— Но ты будешь поддерживать связь с Дереком и со мной, правда, Фиби? Дверь нашего дома всегда открыта для тебя, так что, пожалуйста, заходи иногда к нам и давай знать, как живешь. — Дафна обняла меня.

— Обязательно, — обещала я.

Не успела я прийти домой, как позвонил Дэн и спросил о моем посещении кладбища — теперь он знал об Эмме. А затем поинтересовался, не хочу ли я посмотреть еще одно место, где можно разместить кинотеатр, — викторианский склад в Люишеме.

— Я только что изучил имущественный раздел в газете «Обсервер», — пояснил он. — Не хочешь взглянуть со мной на его внешний вид? Можно подъехать к тебе через двадцать минут?

— Конечно. — Кроме всего прочего, мне хотелось отвлечься от переживаний.

Мы с Дэном уже смотрели кондитерскую фабрику в Чарлтоне, бывшую библиотеку в Кидбруке и старый зал для игры в бинго.

— Место там подходящее, — сказал он, когда мы полчаса спустя ехали по Белмонт-Хилл. — Мне нужно найти что-то в районе, где на протяжении двух миль нет другого кинотеатра.

— А когда ты надеешься открыться?

Дэн уменьшил скорость своего черного «гольфа» и свернул налево.

— В идеале я хочу, чтобы кинотеатр работал к этому времени в следующем году.

— И как ты его назовешь?

— «Сине ква нон»[60].

— Хм… не вполне понятно.

— Хорошо, тогда «Люишем люкс».

Дэн проехал по трассе Роксбороу, затем припарковался перед складом из коричневого кирпича и открыл дверцу машины.

— Вот он.

Я была в шелковой юбке и не стала вслед за ним перелезать через запертые ворота, решив немного прогуляться. Я вышла на Люишем-Хай-стрит, прошла мимо банка «Нэт уэст», магазина тканей, универмага «Аргос» и благотворительного фонда Британского Красного Креста. А затем подошла к магазину «Диксонс», в витринах которого были выставлены плазменные телевизоры. И внезапно остановилась. На самом большом экране я увидела Мэг: в алом брючном костюме и черных туфлях на каблуках, она ходила по студии, прижав пальцы к вискам. Ее речь дублировала бегущая строка внизу экрана. «Я вижу военного. С отличной выправкой. Он любил хорошие сигары… — Мэг подняла глаза. — Это имеет для кого-то значение?»

Аудитория выглядела потрясенной, я закатила глаза и вдруг осознала, что Дэн стоит рядом.

— Ты быстро, — залюбовалась я его красивым профилем. — Ну как там?

— Мне понравилось, так что первым делом надо позвонить агенту. Структура здания хороша, и размер идеален. — Он проследил за моим взглядом: — Почему ты смотришь это, милая? — И тоже уставился на экран. — Она медиум?

— Так она себя называет.

«Просто думайте обо мне как об операторе связи…»

Я рассказала Дэну, как познакомилась с Мэг.

— Значит, ты интересуешься спиритизмом?

— Нет, — ответила я, и мы пошли прочь.

— Кстати говоря, только что звонила моя мама, — добавил Дэн, когда мы, держась за руки, направлялись к машине. — Она спрашивает, не придем ли мы к ним на чаепитие в следующее воскресенье.

— В следующее воскресенье? — эхом отозвалась я. — Я бы с удовольствием, но не могу — надо сделать одну вещь. Нечто очень важное.

По пути назад я объяснила, что именно должна сделать.

— Ну… это действительно важно, — согласился Дэн.

Воскресенье, 22 февраля 2009 года

Я иду по Мэрилбоун-Хай-стрит, и не в мечтах, как часто делаю, а в реальности, чтобы встретиться с женщиной, которую никогда прежде не видела. У меня в руке пакет, я держу его так крепко, словно в нем драгоценности.

«Я мечтала, что однажды отдам Моник пальто…»

Я прохожу мимо магазина, где продают ленты и отделку.

«…можете мне поверить, мечтаю до сих пор».

Когда Лена позвонила и сообщила, что ее отель находится в центре Мэрилбоуна, у меня екнуло сердце. «Я нашла прекрасное маленькое кафе рядом с книжным магазином, — сказала она. — И подумала, что мы можем встретиться в нем — оно называется «Амичи». Вам это удобно?» И я собралась было сказать, что с большим удовольствием пошла бы куда-нибудь еще, поскольку это кафе вызывает у меня болезненные воспоминания, но внезапно передумала. В последний раз, когда я была в этом кафе, случилось нечто печальное. Зато теперь здесь произойдет радостное событие…

Я толкаю дверь, и владелец кафе Карло замечает меня и приветственно машет рукой. Стройная, хорошо одетая женщина пятидесяти лет встает из-за столика, направляется ко мне и неуверенно улыбается.

