Перед зданием «Фармы» царил пронизывающий для поздней весны холод, хотя нссостоявшуюся метель удалось загнать в Скалистые Горы. Карев отрегулировал помещенный в поясе термостат и торопливо миновал охранника, все еще мрачный от решения Марианны. Эксперимент с Е.80 должен удастся, подумал он. Ради нас всех.

Повернув к своему болиду, он краем глаза заметил, что по земле на краю стоянки движется что-то маленькое. В первый момент он не мог понять, что привлекло его внимание, но в конце концов различил силуэт крупной жабы, облепленной пылью и пеплом. Горло ее равномерно раздувалось. Он сделал шаг, переступив через жабу, подошел к болиду и быстро уселся в него. Он знал, что при въезде на станцию метро образуется, как обычно в часы пик, очередь и, если он хочет попасть домой пораньше, то времени терять нельзя.

Он включил турбину, добавил газу и выехал на автостраду, направляясь на юг. Проехав около километра, он вдруг затормозил и, бурча что-то сквозь зубы, повернул. Оказавшись снова перед зданием «Фармы», откуда уже выходили другие служащие, а на стоянке фары бросали во все стороны ослепительные лучи света, он нашел жабу, сидевшую на том же месте и все так же раздувавшую горло.

— Иди сюда, малютка, — сказал он, беря ладонями холодное, покрытое песком существо. — После полугодового сна любой перепутал бы стороны света.

Он подождал перерыва в движении, перешел на другую сторону автострады и бросил жабу в сборный бассейн, темные воды которого подмывали дорогу. Теперь мимо него непрерывно мчались болиды и автомобили, поэтому он с трудом перебрался к своему экипажу. Гадая, заметили ли его действия из будки охранника, он влился в движение, однако эти несколько потерянных минут оказались решающими. Чтобы попасть на станцию метро, он потратил еще десять минут и застонал при виде очереди на выезде.

Уже темнело, когда он наконец добрался до зарядной станции. Автоматический погрузчик сфотографировал регистрационный номер болида, после чего всунул его в туннель метро, оставляя шасси на транспортере, который поднял их к северному выходу, чтобы ими мог воспользоваться какой-нибудь проезжающий экипаж. Когда его машина проходила через шлюз, Карев попытался расслабиться. Благодаря многотонному давлению сжатого воздуха он мог доехать до отстоящей на сто миль другой станции за двадцать минут, однако на северном конце трассы его ждала еще одна очередь за шасси, и он высчитал, что опоздает домой на час.

Он было подумал, не позвонить ли жене, воспользовавшись болидофоном, но передумал. Слишком многое нужно было сказать.

Афина Карев, стройная, узкая в бедрах и гибкая как змея брюнетка, могла, отдыхая, свивать свое тело, как пружину, а в приступе гнева напрягать его, как стальной клинок. Правильность ее черт нарушало только слегка западающее левое веко — памятка о далеком детстве, — из-за чего лицо ее иногда выглядело заговорщически. Когда Карев вошел в типичный для служащего со средними доходами купольный дом, за который выплачивал растянутый на сто лет долг, Афина, готовясь к приему, успела уже сложить внутренние стены. На ней было световое ожерелье, окутывавшее ее блеском драгоценностей и как бы отраженных в озере лучей солнца.

— Ты опоздал, — сказала она безо всякого вступления. — Привет.

— Привет. Извини, я застрял по дороге.

— Мне пришлось самой складывать стены. Почему ты не позвонил из конторы?

— Я же извинился. Кроме того, я застрял, уже выйдя из конторы.

— Да?

Карев ответил не сразу, думая, сказать ли Афине о жабе и зная, что она еще больше разозлится. Моногамные супружества были редкостью в обществе, в котором количество женщин на выданье относительно числа мужчин, не принявших еще лекарства, обеспечивающего бессмертие, и сохранивших потенцию, составляло восемь к одному. После подписания обязательства, что в течение нескольких лет он не закрепится, он должен был вступить в полигамную супружескую связь, которая благодаря суммированию приданных обеспечит ему состояние. Один из неписаных законов, которым подчинялась его связь с Афиной, гласил, что она свободна от оказания ему покорности и благодарности, а когда захочет устроить скандал, всегда делает это с настоящей яростью. Желая любой ценой избежать ссоры, Карев солгал, сказав об аварии рядом с въездом в метро.

