Пойли. Я должен его — того?
Тот Самый. Того.
Пойли. Этого вы не можете от меня потребовать, господин Тот Самый…
Тот Самый. Ты думаешь, твой друг Хайни Мусор был исключением? Все мы с этого начинали, каждый из нас когда-то сначала сидел, как ты, в этом маленьком баре. Утром еще почти совсем невинным, в обед уже мошенником, чтобы в полночь салфеткой вытирать кровь с рук. (Вытирает пот со лба.) Двадцать семь тысяч. Просто так прошляпить… (безутешно) и при этом мне совершенно нельзя волноваться. (Вскакивает с криком.) Господи! Мне пора к миллионерше!
Гийом. Как всегда, господин Тот Самый.
Тот Самый, пошатываясь, уходит направо.
Пойли.
Стой, Солнце, стой! И заходить не смей! —
Сожги меня! А Ветер — прах развей!
Был я — невинный юноша. Теперь —
Холодный негодяй, убийца, зверь!
Проступок малый в страшные дела
Преступные разросся, алчет зла!
Где мне спасенье?!
Молю: о, положи, Господь, предел
Позору моему!
Франк Пятый, переодетый священником, выходит слева.
Пойли. Ну хорошо. Я уступаю. (Уходит направо.)
Слева Гийом уносит налево стол и два стула. Стойка бара на правой стороне задвигается за кулисы.
Франк Пятый идет по направлению к ширме.
9. Ее плоть и кровь
Ширма раздвигается.
Кабинет дирекции, как и в прежних сценах. Франк Пятый ходит взад-вперед.
Франк Пятый.
О, Франк Первый, основатель, тот,
Кто из нищеты наш поднял род,
Пращур мой, я схож с тобой, да вот —
Лишь лицом, судьбой — наоборот.
Ты король работорговли!
Черный флаг! Под скрип снастей
Путь твой красным был от крови,
Зато шлюхи — всех мастей.
Кто тягаться мог с тобою?
Ты клиентов обдирал, как коз.
Где ты, времечко былое!
Безвозвратно унеслось!
Франк Второй, кто дважды обобрал
Друга и его же страже сдал,
Жалости не знавший, если б знал
Ты, сколь я ничтожен, жалок, мал!
Подкупил ты папу в Риме,
Трон украл; за годом год —
В бой — стараньями твоими —
На народ вставал народ.
По телам, как по паркету,
Шел ты вброд сквозь реки слез.
О, былое время, где ты?
Безвозвратно унеслось!
Справа появляется Оттилия с несколькими книгами.
Оттилия. Готфрид! Какая неосторожность. Тебя слышно даже внизу, в кассовом зале. Если тебя обнаружит уборщица, мы пропали!
Франк Пятый. Я просто уже не в силах торчать безвылазно в этой мансарде!
Оттилия кладет книги на письменный стол.
Оттилия. Франк! Быть твоей вдовой — не подарок!
Франк Пятый. Эти похороны лишили мое существование последней крохи смысла.
Оттилия. За это страховая компания уплатила триста тысяч.
Франк Пятый. Оттилия, я должен бродить под видом священника, чтобы меня никто не узнал! Никогда дела частного банка Франков не шли так плохо, и это при моем правлении! Провал, полный провал!
Оттилия. Что за ерунда!
Франк Пятый. Никакой я не директор банка, я, к сожалению, очень и очень хороший человек.
Бредет через зал, жалуясь на свою судьбу.
Франк Пятый.
Третий Франк, Гонконга властелин,
Маковых плантаций и долин,
Колумбийский идол, исполин! —
Ты людей давил, как пластилин.
Конопля, да мак, да кока…
Миллиарды — всякий раз! —
Уж ты сам не помнил — сколько
Слушать славный тот рассказ,
Оседлав твои колени,
Мне мальчишкой довелось.
Где же ты, былое время?
Безвозвратно унеслось.
Оттилия. Не волнуйся. Иди. Почитай своего Гёте или снова займись Мёрике[5].
Франк Пятый (берет две книги). Гёте! Мёрике! Я теперь просто не способен сосредоточиться на благом мире духа. Когда я смотрю на своих предков, я валюсь на пол от стыда. (Бредет дальше.) На литературу им было наплевать. Слово «благотворительность» они никогда не слышали, никогда не ступали на порог церкви, но жизненная сила била у них через край. А что я? Они заправляли игорным бизнесом, а я — председатель церковного общества, при них бордели росли как из-под земли, а я устраиваю поэтические вечера! (Швыряет обе книги на пол.) А их дисциплина! Они разрушали континенты своими махинациями, но их служащие — все без исключения — были порядочными людьми. А у меня? Все жульничают, даже уборщица и та ворует, и я не отваживаюсь сказать ей слово из страха: а вдруг она что-то знает. Ах, почему я не могу быть здоровым, сильным коммерсантом, какими были мои праотцы!
Франк Четвертый, ты, отец родной!
Я — твой бестолковый сын дрянной,
Кто за мусор честности пустой
Платит богомерзкой нищетой.
Скинут был Дюпон
[6] великий,
Чтоб гребла твоя рука —
В марте — медь; в апреле — никель;
В мае — нефть и ВПК.
Ты, лишь пикнет кто, — любого
Мигом втаптывал в навоз.
Не вернуть уже былого!
Все навеки унеслось!
Франк Пятый. Уборщица.
Оттилия. Если Эмми тебя увидит, все кончено!
Франк Пятый. Задуши ее на месте.
Оттилия. Задуши! Всегда я да я. Задуши ты хоть раз.
Франк Пятый. Я не умею, Оттилия, я не умею.
Оттилия. И к тому же уборщицу, сейчас, когда они такая редкость.
Франк Пятый. Надо — значит, надо.
Оттилия. Пойди в соседнюю комнату.
Франк Пятый. Это не поможет, она же меня слышала. Придуши ее, бедняжку Эмми.
Снова стук. Франк прячется за портретом одного из предков. Оттилия снимает с плеч шелковую шаль, садится за письменный стол, готовит удавку.
Стучат в третий раз.
Оттилия. Войдите.
Бёкман. Милостивая государыня!
Оттилия (с облегчением). Бёкман!
Франк выходит из-за портрета предка.
Франк Пятый. Мой управляющий! Мой лучший друг! Слава Богу, Эмми спасена.
