Ну-ка, реши все это быстро и не волнуясь!
И ладно бы только это. А тут еще добрый десяток таких же важных и неотложных дел одно на другое налезает.
Вот идет агроном. Тоже небось не просто так, а с какой-нибудь докукой.
Никифор Никанорович вытащил из кармана пиджака папиросы, закурил.
За утро он уже успел побывать на складах, на току, на фермах. Успел выкурить полпачки папирос. Сейчас у него нечто вроде приемных часов. Сидеть в своем председательском кабинете Никифор Никанорович не любил, особенно летом. Душно там и как-то уж очень официально.
У задней стены конторы, около двери, еще с прошлого года лежал небольшой штабелек бревен. Вот на этих бревнах, в холодке, Никифор Никанорович и наладился разговаривать с приходившим к нему народом, решать самые разные колхозные дела. Вольготно, и кури кто сколько хочет, а накурено не будет. Правда, когда кто-нибудь бездельно засиживался на бревнах, Никифор Никанорович точно так же, как из кабинета, прогонял: «Все? Марш! Нечего тут штаны протирать…»
Агроном подошел, поздоровался. Под узкой выцветшей тенниской буграми выступала мускулистая грудь. Сильными, жесткими были и руки. А вот тонкая шея и чуть раздвоенный подбородок по-девичьи нежны и мягки.
— Я насчет сева, Никифор Никанорович. — Агроном тоже сел на бревна в некотором отдалении. — Не пора ли начинать?
— Вроде бы не пора.
— А как же тогда со сроками?
Никифор Никанорович снял фуражку и почесал затылок: да, действительно, сроки уходят.
— Сухо очень. Дождичка бы дождаться. — Никифор Никанорович сказал про дождик и еще раз почесал лысеющую макушку: ну как и в самом деле грянет дождь, что тогда будет с уборкой? Неразрешимое противоречие!
— Оно бы конечно, дождичка-то надо, — согласился агроном.
«Тебе-то что, — уже сердито подумал Никифор Никанорович. — Намочит хлеб или не намочит — тебе мало печали. А меня этот дождичек сейчас под монастырь может подвести…»
— Подождем денек-другой.
— А в «Стране Советов», говорят, уже начали.
— Начали?! Иван Лукич уже сеет?
«Вот это да! Иван Лукич — мужик неглупый, и если он начал… А только, может, он свои припойменные участки засевает, тогда дело другое, там влаги всегда достаточно… Фу, что за гадость!?»
Никифор Никанорович не заметил, как папироса у него давно догорела и начал тлеть мундштук. Он бросил в сердцах окурок и сплюнул вслед ему.
Ну ладно, все это так. Можно выругаться, плюнуть, можно еще раз поскрести лысину, но ведь это опять же не решение вопроса. А решать — как ты тут ни крути, как ни верти — надо.
— Так что, может, и мы завтра начнем? — заметив, что председатель колеблется, спросил агроном.
— Нет, все-таки обождем денек-другой, — уже окончательно ответил Никифор Никанорович. — Обождем!
— Что ж, ладно… Не знаю, говорил вам Василий Михайлович — хочет он, чтобы и в его бригаде одно поле по новому способу удобрить.
«Ишь ты! Агроному душу изливает, а мне ни полсловечка».
— Нет, не говорил.
И все. Будто Юрий только об этом и спрашивал. Будто не хотел заодно узнать, как на просьбу бригадира смотрит председатель.
— А поле у Зеленого Дола так запустили, так затравенело, — продолжал Юрий, — что не мешало бы там гербициды применить.
«Какой беспокойный парень! Все ему неймется, все что-то выдумывает… Гербициды! Я и слово-то это недавно узнал, а он говорит так, словно бы еще в игрушки играл этими — будь они неладны! — гербицидами».
— Где их достать-то?
— Это я могу взять на себя. В областном управлении на этом деле сидит мой однокурсник.
«А потом будешь и с Зеленым Долом носиться, как с писаной торбой: я придумал! По моему способу!..» Никифор Никанорович говорил себе эти сердитые слова и в то же время думал: «А ведь достанет парень гербициды и — хочешь ты этого или не хочешь — возьмется за Зеленый Дол. И за многое другое возьмется — вон сила-то в нем ходуном ходит, наружу просится… Да и нельзя не хотеть…»
— На склад схожу, — агроном поднялся с бревен, — еще разок посевной материал проверю… Надо бы все же — крайний срок послезавтра — начинать.
