Дело оказалось громким (хотя и не таким, как убийство Маневича или «библиотечный процесс» генерала Димы). Но Нина не обратила на него особого внимания. Во-первых, тогда она еще училась в Англии, во-вторых, не особенно интересовалась газетными сенсациями, вроде «Криминалитет звереет на глазах общественности». Когда же она вернулась в Россию, пару месяцев спустя пошли такие события, что было уже не до Царева. Вчера он позвонил и попросил о личной встрече. Нина охотно спихнула бы его одному из офисных директоров. Однако Царев сказал ключевые слова: Анатолий Семенович. А Нина еще не научилась отказывать тем, кто представлялся друзьями отца.

Утром она попросила принести газетные публикации, упоминавшие о Цареве. Нашлось две: «Право на оружие» из «Вечерки» и «Маньяк работал под крышей. Ментовской» из «Часа Крик». История оказалась мрачной. На Царева в его доме, в Озерках, накинулся спятивший милиционер, вообразивший себя Шварценнегером, и долго издевался над несчастным бизнесменом. Тот с огромным трудом сумел реализовать право на необходимую оборону (читай: убить нападавшего). Милиция не трогала его несколько дней, а потом — внезапный арест, причем другим силовым ведомством. От подследственного требовали признания в различных преступлениях, отправили на психиатрическую экспертизу, после чего перевели в «Кресты», где практически забыли, когда поняли: ничего от Царева не добиться. Плохая пища, очередь, чтобы заснуть на нарах и все это для тяжелобольного человека…

Нину передернуло. Как же он, бедняга, должен выглядеть после года, проведенного в таких условиях? Звякнул местный телефон.

— Нина Александровна, — доложила секретарша, — в приемной Сергей Борисович Царев.

— Пригласите. — Ответила хозяйка «Транскросса».

При этом она привычным движением провела ладонью по своим роскошным волосам и взглянула на часы. На них было три минуты восьмого. Нине нравилась такая привычка: не опаздывать, но и не приходить секунда в секунду, как штурмфюрер, совершающий вечерний обход барака.

Сергей Борисович приятно удивил. Нина рассчитывала увидеть бедолагу, сломленного заключением. Но перед ней был приветливый пожилой человек, почти джентльмен со страниц британского новеллиста грани двух веков. Только болезненное подергивание лица и глубокие морщины на нем говорили, что гость провел последние месяцы не в родовом поместье.

— Добрый вечер, Нина Александровна. — Голос гостя был мягок и в то же время энергичен.

Нина протянула руку. Он взял ее двумя руками, неуловимо согнулся и поцеловал пальцы. Не было слышно ни чмоканья, ни другого постороннего звука.

— Да у вас, Сергей Борисович, наверное, рыцарское происхождение. — Улыбнулась она.

— Знаете, — ответил он вполне серьезно, — я проверял свое генеалогическое древо лишь до прабабки, но ни одного графа не нашел. Ваши слова заставляют меня копнуть глубже. Вдруг, отыщу потомственного дворянина или, хотя бы завалящего шляхтича.

— Обязательно найдете. — Тактично согласилась Нина.

— Может и найду. Впрочем, это не обязательно. Помнится, года четыре назад проходил конгресс «Изгнанный Петербург». Я, как спонсор, входил в оргкомитет и насмотрелся на изгнанников из первой эмиграционной волны. Там, где они сейчас живут, на демократически-снобистском Западе, видимо наши голицины-оболенские блещут среди местного плебса. Но манеры подистерлись. Помню потомка князя Репнина. Костюм от Кордена, а под пиджаком — лыжный свитер. Непонятно что лучше делать в таком костюме: заседать на торжественном собрании или рекламировать «Минтон».

Нина рассмеялась и предложила Сергею Борисовичу сесть. Перед этим он взглянул на стену, рассматривая «Театральный календарь».

— Кстати, насчет «Изгнанного Петербурга». На конгрессе присутствовал и Павел Сергеевич.

— Это кто?

— Извините, я забыл, что для вас он всего лишь Македонский. Все равно как Боярский, Филатов, Гафт. Это мне выпала честь называть его Павлом Сергеевичем. Ведь мы встречались не раз. Слово «друг», конечно, употребить нельзя: обладатели такого таланта могут дружить только с равноодаренными. Но назвать его своим приятелем рискну. Бедняга, он чувствовал себя неловко среди родовитых гостей и на фуршете спрашивал у них: известна ли дворянская фамилия «Македонские»? А ему объяснили, что такие фамилии начальство в семинариях давало крестьянским детям, приходившим учиться без фамилий. Павел позже рассказывал, будто его мужицкий прадед выбрал себе такую фамилию, потому что в избе, под печкой, в детстве нашел книгу про Александра Великого и научился по ней читать. Паша был очень гордый человек. Он хотел гордиться всем: талантом, фамилией, даже своими подругами. Какой ужасный и нелепый конец! И никто не знает, за что его убили.

Царев, наконец, сел в кресло. Воспоминания так подействовали на него, что он несколько секунд вглядывался в пол, не поднимая голову, а Нина стыдилась на него смотреть, дабы не смущать человека, погруженного в воспоминания о погибшем друге. Ее выручила секретарша, появившаяся в кабинете с большим подносом в руках.

За неполный месяц своего правления, Нина все-таки кое-что изменила в офисе. Если при покойным Даутове посетителям предлагался обычный «Липтон» в пакетике или растворимый кофе, то новая хозяйка кабинета ввела настоящую чайную церемонию. В маленьком чайнике, укрытом покрывалом-киской, был только что заварен прекрасный цейлонский чай. На подносе — фарфоровые белые чашки с ненавязчивыми золотыми былинками, хрустальная сахарница и высокий фарфоровый кувшин с кипятком. Любителей экзотики в трех, совсем малюсеньких чайничках ждали фруктовые «Майский ландыш», «Ветер из Китая» и «Утренний сад принцессы Аквитании». По углам подноса, подальше от запотевших чайников, стояли две вазочки с шоколадными конфетами.

— Если вы хотите, можно принести и кофе, «эспрессо» или «каппучино». — Сказала Нина.

— Нет-нет, спасибо. Я уже вижу, у вас замечательный чай.

С этими словами Сергей Борисович налил Нине, налил себе, положил кусочек сахара и начал размешивать его ажурной ложечкой. Последнее он делал слишком усердно, поэтому пролил на стол несколько капель.

— Извините, последние два года я не пользовался этими приспособлениями цивилизации. Чай приходилось пить без ложек… Если, конечно, такой напиток можно назвать чаем.

— Я знаю, что произошло с вами. Но ужасаюсь даже думать о таких вещах.

— О тюрьме ужаснее думать, чем сидеть в ней. Хотя в такой стране как наша надо быть всегда готовым к любому повороту событий. Я же давно занимался бизнесом. Ну а в государстве с переходной экономикой даже издавать книги опаснее, чем в государстве с экономикой устоявшейся производить наркотики. Поэтому, психологически я чувствовал себя готовым. И вообще…