— Большая река вбирает в себя мелкие ключи. Кто ищет в воде свою рыбу?

— В твоей голове правильные мысли, — сразу же подхватил Громов. — Давай выпьем, а?

— Пить чужое — становиться должником. Твоя книга пухнет от моих долгов, — печально ответил старик и опустил голову.

Миколка заметил, как было зажглись глаза деда.

— Времена меняются, а ты все по-старому гордый? — Громов поправил красный лоскуток, приколотый к груди. Лицо твое хмуро, я вижу. Почему не признаешь новых законов товарищества?

Старик не ответил, только недоуменно покосился на грудь оленевода. Вошел Маркел, повесил над огнем ведро с мясом, сбросил кухлянку. На его груди алела такая же тряпочка.

— Вот мой товарищ по новой власти. Садись, Маркел! — Оленевод уважительно подвинулся и пожаловался на Гермогена. — Приглашал хозяина, да, видимо, он незнающий. Все досадует на старое.

Громов выпил, бросил в рот лепесток строганины, крякнул и вытащил книгу. Перелистнув несколько страниц, ткнул пальцем в исписанный лист.

— Плохие вести поднимают цену. Пожалуй, еще две связки горностаев да три красных лисицы, и рассчитаемся.

Гермоген недовольно крякнул. Оленевод посмотрел на старика, потеребил лоскуток на груди.

— Государевы люди изменили присяге и захватили власть. Слабый царь был, пожалуй. Теперь в Охотске и Оле вместо прежних правителей комитет. — Громов положил руку на плечо Маркела, усмехнулся: — Вот так же, как мы, — сидят рядом купец и рыбак.

— Да, да, — промямлил польщенный батрак. — Хорошо с хозяином за одним столом. А ясак? Как славно, что его отменили.

— Слабеет твой ум, — отдернул руку с его плеча оленевод. — Ясак отменили, а товаров в тайгу не везут. Теперь самим торговать надо.

Маркел припал к столу и, обжигаясь мясом, пробурчал:

— Славно говорит хозяин. Правильно, пожалуй! Сытно живется в стадах пастуху, — бросил он несмелый взгляд на оленевода и покосился на бутылку. — Ой, как ладно жили, когда не пускали чужих. Дружно шибко жили. Правильно, а?

— Пей, Маркел. Ты умные думы имеешь. — Громов заговорил о новой власти.

Гермоген рассеянно слушал, мало чего понимая. Да и какое ему дело до царя, пристава, урядника, комитета? Торговал он с Громовым, когда у того не было красного лоскутка, а что изменилось?

— Вот уже русские появились в долине. Копают землю, рубят тайгу. А скоро еще придут и выгонят тебя на старости лет. Куда пойдешь?

Заволновался Гермоген:

— Зачем они пришли?

— Тускнеет твой взор, старик. Да разве не видишь, как новая власть роет могилу? Что делать-то будем? — Громов навалился всей грудью на стол. — Пусть не будет царя! Пусть мы наденем красные лоскутки, пусть! Нам своя власть нужна, свои порядки. Так следует говорить всем. Спроси у Маркела, как хорошо мы нынче с ним живем.

— Это, пожалуй, верно, — робко согласился Маркел.

— Теперь, старик, дорога у нас одна, — продолжал. Громов. — Бери у меня все, что надо. Не бойся, будем товарищами по торговле. — Он повернулся к Миколке и окинул его оценивающим взглядом. — Чего парень без дела? Посылай ко мне в стада. Товарищем хозяина сделаю.

— Нет! — Старик блеснул сердито глазами. — Где щука, там не место мальку!

Оленевод смолчал. Он побаивался старика. Гермогена почитали таежные люди, да и не время для раздоров.

Второе лето встречают старатели в тайге. Весь май семнадцатого года держался с заморозками. Весна подступала неуверенно, а в конце месяца подул ветер, нагнал черные тучи и запуржило. Выпал метровый снег. Снова зима. Впору забираться в меховую одежду. Мело и крутило четыре дня, а затем небо очистилось. Выглянуло неузнаваемо теплое солнце, и поплыл снег.

Вода хлынула, и Среднекан забурлил. Вскоре долины было не узнать: снега как не бывало, а пойма оказалась под водой, и старатели прекратили работы.

Вчера они опять поругались. Бориска хотел опробовать Оротуканскую долину выше по реке. Полозов настаивал на системе. Считал, что надо обследовать одну реку, но со всеми впадающими в нее ключами. Да нелегко переспорить татарина.

