1927 Украина Давно ль позатухли бои, Давно ли тут смерть кочевала, Но дымчаты степи твои, Но светится трав покрывало. И огненный воздух деля, Откинув ленивые станы, Кудряво дрожат тополя, Как вытянутые фонтаны. А если лучи тяжелы И мает полдневная баня, Вот — сосен румяны стволы, Вот — медных ветвей колебанье. Игольчатый сумрак, насквозь Пропахший смолою и мятой, Тут каждое дерево — лось Венец подымает рогатый. Волами часы приползут — Воловья неспешная дрема. Тут солнце везут на возу, Как стог золоченой соломы. Украина, луг заливной, Простор тополевый, сосновый, Ты греешь меня тишиной, Ты лаской касаешься новой. И вот за глотком глоток Я синее пью затишье И песню на твой платок Гвоздикой пушистой вышью. 1928 Днепр Загорелая грудь Днепра, Вязкой бронзою пламеней. И волна, смугла и быстра, Словно мускул, вздулась на ней. Нет, не так я скажу — ручные Кони звонко бегут речные, И гора зеленые плечи Распрямляет, идя навстречу. Под ногами гнутся мостки, Пароходов мощны гудки. И, поскрипывая, баркас К белой отмели вынес нас. Солнце здесь пережгло не все ли? По песку — кустов поясок. Будто из крупитчатой соли, Серебристый блестит песок. Обнимите мне, волны, тело, Чтоб податливая река Вниз несла б его, как хотела, И покачивала слегка, Чтобы кольцами вырезными От лучей дробились следы, Чтобы видел я из воды — Жмутся пристани, а над ними Дремлют бархатные сады. Сизый киев, глядя с высот, Булавы куполов несет, И ликует вокруг, быстра, Загорелая рябь Днепра. 1928 Вступление к ненаписанному циклу Разложен в архивах, страницами книжек Шуршит — достоянье музейной науки — Тот год, что прошедшее начисто выжег, Что жадно в грядущее вытянул руки, Что, словно из меди, был отлит из гнева. Он, не надрываясь в доказах и спорах, Просек направления — вправо и влево, Дал выход из противоречия — порох. Язык его жесток — печать Моссовета, Отрезок картона…Да будут четыре Для всех категории. Точка. И это — На хлеб и на жизнь в новорожденном мире. И, перенапрягшись до хруста в суставах, Щетинясь полками рабочих окраин, Он вяз, оступаясь в Самарах лукавых, Симбирском обглодан, Казанью измаян. И в душной Москве распалено и сонно Бурел он закатом. — Но что там? Убили? — Нет, жив. Где же? — Митинг. Михельсона… — И Ленина вывезли в автомобиле. О, я не историк, я — глаз очевидца, Я — ухо, в которое были прибои Твои, восемнадцатый. Я удивиться Хочу тебе и рассчитаться с тобою. Меня ты упорством кормил, словно коркой Пайкового хлеба. Я в недоуменье Учился тревоге твоей дальнозоркой И времени чувствовал сердцебиенье. Ты первая стычка, ты — вылазка ночью, Стрельба по врагам впопыхах, врассыпную. Тебя я, как молодость, знаю воочью. И память былой непогодой волную. 1928 ДОЖДЬ 1. «Он тихо забредет во двор…» Он тихо забредет во двор, Застрянет меж балконами И начинает разговор Со стеклами оконными, И, сетуя, волочит сеть, И звякает чешуйками, Его судьба — мерцать, висеть Прерывистыми струйками, Скрести ногтями желоба, Трясти сырым передником, Ступать вдоль крыш, его судьба Быть долгим собеседником, Свидетелем и двойником, Подобьем сна и совести. Он тыщу лет со мной знаком, Свои внушает повести И, загоняя иглы в жесть, Твердит, что мир мне кажется, Что в жизни только он и есть, Да жидкой тучи кашица. Он этот день зашьет в мешок, Загасит свет штриховкою… Как выскочить хоть на вершок, Какой спастись уловкою От хлопающей простыни, Над городом развешанной. И мы с ним шепчемся одни. А небо полно беготни Мелькающей и бешеной. 2. «По бубнам крыш, по их сребристым гонгам…» По бубнам крыш, по их сребристым гонгам Брызг перекличка. Сетчатой воды Блеск. Неводом изодранным и звонким Затянуты дома, канал, сады. И рыбами колышутся трамваи. Вмиг опустело уличное дно. Лязг желобов. Нет, я не понимаю Шептанья капель, сброшенных в окно. О стекла плющась торопливей, пуще, О чем они напомнят впопыхах? О времени, о старости грядущей, Напрасных мыслях, прерванных стихах… Но что мне в том? Какой бы вязкой тканью Вокруг ни стались струи на ветру, Я прав. Я занят. Я коплю названья Земле. Дождю. И рифм не соберу. |