— Фиби?

— Лена, — тепло говорю я. Мы пожимаем друг другу руки, и я отмечаю ее живое лицо, высокие скулы и темные волосы. — Вы похожи на свою маму.

— Но откуда вы знаете? — удивляется она.

— Сейчас поймете, — говорю я. Беру кофе, перебрасываясь несколькими словами с Карло, и несу чашки к столику.

С мягким калифорнийским акцентом Лена рассказывает о своей поездке в Лондон на свадьбу старинной подруги, которая состоится завтра в регистрационном отделе Мэрилбоуна. Она говорит, что предвкушает это событие, хотя еще не отошла от перелета.

Теперь, покончив с любезностями, мы подходим к цели нашей встречи. Я открываю пакет и вручаю Лене пальто, историю которого она в основном знает.

Она теребит небесно-синюю ткань, гладит шерстяной ворс, шелковую подкладку и прекрасные ручные швы.

— Оно такое красивое. Значит, мама Терезы сшила его… — Лена смотрит на меня с удивленной улыбкой. — Она была хорошей портнихой.

— Да. Пальто сшито великолепно.

Лена гладит воротник.

— Но как странно думать, что Тереза никогда не расставалась с мыслью отдать его моей маме.

«Я хранила его шестьдесят пять лет и буду хранить до самой своей смерти».

— Она просто хотела сдержать свое обещание, — поясняю я. — А теперь, в каком-то смысле, сделала это.

Лицо Лены окутывает печаль.

— Бедная девочка — она не знала, что происходило все эти годы. И не могла успокоиться… до самого конца.

Потягивая кофе, я рассказываю Лене о случившемся, о том, как Тереза расстраивалась из-за фатального вечера, проведенного с Жан-Люком, как не могла простить себе, что сообщила ему о месте, где пряталась Моник.

— Мою маму в любом случае нашли бы, — вздыхает Лена, опуская чашку. — Она всегда говорила, что было так трудно находиться в том амбаре в тишине и одиночестве все дни напролет — она пыталась успокоиться, вспоминая песни, которые пела ей мама, — и для нее стало почти облегчением, когда ее обнаружили. Конечно, она понятия не имела о том, что ее ждет, — мрачно добавляет Лена.

— Ей очень повезло, — бормочу я.

— Да. — Лена смотрит на кофе, погрузившись на несколько мгновений в свои мысли. — То, что мама выжила, было… чудом. Чудом стало и мое появление на свет — я никогда не забываю об этом. И часто думаю о том молодом немецком офицере, который спас ее.

Потом я даю Лене пухлый конверт. Она открывает его и достает ожерелье.

— Какое красивое, — подносит она его к свету, перебирая стеклянные бусины. — Мама никогда не упоминала о нем. — И смотрит на меня. — Какое отношение оно имеет к этой истории?

Объясняя это, я представляю, как Тереза в отчаянии ищет бусины в соломе. Она, должно быть, нашла их все.

— Я думаю, застежка в хорошем состоянии, — замечаю я, когда Лена расстегивает ожерелье. — Тереза говорила, что починила ее несколько лет назад. — Лена надевает ожерелье, и бусины мерцают на ее черном свитере. — А это последнее. — Я отдаю ей конверт с краями цвета охры.

Лена вынимает фотографию, изучает море лиц, а потом ее палец останавливается на Моник.

— Так вот откуда вам известно, как выглядела моя мама.

Я киваю.

— А это Тереза стоит рядом с ней. — Потом я показываю на Жан-Люка, и лицо Лены затуманивается.

— Мама испытывала горечь по отношению к этому мальчику. Она так и не смогла пережить, что школьный приятель предал ее. — Тогда я рассказываю Лене о благородном поступке Жан-Люка, который он совершил десять лет спустя. — Она удивленно качает головой. — Как бы мне хотелось, чтобы мама знала об этом. Но она оборвала всякую связь с Рошемаром, хотя и говорила, что часто вспоминает свой дом. Ей казалось, будто она бежит по нему, ищет родителей и братьев и зовет хоть кого-то на помощь.