Мэдлин подняла на него спокойные зеленые глаза.

– Честно говоря, Джеймс, – сообщила она, – меня не заботит, что подумают люди. И я больше не подчиняюсь вашим приказаниям. Мне не хочется улыбаться, и я не стану этого делать.

Он опять все испортил. Совсем не это нужно было сказать.

Мэдлин была ослепительно хороша. Наверное, все время, пока она с ним жила, волосы у нее отрастали, но он этого не замечал. Сегодня она сделала новую прическу.

Мэдлин снова устремила взгляд на его жилет.

– Я возвращаюсь в Йоркшир, – сказал он. – Через неделю. Мне ясно, чего вы хотите. Я пришлю стряпчего в дом вашей матушки. Он будет уполномочен заключить с вами любой договор, какой вы пожелаете.

– Вы уверены, что я не отниму у вас все ваше состояние? – спросила Мэдлин.

– Пожалуйста, отнимайте, буду очень рад, – сказал он. Джеймс смотрел, как она подняла глаза и на мгновение встретилась с ним взглядом. – Мне нужно поговорить с вами, Мэдлин, прежде чем возвращаться домой. Всего один раз. Вы же понимаете, отчего я вас беспокоил. Мне нужно повидаться с вами всего один раз.

– Вот вы и повидались со мной, – ответила она. – Я – слушатель поневоле. И хотя я не стану улыбаться и делать вид, что мне весело, вы прекрасно знаете, что сцены я не устрою. Это ведь бал в честь помолвки моей матери. Вы поступили умно, Джеймс.

– Я обещал Алекс, что приду только при условии, что вас предупредят о моем приходе, – сказал он. – Вы могли бы передать мне, чтобы я не приходил, Мэдлин. Я не стал бы прибегать к насилию, как не прибегал к нему эти две недели, хотя мог бы это сделать. Вы моя законная жена.

– Да, – не стала возражать она. И ледяные зеленые глаза снова встретились с его глазами. – Об этом я знаю, Джеймс. Ведь это был бы не первый раз, когда вы прибегли бы к насилию по отношению ко мне.

Джеймс на мгновение закрыл глаза, продолжая вальсировать.

– Я хочу, чтобы вы знали, – начал он, – что Дора не любовница мне и не была ею десять лет. У меня нет ни любовницы, ни случайной любовной связи. С того времени, как мы поженились, равно как и в течение довольно долгого времени до этого, у меня не было женщины, кроме вас.

Подбородок ее поднялся, но глаза не отрывались от его жилета.

– А Джонатан Драммонд – не мой сын, – продолжал он; оказалось, что он снова смотрит прямо ей в глаза. – Он мог бы быть моим, Мэдлин. Мы были любовниками, Дора и я, очень недолго, когда мне было двадцать, а ей – семнадцать лет. И я действительно считал, что он мой сын. Месяц назад я узнал, что это не так. Он сын Питерли.

Джеймс заметил, что Мэдлин судорожно сглотнула и снова опустила глаза.

– Дору заставили выйти замуж, – продолжал Джеймс, – и уехать из Йоркшира, когда узнали, что она ждет ребенка. Я в это время учился в университете и ничего не знал. Я не видел ее и ничего не знал о ней до тех пор, пока не привез вас домой в качестве молодой жены. С тех пор я два раза разговаривал с ней, один раз – когда отвез одного из ее младших детей домой, найдя его на дороге с ушибленной ногой, и один раз на балу у Питерли. Там я и узнал правду.

– Как приятно для вас, – сказала Мэдлин.

– Но слишком поздно, – возразил Джеймс. – Долгие годы моя жизнь была отравлена сознанием вины и горечью из-за той лжи, в которую я верил. А теперь она разбита тем же человеком, который лгал вам.

– Мистером Бисли?

– Да, Бисли. Он отомстил мне за то, что я хорошенько избил его, узнав, что Дора исчезла.

– Грустная история, – заметила Мэдлин. – Завести ребенка не от того человека и выйти замуж не за того человека.

Действительно, трагедия.

– У меня по отношению к ней не осталось никаких чувств, Мэдлин, – сказал Джеймс. – То было юношеское увлечение. У меня нет к ней никаких чувств. И у нее ко мне.

Джеймс ждал, что Мэдлин заговорит, но она молчала, опустив глаза.

– Но не Бисли разрушил наш брак, – сказал он. – Это сделал я.

