Незаметно прошел месяц нашей жизни в деревне.

Все кругом густо разрослось, распустилось, налилось весенними соками. Непроницаемо сплошной стала листва на деревьях, отцвели и покрылись завязью плодов вишни и яблони. На нашем огородике тоже все давно взошло: упругими стрелами топорщился молодой лук, ровно и нежно зеленела морковь, выбрасывала уже пятый листок редиска. Черные с весны поля вокруг селения покрылись густой зеленью всходов. Дружно проросли хлебные зерна и на нашей раскорчеванной полоске.

Любашка, бегавшая целыми днями в одних трусиках, загорела. Волосы у нее слегка порыжели от солнца, пуговка носа шелушилась, а темно-голубые глаза на бронзовом лице казались как бы посветлевшими. Она не только посвежела на деревенском воздухе, но и, как уверяла тетя Шура, изрядно подросла.

Что до Кутенка, то он за это время и вырасти вырос и, как бы сказать, возмужал. Он стал смелым, самостоятельным псом, все знающим, все ведающим. Теперь даже как-то и неудобно вспоминать, что пес когда-то боялся кур. Теперь уже они его боятся, да еще как!

Воспитание мужества Кутенок начал на цыплятах. Однажды он с разбегу наскочил в кустах на двух отбившихся от выводка цыплят. Те с писком шарахнулись от него в разные стороны. Пес не сразу понял, что произошло, так как поначалу сам испугался не меньше. Однако, если от него бегут — значит, его боятся! Чтобы поточнее проверить это, в следующий раз он уже специально подкараулил отбившегося цыпленка и лихо кинулся на него. Цыпленок что есть духу помчался к матери! Ага! Значит, его, пса, и в самом деле боятся. Отлично! На клушку нападать, правда, пока еще надо воздержаться — уж очень у нее всегда сердитый вид, и слышится постоянно это ворчливо-предостерегающее «клу-клу» — как-никак, а все же опасно. И петух, когда орет свое громогласное «ку-ка-ре-ку», тоже хочешь не хочешь, а хвост как-то сам по себе поджимается. А вот с курицами можно попробовать.

Кутенок выследил молоденькую белую курочку и этаким разъяренным тигром кинулся на нее. Курочка испуганно закудахтала и аж на воздух взвилась — вот какой ужас он на нее нагнал! Пес ликовал, торжествуя победу. Окончательно уверовав в свою силу, Кутенок теперь уже специально гоняет кур: очень нравится ему сознавать себя этаким страшным, грозным зверем, которого даже такие огромные птицы боятся.

Что еще изменилось за это время?

Оперились, подросли птенцы трясогузок. Сами трясогузки так их и не нашли; некоторое время они еще летали, искали свое гнездо, а как убрали доски, и летать перестали. Птенцов по-прежнему кормят заботливые поползни. Любашка следит за хитрым котом, чтобы он для своих прогулок выбирал места подальше от елки с гнездом.

День ото дня солнце припекало все жарче. Лето входило в полную силу. Поначалу было приятно поваляться на солнце, погреться, как мы говорили, но чем дальше, тем чаще приходилось спасаться от жары на тенистых полянках сада. К середине июня прохлада не стала держаться и в тени: горячее солнце прокаливало воздух насквозь. Прогрелась вода в реках, и мы стали ходить на Истру.

Истра — речка не широкая, но быстрая, с веселыми зелеными берегами, поросшая где лесом, где высокими травами. Течет она прихотливо, круто поворачивая из стороны в сторону, делая замысловатые петли.

Один из таких особенно живописных заворотов и был нами облюбован для купания.

Деревушку от реки отделяла просторная луговина, поросшая по краю светлым березняком. Лугом, меж березами, вилась нарядная, вся в цветах, тропка.

Когда мы шли на Истру, Кутенок, конечно, увязывался с нами, хотя купаться не любил. Попросту он побаивался воды, чувствуя себя в ней не так твердо, как на земле. Ему куда больше нравилась дорога на реку — тут было где порезвиться.

— А его надо научить плавать, и он будет любить купаться, — как-то предложила Любашка.

А тут еще и случай удобный подвернулся.

