— Мне нужно поговорить с тобой, — настаивал Гай. — Я не собираюсь сдаваться, пока не…

— Прости, ничем не могу тебе помочь, — промолвила я со спокойствием, которого не ощущала. — Но спасибо за звонок. — Я положила трубку, не чувствуя даже малой толики вины. Гай понимал, что сделал.

«Ты же знаешь, как Эмма все преувеличивает, Фиби».

Я переключила телефон на автоответчик и повернулась к Майлзу:

— Прошу прощения. Что вы говорили?

— Ну… — Он встал. — Я говорил, что мне сорок восемь, и если это не кажется вам препятствием, я был бы очень рад как-нибудь поужинать с вами. Но, похоже, вам не по душе мое предложение, — неловко улыбнулся он.

— Ну почему же, Майлз… я готова принять его.

В воскресенье днем я отправилась к папе — или, если точнее, — к Рут. Хотя мы как-то встречались с ней, и эта встреча длилась секунд десять, я первый раз входила в ее квартиру. Я спросила папу, не может ли он пересечься со мной на нейтральной территории, но он ответил, что из-за Луи удобно повидаться у него дома.

«Дома…» — думала я с удивлением, шагая по Портобелло. Всю мою жизнь домом была эдвардианская вилла, где я выросла и где по-прежнему живет моя мать. Мне было трудно примириться с тем обстоятельством, что теперь домом для папы является хорошая двухуровневая квартира в Ноттинг-Хилле, в которой он обустроился с узколицей Рут и их сыном-младенцем. Мое появление там обратит все в нагоняющую депрессию реальность.

«Просто папа не вписывается в Ноттинг-Хилл, — думала я, проходя мимо фешенебельных бутиков Уэстбурн-Гроув. Что значат для моего отца Линда Беннетт или Ральф Лорен? Он принадлежит дружелюбному старомодному Блэкхиту.

С момента расставания с мамой у папы сохранилось слегка удивленное выражение лица, словно его только что ударил прохожий. Именно так он выглядел и сейчас, открыв дверь квартиры под номером восемьдесят восемь по Ланкастер-роуд.

— Фиби! — Папа подался вперед, желая обнять меня, но это было трудно сделать с Луи на руках: ребенок оказался зажатым между нами и заверещал. — Я так рад тебя видеть! — втянул он меня в квартиру. — Ты не снимешь туфли? У нас такое правило. — «Нет сомнений, оно не единственное», — думала я, запихивая босоножки под стул. — Я скучал по тебе, Фиби, — сказал папа, когда я шла за ним через холл в кухню.

— Я тоже скучала, папа. — Я погладила светлую головку Луи — он сидел на папиных руках за безупречно чистым стальным столом. — Ты подрос, малыш.

Луи превратился из сморщенного красного кусочка плоти в сладкого малыша, махавшего своими согнутыми конечностями словно осьминог.

Я осмотрела сверкающие металлические поверхности. Кухня Рут показалась мне слишком стерильной для мужчины, который большую часть своей жизни копался в грязи. Помещение скорее напоминало морг. Я подумала о старом отдраенном сосновом столе в настоящем его доме и посуде в цветочек фирмы «Портмейрион». Какого черта мой отец здесь делает?

— Луи похож на тебя, — улыбнулась я ему.

— Ты так считаешь? — расцвел папа.

Я так не считала, но мне не хотелось, чтобы Луи походил на Рут. Я открыла пакет из «Хэмлис» и вручила папе большого белого медведя с синей лентой вокруг шеи.

— Спасибо. — Он повертел медведя перед Луи. — Он такой очаровательный. О, Фиби, посмотри — малыш ему улыбается.

Я погладила пухленькие ножки малыша.

— А тебе не кажется, что на нем должно быть что-то еще, кроме подгузника?

— Ну конечно! Я как раз менял ему подгузник, когда ты пришла. А куда я подевал одежду? Да вот же она. — Я с ужасом смотрела, как папа левой рукой прижал Луи к груди и начал запихивать его ножки и ручки в полосатый голубой комбинезончик. Справившись с этим, он не без труда усадил малыша в стальной высокий стульчик, и Луи оказался зажат в позиции участника соревнований по бобслею. Затем папа пошел к сияющему американскому холодильнику и вернулся с маленькими баночками.

— Давай посмотрим… — открыл он первую из них. — Луи начинает есть твердую пищу, — объяснил он мне через плечо. — Попробуем сначала вот это, хорошо, малыш? — Луи широко, как птенец, разинул рот, и отец начал кормить его с ложечки. — Какой хороший мальчик. Молодец, сынок. О… — Луи выплюнул на папу бежевую кашицу.