«Тебе-то, парень, просто, — провожая взглядом агронома, продолжал мысленно разговаривать Никифор Никанорович. — Ты знаешь сроки, хочешь в них уложиться, и все… Ну, не только сроки, конечно, понимаешь, что и посеять надо так, чтобы взошло. Однако если и не взойдет — велик ли с тебя спрос? Спросят колхозники да и начальство тоже в первую голову с меня. Я за все в ответе…»
А может, зря я на него так-то: «Тебе бы только сроки? Может, человек думает, как лучше?.. Вот ведь дело-то какое! Мало у председателя всяких забот — так на тебе, еще одна. Знай, что какой человек в себе носит, чего он стоит… Ведь это легче легкого оборвать паренька, поставить на своем: ты чуть не двадцать лет председательствуешь, у тебя авторитет, а он здесь без году неделя. Конечно, у тебя опыт, которого у него нет, но ведь и ты, надо думать, не знаешь много такого, чему его научили…»
Сначала тупо, а потом все острей закололо в боку.
Никифор Никанорович расстегнул ворот рубашки, просунул руку под мышку и тихонько потер больное место. Вроде полегчало.
А к бревнам подходил «на прием» уже новый посетитель — заведующая детскими яслями. Сейчас разговор пойдет совсем о другом: о манной каше, детских кроватках. Но председатель должен быть готовым в любую минуту к любому разговору. И при этом не должен волноваться…
Потом принесли телефонограмму: в сельхозснабе появились автопоилки. Это, конечно, хорошо. Но это значит также, что надо ехать в область и раздобывать к тем поилкам водопроводные трубы. Ехать надо самому. А на кого оставить хозяйство в такую горячую пору? Заместителей Никифор Никанорович не признавал: ну уехал он из колхоза на день, на два — ну и что? Все равно никаких важных дел без него решать никто не будет. Так, для проформы разве, говорил бригадиру первой бригады Василию Михайловичу: «Ты тут в случае чего, Михайлыч, наряд проведи, начальству понадоблюсь, скажи — уехал». Вот и все.
В райкоме, еще до назначения в колхоз агронома, как-то такой разговор вышел.
— Председатель ты, Никифор Никанорович, прямо сказать, неплохой, хозяйство ведешь с умом, — так начал секретарь райкома. — А только сколь тебе годков будет на сегодняшний день? Под шестьдесят подкатывает? Ну что ж, не мудрено, что и сердце пошаливать начинает. А не думал ты, дорогой Никифор Никанорович, насчет смены, насчет заместителя своего?.. Дай-то бог, как говорится, пожить и поработать тебе еще столько да полстолько, однако же года есть года, и рано ли, поздно ли, а кого-то в твой председательский воз подпрягать все равно придется.
Никифор Никанорович сказал, что есть, мол, у него заместитель: Василий Михайлович.
— Не хитри, — усмехнулся на это секретарь. — Прекрасно же понимаешь, о каком заместителе я говорю. Михайлыч же небось если и помоложе тебя, так разве что на одну пятницу…
А вскоре прислали в колхоз вот этого агронома.
— Парень вроде неглупый, — сказал тогда секретарь. — Приглядись. Понравится, ко двору придется — может, осядет в вашем колхозе и насовсем.
Это, конечно, очень понятно, что значит «насовсем»!
Агроном и в самом деле парень будто неплохой, старательный. Но это вообще — неплохой. А вот чтобы парень занял со временем его председательское место, этого Никифор Никанорович представить себе никак не мог.
«Чужое ему тут все, сердцу не близкое. Поле, на котором, можно сказать, вся моя жизнь прошла, для него только земельный массив. Пруд, в котором я еще голоштанным мальчишкой купался, он называет просто водоемом… Да и нелегко городскому человеку в деревне прижиться. У нас тут и культура пока еще не та, и все другое…»
А может, больше всего взъерошивал Никифора Никаноровича, внутренне восстанавливал против агронома тот дальний прицел, с каким Юрий был прислан в колхоз.
Как-то сразу, с первого знакомства, не нашел он, что называется, нужного тона с этим парнем и еще чуть ли не при первой встрече, критически оглядев его с ног до головы, сказал:
