Я вскрикнула и схватила свой мобильный. Моя рука так сильно дрожала, что я никак не могла набрать цифру «девять», и пришлось повторить попытку три или четыре раза. На полу я увидела баночку от парацетамола и подняла ее — она была пуста. Я слышала, как женщина спрашивает по телефону, какая мне требуется служба. Я тяжело дышала и едва могла говорить, но сумела вымолвить, что моей подруге необходима медицинская помощь, срочно, и они должны выслать машину немедленно… — Я попыталась сглотнуть. — Но я уже знала… что Эм… что Эмма…

На шляпную коробку упала слеза.

— О, Фиби, — донесся до меня шепот миссис Белл.

Я подняла голову и посмотрела в окно.

— Потом мне сказали, что она умерла за три часа до моего приезда.

Я несколько мгновений молчала, по-прежнему держа на коленях шляпную коробку и пропуская бледно-зеленую ленточку между пальцами.

— Но как ужасно сделать такое, — тихо произнесла миссис Белл. — Как ни велика печаль… совершить…

Я посмотрела на нее.

— Но это было не так — хотя поначалу создалось именно такое впечатление. Какое-то время никто не понимал, что на самом деле случилось с Эммой… что заставило ее… — Лицо миссис Белл расплывалось у меня перед глазами. Я опустила голову.

— Мне так жаль, Фиби. Вам слишком тяжело рассказывать об этом.

— Да. Потому что я виновата во всем.

— Не ваша вина, что Гай полюбил вас, а не Эмму.

— Но я знала, как сильно он ей нравился. Наверняка многие сочли бы, что мне не стоило завязывать с ним отношения, памятуя об этом.

— Но это могло оказаться вашим шансом найти свою любовь.

— Именно так я себе и говорила. Что могу никогда больше не испытать подобных чувств. И утешала себя тем, что Эмма забудет Гая и влюбится в кого-то еще, ведь именно так всегда и получалось. Но на этот раз дело обстояло иначе. — Я вздохнула. — И я могу понять, как убивала ее мысль о нашей близости, ведь она надеялась быть с ним.

— Вы не можете винить себя в том, что ее надежды не оправдались, Фиби.

— Нет. Но могу и виню себя, что не приехала к ней ночью, когда все мои инстинкты призывали меня к этому.

— Ну… — Миссис Белл покачала головой. — Возможно, это не возымело бы никакого действия.

— Мой врач тоже так думала. Она сказала, что к тому времени Эмма впала бы в кому, из которой никогда… — Я судорожно ловила ртом воздух. — Я так и не узнаю этого. Но продолжаю верить, что если бы приехала, когда она позвонила мне в первый раз, а не двенадцатью часами позже, то Эмма была бы жива.

Я поставила коробку на пол и подошла к окну.

— Вот почему вы почувствовали сходство со мной, миссис Белл. У нас обеих были подруги, которые ждали нашего прихода.

Я шла на ужин с Майлзом и думала, что некоторые люди считают себя способными контролировать свои негативные мысли — размещать их в ячейках памяти и вынимать лишь в нужное время. Идея заманчивая, но я никогда в нее не верила. По собственному опыту знаю: печаль и сожаления приходят произвольно и способны просто-напросто оглушить вас. Единственное действенное лекарство — это время, хотя история миссис Белл доказывает, что иногда для излечения не хватает целой жизни. Работа, конечно, также является противоядием, поскольку отвлекает от подобных мыслей. «Майлз тоже способен отвлечь меня от них», — подумала я, в среду после восьми отправившись на свидание с ним.

Я нарядилась — надела коктейльное платье шестидесятых из бледно-розового шелка, из которого делают сари, а сверху накинула старинную золотую пашмину.

— Мистер Арчант уже здесь, — сказал метрдотель ресторана «Оксо тауэр». Я пошла за ним и увидела за столиком у большого окна Майлза. Он изучал меню. С упавшим сердцем я отметила его седые волосы и полукруглые очки для чтения. Затем он поднял глаза, увидел меня, и лицо его озарилось радостной, хотя несколько смущенной улыбкой, и это развеяло мое разочарование. Майлз встал, сунул очки в карман пиджака и поправил желтый шелковый галстук. Забавно, когда столь искушенный мужчина чувствует себя так неловко.

