1929 «Если слово в строки тянется…» Если слово в строки тянется И, в трущобы звуков канув, Я глотаю ритм, как пьяница Глушит водку из стаканов И закусываю углями Рифм, и рот в сплошном ожоге, И тоска, зрачками круглыми Смотрит, вставши на пороге, — Ты с покупками с поспешностью Вот войдешь, и в легкий роздых Мир опять проветрен нежностью, Будет вывешен на воздух. Иль, окликнешь в глине по локоть, Улыбнемся, посудачим, — День дохнет, как полый колокол, Полным голосом удачи. Нам поэзия — советчица. Глянь, слетев к рукам упорным, Стае слов щебечет, мечется, Словно голуби за кормом, Нет ни хмурости, ни старости. Разве мы заглохнем? Мы то?.. До смерти брести сквозь заросли Озабоченного быта. 1930 «Когда возникает завод…» Когда возникает завод, Он руки и лица зовет И топоты гонит по тропам, Скликает цемент и кирпич, И сходятся ломы на клич, Лопаты бредут по сугробам. И первый садится барак В рубахе своей деревянной. И первая лампа румяный Луч пересылает во мрак. И в толстое небо дымок Колонной упёрся отвесной. И первый на печке железной В котле зажурчит кипяток. К нахохленному полустанку Съезжаются. Снега кора В печатях подошв. Спозаранку, Как выстрел, удар топора. И лес обнесен фонарями, Он улицей выглядит. Лес, Как сцена, украшен. Как в раме Театра, смятенье и блеск. Сквозь иглистое оперенье, Сквозь шорох соснового сна Для нетерпеливого зренья Уже различима стена, И к ней прислонилась вторая, И жёлты скелеты стропил, И сумрак полярного края Их крупной звездой окропил. Карельская ночь неизменна, Границ ей не сыщешь на глаз. Кончается первая смена. Вторая продолжит рассказ. 1930 «За сменами смены, за бревнами бревна…» За сменами смены, за бревнами бревна. В окошках лесов отразились леса. И, как на рисунке, линейны и ровны И будто кристаллы цехов корпуса. Их трудно осмысливать. И, беспокоясь, Их профили трудно придвинуть к стиху. Они — как взбесившийся каменный поезд, Сорвавшийся с рельс и застрявший во мху. Но тут не сравненья летучий осколок Осветит окрестность, как метеорит, — Тут ребра земли осязает геолог, Тут — экономист свою правду творит. И значит — барак приседает, как заяц, К холму. А на завтра дороги тесны Лесные для толп. И завод, прорезаясь, Выходит из сосен, как зуб из десны. 1930 «Качели деревьев. Аэродрома…» Качели деревьев. Аэродрома Пушист платок травяной. Как ни обернуться, я всюду — дома. Мой воздух вокруг стеной. Трудись, достигай, соревнуйся, празднуй. Друзей у меня не счесть. И мысль наготове, и песен разный Язык им подобран в честь. Я вбит, будто гвоздь, в этот вихрь. О время, Стучи колесом, кружись… И я умирать буду вместе с теми, С которыми строил жизнь. Как хлеб у нас общ, обща и участь. Я словом ее солю. И трудных удач берегу живучесть. И сизую сталь люблю. 1931 Лирика О, запах задворок. Шарманок Сипенье в морозных дворах. О, кровь загнивающий ранок, И ветер голодный. И страх. Бумажный раскрашенный розан, Огарок дотлевшей свечи. О, рифмы бубенчик — мы прозам Доверились — сгинь, не бренчи. Мы умны. Нам цифр колоннада, Доклада графленая речь. Нам ружья прохладные надо Прикладывать к выемкам плеч. Сестра недовольств, преступлений Советчица…Короток суд. О лирика, стань на колени, Твой труп по проспекту несут. Но смена настала ночная, И вывесил лампы завод, И токарь, сверлить начиная, В подручные песню зовет. Она остановится обок, Клепальщику даст молоток, В румяное зарево топок Закутается, как в платок. Жива, только стала взрослее И вдумчивей будто чуть-чуть. И ремни трансмиссий за нею В летучий пускаются путь. Иль, вздувши дымками знамена, Рассвет приподняв в небеса, Пойдет выкликать поименно На площадь цехов корпуса, И в маршей граненом разгоне, По солнцу разлитому, вброд, Как раковину на ладони, Весь город проносит вперед. Да, мало ль ей поводов губы Разжать. Если мы и резки, Мы — завтрашних дум лесорубы, Мы — будущих чувств рыбаки. О, лирика, смелость и нежность, Расти, имена изменя, Как новой весны неизбежность, Хотя бы помимо меня. |