— Кто-нибудь погиб? — мрачно спросила Афина, расставляя пепельницы.

— Нет, авария была не слишком серьезной. Только на какое-то время заблокировала дорогу, — ответил он, пошел на кухню и налил себе стакан обогащенного молока. — Много сегодня придет людей?

— Больше десятка.

— Я кого-нибудь знаю?

— Не глупи, Вилли, ты знаешь их всех.

— Значит, придет и Мэй со своим новым бычком?

Афина с громким стуком поставила последнюю пепельницу.

— А кто, если не ты, всегда критикует людей, что они старомодны и банальны?

— В самом деле? — удивился Карев и отпил глоток. — В таком случае я не должен их критиковать, потому что никоим образом не могу привыкнуть к виду все новых тринадцатилетних подростков, которые, ничуть не стесняясь, совокупляются с Мэй на самой середине моей комнаты.

— А может, ты сам хочешь ее? Она пойдет за тобой, только помани пальцем.

— Довольно, — прервал он жену. Когда она проходила мимо, он схватил ее и привлек к себе, обнаружив, что под переливающимся блеском светового ожерелья на ней ничего нет. — А что ты сделаешь, если испортится электричество?

— Думаю, что как-нибудь сумею обогреться, — ответила она, неожиданно прильнув к нему всем телом.

— Не сомневаюсь, — сказал Карев, хватая ртом воздух. — Я не позволю, чтобы ты постарела хотя бы на один день. Это недопустимо.

— Ты хочешь меня убить? — пошутила она, и он почувствовал, как ее худое тело напряглось под его руками.

— Нет. Я уже заказал в «Фарме» уколы для нас. Наверняка получу лучшие, со скидкой, поскольку, как ты знаешь, работаю для…

Афина вырвалась из его объятий.

— Ничего не изменилось, Вилл, — сказала она. — Я не сделаю этого и не буду смотреть, как ты стареешь и стареешь…

— Не беспокойся, дорогая, мы сделаем это одновременно. Если хочешь, я буду первым.

— О!

Серые глаза Афины потемнели от неуверенности, и он понял, что жена мысленно унеслась в будущее и задает себе вопрос, ответ на который они оба знали слишком хорошо… Что происходит с прекрасным сном о любви, когда любимый становится импотентом? Как долго продлится связь душ после атрофии яичников?..

— Это уже решено? — спросила она.

— Да. — Он заметил ее внезапную бледность и почувствовал угрызения совести, что так неловко задел эту тему.

— Но беспокоиться нечего. «Фарма» изобрела новый биостат, и я буду первым, кто его получит.

— Новый биостат?

— Да, средство, благодаря которому мужчина останется вполне исправен.

Нанесенный наотмашь удар был совершенно неожиданным и пришелся по губам.

— Ты чего…

— Я предупреждала, что тебя ждет, если ты еще раз решишься на подобное. — Афина смотрела на него с отвращением, дрожащее веко почти полностью закрыло левый глаз. — Пусти меня, Вилл.

Карев почувствовал вкус крови на распухших губах.

— Что тебе взбрело в голову?

— А тебе? На твоем счету есть уже многое, Вилл. Однажды ты пробовал убедить меня сделать укол, когда я принимала иллюзоген, в другой раз привел сюда мою мать, чтобы она тебе помогла, но еще никогда ты не брался за дело так неловко. Вбей себе в голову, что я не сделаю себе укола, пока его не сделаешь ты.

— Но это никакая не хитрость! Действительно изобрели…

Она прервала его проклятием, обрушившимся на него как еще один удар, и отошла. Бушующая в нем мрачная ярость, заставила напрячься все его мышцы.

— Афина, разве так должно выглядеть моногамное супружество? — спросил он.

— Именно так! — ответила она с нескрываемой злостью. — Можешь верить или не верить, но именно так оно выглядит. Такое супружество — это нечто большее, чем господин муж, выступающий с заросшим щетиной лицом и словами: «Охотно бы вас обслужил, девушки, но — увы! — слово сказано, жена ждет, и я должен блюсти чистоту!» Что ни говори, эта роль доставляет тебе большое удовольствие, но…