– Да, – согласилась она. Джеймс заговорил очень медленно:

– Я изнасиловал вас, Мэдлин. Я осуществил свои супружеские права по отношению к вам, но все равно это было насилие. Мне нет прощения. Я не могу даже извиниться перед вами, поскольку извинения в данном случае – вешь совершенно несоразмерная. Я могу только обещать не приближаться к вам и заботиться о ваших нуждах до конца ваших дней. Вы можете взять все, что вам захочется, из моего имущества. Нужно только сказать об этом моему стряпчему.

– Вы щедры, – заметила она.

– А вы ожесточены. – Джеймс посмотрел на ее склоненную голову, и его охватили мучительные угрызения совести. Что он сделал с ее жизнью меньше чем за год! – Я не могу винить вас, Мэдлин. Я сказал вам, что вы выходите замуж за дьявола, что вы попались в дьявольскую сеть. Тогда я даже не понимал, насколько мои слова близки к истине. Я не хотел губить вас.

– Вы и не погубили, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Меня никто не может погубить, Джеймс, пока я этого не захочу. Мы были одержимы друг другом. Вступая в брак, мы оба так считали. Ну что же, девять с половиной месяцев – достаточный срок, чтобы удовлетворить эту одержимость. Вполне достаточный. А ничего другого между нами нет, не так ли?

– Да, это так, – сказал он после того, как долго смотрел на нее. – Ничего другого нет. Только это. Значит, Мэдлин, это прощание. После пяти лет мы наконец освободимся друг от друга, если, конечно, не считать такого пустяка, как брак, который связывает нас по закону. Но что касается этого, можете не опасаться, что я когда-нибудь предъявлю на вас права. Наконец-то вы свободны от меня. И вы все так же красивы и молоды.

Он наблюдал, как она убрала руку с его плеча; потом почувствовал, что ее пальцы отбросили с его лба завиток волос. Джеймс смотрел, как она нахмурилась, закусила губу и снова опустила глаза.

Пятилетняя одержимость наконец кончилась. Для нее. Для него она прекратится только вместе с его последним вздохом. А может статься, никогда.

Он любил ее и женился на ней. Но после этого они не были счастливы. Он потерял ее. И виноват в этом не Карл Бисли, не его отец, не Дора, не Питерли, а он сам.

Когда музыка затихла, Джеймс проводил Мэдлин к лорду Идену, поклонился им обоим, сказал пару слов Алекс – потом он так и не смог вспомнить, что именно, – и уехал с бала. Через полчаса после того, как появился на нем.

-По крайней мере он приехал, Мэд, – сказал Доминик. – Полмесяца он каждый день пытался увидеться с вами. И мне показалось, когда я смотрел, как вы танцуете, что он очень много говорил.

– Да, это так, – согласилась Мэдлин. – Он многое объяснил.

– Но не сумел вас переубедить?

– Через несколько дней он уезжает домой. Больше я не стану с ним видеться, Домми. Больше я не хочу его видеть. Я хочу только забыть и начать все заново.

Брат повел ее танцевать.

И она продолжала танцевать весь вечер.

Два дня спустя она лежала на постели и смотрела вверх, на полог. Ее мать куда-то ушла с сэром Седриком. Мэдлин была приглашена на чай к Эдмунду и Александре, но отказалась. Тетя Виола и Анна пригласили ее вместе поехать по лавкам. Она отказалась. Лорд и леди Карстеарз пригласили ее поехать с ними и с кузеном леди Карстеарз покататься в Кью. Она отказалась. Накануне она послала записку с извинениями, чтобы избежать пикника после полудня и посещения оперы вечером.

Мэдлин больше не могла притворяться, что снова стала леди Мэдлин Рейни, которая может свободно наслаждаться всеми удовольствиями сезона. Она не чувствовала никакого наслаждения и никакого удовольствия. Ей следует подумать о будущем.

Оно не должно зависеть ни от матери, ни от Эдмунда и Доминика. У каждого из них своя жизнь, и будет несправедливо обременять кого-то своим присутствием. Как бы они ни любили ее, она все равно окажется посторонней. И кроме того, она не желает зависеть от них.

Она зависит от Джеймса. Так полагается в этом мире. Но он по крайней мере намерен предоставить ей свободу. Этим она и воспользуется. Она решит, где и как ей хочется жить, определит, сколько ей нужно денег, и сообщит об этом стряпчему, когда тот появится.