— Фиби. — Он расцеловал меня в обе щеки и положил руку на плечо, словно пытаясь привлечь к себе. Притягательность Майлза застала меня врасплох. — Хотите бокал шампанского? — спросил он.

— С удовольствием.

— «Дом Периньон» подойдет?

— Если нет чего-то получше, — пошутила я.

— Шампанского «Круг Винтаж» у них нет, я спрашивал.

Я рассмеялась, но потом поняла, что Майлз говорит серьезно.

Мы болтали, наслаждаясь видом на залитую солнцем реку и собор Святого Павла, и меня трогало, как сильно Майлз старается произвести впечатление и каким счастливым кажется в моем обществе. Я спросила его о работе, и он ответил, что является партнером-основателем юридической фирмы, где дает консультации три дня в неделю.

— Я наполовину пенсионер. — Он сделал глоток шампанского. — Но люблю держать руку на пульсе и помогаю привлекать клиентов, что обеспечивает развитие дела. А теперь, Фиби, расскажите о вашем магазине — почему вы решили открыть его? — Я коротко поведала Майлзу о своей работе в «Сотби». Он сделал большие глаза. — Значит, я вел битву с профессионалом?

— Да, — ответила я, когда он отдавал официанту карту вин. — Но я действовала как любительница. Меня переполняли эмоции.

— Должен сказать, вы торговались весьма умело. Но что такого особенного в… будьте добры, назовите имя того дизайнера еще раз.

— Мадам Грес, — терпеливо сказала я. — Она была величайшим кутюрье в мире. Она очень любила складки и плиссировку и драпировала непосредственно фигуру, так что получались удивительные платья, превращавшие женщин в прекрасные статуи, подобные «Духу экстаза» на «роллс-ройсах». Мадам Грес была очень смелым скульптором и ваяла из ткани.

Майлз сложил руки.

— В каком смысле?

— Открыв в сорок втором году в Париже Дом Грес, она вывесила в окно огромный французский флаг в знак неповиновения оккупантам. Каждый раз, когда немцы снимали его, она вывешивала новый. Они знали об ее еврейском происхождении, но не трогали, надеясь, что она будет одевать их жен. Мадам Грес отказалась делать это, и они закрыли ее Дом. Она, как это ни печально, умерла в безвестности и нищете, хотя была гением.

— И что вы станете делать с платьем?

Я слегка пожала плечами:

— Не знаю.

Он улыбнулся.

— Сохраните его для своей свадьбы.

— Мне уже предлагали это, но сомневаюсь, что когда-нибудь использую его с такой целью.

— Вы были замужем? — Я покачала головой. — Но были близки к этому? — Я кивнула. — Были помолвлены? — Я снова кивнула.

— Вы позволите мне расспросить вас об этом?

— Простите — лучше не надо. — Я прогнала мысли о Гае. — А как насчет вас? — полюбопытствовала я, когда принесли закуски. — Вы прожили в одиночестве десять лет — почему…

— Почему я снова не женился? — Майлз пожал плечами. — У меня были подруги, — он взял столовую ложку, — и очень милые, но… до свадьбы дело не дошло. — Разговор естественным образом коснулся жены Майлза. — Эллен была хорошим человеком. Я обожал ее. Она была американкой и успешной художницей — в основном писала портреты детей. Она умерла десять лет назад, в июне. — Он задержал дыхание, словно мы обсуждали трудную для него тему. — Однажды днем ее хватил удар.

— Почему?..

Он опустил ложку.

— Кровоизлияние в мозг. Весь день ужасно болела голова, но поскольку у нее бывали мигрени, она не поняла, что это необычная головная боль. — Майлз помолчал. — Вы не можете представить, какой шок…

— Да, — тихо сказала я.

— Но я по крайней мере успокаивал себя тем, что в этом не было ничьей вины. — Я почувствовала укол зависти. — Просто одна из ужасных, неизбежных случайностей — воля Господня, или как еще это можно назвать?

— И как ужасно для Роксаны.

Он кивнул.

— Ей было всего шесть лет. Я посадил ее к себе на колени и попытался объяснить, что мамочка… — Его голос дрогнул. — Никогда не забуду выражение ее лица, когда она всеми силами пыталась понять непостижимое — половина ее вселенной просто… исчезла. — Майлз вздохнул. — Я знаю, это постоянно мучает Рокси, хотя по ней и не скажешь. У нее острое чувство того, что у нее нет… чувство…