Прошлым летом спустились до Сеймчана, достали сахару и несколько мешков муки, а осенью Софи вернулся пустым. Не продали даже табаку. А за всю эту зиму хоть бы один транспорт прошел. Что-то там стряслось в Оле. И от Мирона ни одной весточки.

— Ну как там у нас? — спросил Полозов Софи.

— Норму будете получать. До следующей весны тянуть надо. Рыбу жрите! Бориске промышлять прикажи. Делают же якуты рыбную муку.

Молодец Софи. Без его экономии давно бы сидели без хлеба.

— Придется к Машке. Без запаса никак! Добывай! — прицепился к Полозову Софи.

— Маша сама у чужих. Слепцов или выгонит или пальнет из ружья.

С прошлого лета ни в одной юрте их больше не принимали. Таежные жители боялись, что Дух Леса разгневается на них за пришельцев.

— Иди к Гермогену! — настаивал татарин.

Полозов только усмехнулся. Он уже ходил. Встретил его старик за полверсты от юрты, точно заведомо подстерегал. Даже на приветствие не ответил, хотя заговорил он с ним по-якутски. Пришлось повернуть ни с чем.

Софи отстал и принялся чинить рукавицы. Канов улегся на столе, свесив длинные ноги. Бориска уже храпел, растянувшись на ветках стланика.

Вода поднялась еще выше. Солнце пекло, как летом. Уже показались зеленые травинки. Как торопится природа на суровом Севере!

— Ай, сукин сын, ну чего тебя туда занесло? — пробормотал Софи, повернувшись к реке.

— Кого? — посмотрел туда же Полозов.

— Гляди на коряге, — махнул рукой Софи и снова склонился над рукавицей. Держась за корни, на пне плыл маленький медвежонок.

— Цхе, шайтан! Зачем лазил туда, дурной башка! — Бориска вскочил.

Медвежонок услышал его голос, вытянул морду, повел по сторонам, обнюхивая воздух. Бревно качнулось, и он едва не свалился в воду.

— Пропал, чертенок! — захлопотал Полозов, выискивая шест.

— Зачем пропал? Доставать будим! — Бориска сбросил штаны, и не успел Полозов сообразить, как тот плюхнулся в воду.

— Вниз давай!.. Вниз!.. — заорал Полозов и кинулся с шестом по берегу. — Утонет, дурень.

Течение относило корягу и подхватило Бориску. Канов и Софи бежали с жердями. Ругались. Но татарин уже приближался к цели. Резким толчком он поднялся над водой, ухватил зверя за загривок и, держа над головой, поплыл обратно.

Старатели бежали на помощь. Но Бориска уже достиг заводи, встал и, покачиваясь, побрел по мели, прижимая медвежонка к щеке.

— Рад, дурной башка? — засмеялся он, когда медвежонок лизнул ему лицо и тут же ласково шлепнул его по ушам: — Ну-ну, не балуй. Бить буду! Понял?

— Лихо, но глупо! Ради чего рисковал? — рассердился Полозов, швыряя одежду татарину. — А простудишься, черт корявый, кто возиться с тобой будет?

— Цхе! Что твоя понимай, дурная башка! Зверю помог! Сильней паводка оказался! Понял?.. — Он быстро оделся, сунул медвежонка за пазуху и ушел в палатку.

Целый день он возился со зверьком. Ласкал, добродушно бранил, кормил.

Впервые Бориска смеялся.

Он и спать лег вместе с медвежонком. А утром зверя нашли в ящике с продуктами. Медвежонок сидел толстенький, довольный и, шельмовато поглядывая, облизывался.

Первым заметил его Софи. Он вскочил, ощупал мешок с сахаром. Заругался, сгреб медвежонка и размахнулся, но тут же был сбит сильным кулаком Бориски.

— Башкам долой! Не тронь! — набросился он на Софи.

Не подскочи Полозов, кто знает, чем кончилась бы их стычка.

— Опомнись! — ухватил Бориску за руку Полозов. — Ты на кого?

Бориска рвался, но Полозов держал его крепко.

— Брось нож! Брось! Софи прав! И самим жрать нечего, а тут еще зверя надо кормить.

Бориска все еще непонимающе глядел на Софи. Тряхнул головой.

— Значит, таскал дурной башка, сахар? А? — Бориска вздохнул и подошел к медвежонку, ласково потрепал его по морде.

— Половину пожрал, подлец! — зло пробурчал Софи, собирая остатки.