— Наверное, ему это не нравится. — Отец вытер свои очки, забрызганные, как я теперь знала, органическим цыпленком и запеканкой из чечевицы.

— Иногда такое случается. — Папа взял полотенчико и вытер подбородок Луи. — Он сегодня немного странный — наверное, потому, что его мама опять уехала. Теперь мы попробуем другое, хорошо, Луи?

— А разве это не нужно подогреть?

— Он не против еды прямо из холодильника. — Папа открыл следующую баночку. — Марокканский барашек с абрикосами и кускусом — ням-ням. — Луи снова открыл маленький ротик, и папа запихал в него несколько ложечек деликатеса. — О, ему это нравится! — триумфально провозгласил он. — Определенно нравится.

Неожиданно Луи высунул язык, и оранжевый марокканский барашек стал стекать по нему словно лава.

— Тебе надо было надеть на него слюнявчик, — сказала я, пока папа соскребал с Луи выплюнутое. — Нет, папа. Не надо снова запихивать в него это. — На столе лежала брошюрка под названием «Как добиться успеха».

— У меня не слишком хорошо получается кормить его, — с несчастным видом признался отец и выбросил отвергнутую баночку в хромированное мусорное ведро. — Было гораздо проще, когда он обходился бутылочкой.

— Я помогу, хотя сама не большой мастер в этом деле — по вполне понятным причинам. Но почему тебе приходится так много заботиться о нем?

— Ну… Потому что Рут снова уехала, — пояснил он устало. — Она сейчас очень занята, и, кроме того, я сам хочу заниматься этим. Во-первых, нет смысла платить няне, — папа слегка передернулся, — ведь я не работаю. Плюс к тому, когда ты была ребенком, я так часто отсутствовал, что мне приходилось выполнять отцовские обязанности очень и очень редко.

— Ты мало бывал дома, — печально согласилась я. — Все эти экспедиции и раскопки. Казалось, я постоянно машу тебе на прощание.

— Знаю, дорогая, — вздохнул он. — И мне очень жаль. Но теперь, с этим парнишкой, — он погладил Луи по голове, — мне дан шанс быть более полезным папой. — Луи посмотрел на отца так, словно призывал убрать руки.

Зазвонил телефон.

— Прости, дорогая, — сказал папа. — Это, должно быть, радио «Линкольн». Я даю им интервью по телефону.

— Радио «Линкольн»?

— Это лучше, чем радио «Молчание», — пожал он плечами.

Пока папа давал интервью, прижав трубку к уху правой рукой, а левой пытался впихнуть в Луи что-то кашеобразное, я размышляла о его профессиональном падении. Всего год назад он был известным и уважаемым профессором сравнительной археологии в колледже Королевы Мэри Лондонского университета. Затем настало время «Больших раскопок», и из-за плохих отзывов в прессе — «Дейли мейл» окрестила передачу «большой ямой» — отца отправили в преждевременную отставку, что дало немедленный отрицательный эффект. Его стаж сократился на пять лет, пенсия оказалась гораздо меньше, чем предполагалось, и хотя он в течение шести недель по воскресеньям выступал в прайм-тайме на телевидении, его начинающаяся карьера в этой области застопорилась.

— Когда мы спрашиваем, что такое археология, — говорил папа, засовывая в Луи пюре из манго и личи, — то получаем ответ: эта наука изучает артефакты и обычаи и даже открывает «потерянные» цивилизации с помощью все более изощренных средств, имеющихся теперь в нашем распоряжении, и самым главным из них является, безусловно, датирование по радиоуглероду. Но, говоря «цивилизация», мы должны понимать, что это, конечно, современное определение, применяемое по отношению к прошлому с точки зрения западной интеллектуальной перспективы… — Он схватил грязную салфетку. — Простите, могу я начать сначала? Вы сказали, это предварительная запись, верно? О, мне так жаль…

На телевидении папа справлялся неплохо, в основном потому, что имел сценариста, который переписывал его наиболее сложные фразы, делая их понятными. Если бы средства массовой информации не подняли шум вокруг беременности Рут, у него, наверное, было бы сейчас достаточно работы, но по окончании сериала ему предложили лишь дневное кулинарное шоу. Карьера Рут тем временем находилась в расцвете. Ее сделали исполнительным продюсером, и она готовила передачу о полковнике Каддафи, ради чего даже полетела в Триполи.