Захотелось Кутенку получше рассмотреть, как работают пчелы, как они влетают в улей и вылетают из него. Однако его плохо поняли: пчелам показалось, что их жилищу угрожает опасность, и одна из них безжалостно всадила Кутенку жало в самый нос. Ах, как он заорал, как, не видя света вольного, помчался от улья! И долго еще, сидя у Любашки на коленях, жаловался, скулил и шаркал по носу лапой, думая, что боль можно смахнуть, как смахивают надоедливую муху. Но боль не проходила, а лишь усиливалась.

Незадолго перед этим тетя Шура проверяла рамки в ульях, а я помогал ей. Тетя Шура говорила, что не надо бояться и все будет хорошо. Я не боялся, но тем не менее две пчелы сразу так хватили меня в щеку, что я три дня ходил с узенькой щелочкой на месте глаза. Поначалу щеку сильно драло, и я спасался холодным компрессом или шел на реку.

Кутенку компресс не положишь. А вот сунуть его распухшим носом в реку — это будет как раз.

И вот мы идем на Истру: Кутенок впереди, мы четверо — Любашка с матерью и я с Никитой — сзади.

На берегу реки нам встретилась большущая овчарка. Помня, чем кончился его благой порыв при знакомстве с Джульбой, Кутенок, завидев собаку, уже не побежал навстречу. Собака сама соизволила подойти к нему: что, мол, тут еще за мелочь?! Кутенок весь сжался и замер. Но собака оказалась доброй: она спокойно обнюхала его и даже лизнула — считай, все равно что дружески погладила — своим огромным розовым языком: не робей, мол, маленьких я не обижаю. Кутенок так весь и просиял от этой ласки, обрадовался, запрыгал, начал играть с собакой. Но та до игры не снизошла, должно быть, ей показалось несолидным впадать в детство.

Мы разделись, полезли в воду и поманили за собой Кутенка. Пес в ответ вильнул хвостом, но остался на берегу.

— Кутеша! Кутеша! — еще раз позвала Любашка.

Кутенок еще усерднее заработал хвостом: и рад бы, мол, с вами, да уж очень ненадежная штука, эта вода.

Тогда я взял его, утащил в воду и пустил. Изо всех сил действуя лапами, Кутенок незамедлительно подгреб к берегу.

— Плавает! — Любашка была не на шутку удивлена, что у Кутенка с первого раза получилось то, что у нее не получалось и с десятого.

Но что это было за плавание?! Кутенок просто-напросто не хотел тонуть и спасался, как умел. А вот как сделать, чтобы он поплыл по собственной воле?

По низкому противоположному берегу тянулась широкая песчаная отмель — светлая, неприкосновенно чистая.

— Не поваляться ли нам на песке? — предложил я, когда мы накупались.

— Очень хочется на песочке полежать, в песочек поиграть, — с радостью подхватила Любашка.

— Туда — глыбко, — рассудительно и, как всегда, кратко высказался Никита.

— Ничего, авось не утонем.

Мы свернули в узлы одежду и вброд перебрались на песок. Мать перенесла Любашку, я — Никиту с Кутенком.

Любашка с Никитой строили на песке замки, окруженные высокими стенами и глубокими рвами, с башнями по углам, мостами через пропасти. Кутенок долго внимательно глядел, а потом тоже начал старательно копать песок передними лапами. Дело у него шло быстро, и скоро на дне норы уже зачавкала вода. Получился своего рода подземный ход в недоступный замок. Любашка похвалила помощника, и тот стал рыть еще усерднее. Время от времени Кутенок совал в нору черный нос, принюхивался. Любашке с Никитой это показалось интересным, и, отстранив пса, они сами поочередно понюхали нору.

— И чем пахнет? — спросил я.

— Вкусной водичкой, — ответила Любашка.

Никита стал головой на нору и сделал стойку, а Любашка зашла в воду и побежала вдоль берега. Кутенок с радостным гавканьем кинулся за ней по песку. Обоим было весело, как бывает весело только маленьким детям. Любашка брызгала на Кутенка водой, тот отбегал, но тут же возвращался. Он отлично понимал, что с ним играли. И вообще, оба они как-то очень хорошо понимали друг друга. Потому, наверное, пес куда охотнее играл с Любашкой или Никитой, чем с нами: он словно чувствовал возраст.

Пришло время возвращаться домой. Я опять взял Никиту, мать — Любашку, и мы пошли на свой берег. Кутенок тявкнул вопросительно: что же, мол, меня-то оставляете?