Ох, если бы он только знал о моей страстной любви к нему.

— Я не закончила, Акс. Ты должен дать мне закончить, — говорю я с отчаянием, продолжив свои метания по комнате, только на этот раз, стараясь держаться от него подальше.

Я смотрю на него. Он стоит там, где я его оставила, у окна, прислонившись к нему спиной и скрестив на груди руки. Я не могу прочитать эмоции в его глазах. Я знаю, что он растерян, но помимо этого он практически так же взволнован, как и я.

— Боже... это так тяжело, — шепчу я себе под нос. Я должна была догадаться, что этот дурацкий пустой дом донесет мои слова до его ушей.

— Иззи, я не знаю, что еще здесь можно сказать. Мне и так уже известно о нем, — яростно выпаливает он.

Я резко останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Мое сердце снова и снова разрывается от боли при воспоминании о ночи моего восемнадцатилетия.

— Я хотела этого так сильно, — снова шепчу я.

— Что? — спрашивает он, отталкиваясь от окна и подходя ко мне. Он снова хватает меня за руки и провоцирует этим очередную волну беспокойства.

Мне с трудом удается подавить нервный всхлип, рвущийся из моего горла, но я не в силах сдержать слезы, которые легко и непринужденно стекают по моим щекам.

— Я хотела его так сильно, так чертовски сильно, — я буквально выдавливаю из себя каждое слово, отчаянно пытаясь выразить тем самым свою боль.

— Принцесса, мне не до шуток, я понятия не имею, о чем ты говоришь, — произносит он и в отчаянии легонько меня встряхивает.

Я смотрю на его прекрасное лицо и, наверное, уже в миллионный раз, представляю, как бы выглядел наш малыш. Но мне нелегко вынести образ ангельского совершенства, возникшего в моей голове, я утыкаюсь лбом в его грудь и рыдаю. Рыдаю из-за всего того, что мы несправедливо потеряли.

— Ребенок, — кричу я в его грудь. — Ребенок, которого я любила каждой частичкой своего существа, каждой унцией моей любви к тебе. Ребенок, которого я не смогла защитить от своего собственного тела! — кричу я в истерике. Мой организм выплескивает из себя всю ту мучительную боль и скорбь, которые переполняют мой разум, и я падаю на пол, прежде чем он успевает меня подхватить. Эмоции, которые я так упорно старалась оттеснить и запереть на замок, наводняют каждую клеточку моего тела, вырывая из меня сильные и невероятно мощные вопли отчаяния.

— Нет, детка… нет! — кричит он, стоя надо мной. Я не вижу, но чувствую, что он опускается на пол рядом со мной, крепко обхватывает меня своими руками и начинает укачивать, словно ребенка. Моя щека покоится на его плече, а нос зарыт в теплом изгибе его шеи. Я не знаю, как долго мы сидим в таком положении, по-моему, несколько часов, но скорее всего лишь пару минут. Он прижимает меня к себе, крепко обхватывает руками и ногами, и время уже не имеет значения, до тех пор пока я не чувствую теплые слезы падающие на мое лицо. Я вскидываю голову и смотрю ему в глаза. Глаза, которые сейчас явно отражают ту же самую боль, что и мои. Он не пытается скрыть доказательства своего отчаяния. Никогда за все те годы, что я знала этого мужчину, я не видела ни одной пролитой им слезинки, кроме того единственного раза в больнице. По его щекам стекает еще несколько слез, после чего он, кажется, старается взять себя в руки. Его тело сотрясает мелкая дрожь в отчаянной борьбе за самообладание.

— Детка, черт… Принцесса, я понятия не имел… никакого понятия.

Я беру его лицо в ладони и вытираю слезы большими пальцами.

— Что случилось? — спрашивает он. Я знаю, что его интересует. Он хочет знать, что случилось с нашим ребенком.

Я глубоко вздыхаю и решаю покончить с тем, что должно быть сказано.

— У меня только-только закончился первый триместр, когда произошел выкидыш. Всего три месяца и я потеряла нашего малыша, — шепчу я, глядя ему в глаза. — Врачи сказали, что я бы ничего не смогла сделать; на все воля божья, — я качаю головой и, склонив ее, прижимаюсь к его сильной груди. — Это произошло в мой день рождения, — непроизвольно вырывается из меня.

Он замирает, обдумывая мои слова. Я практически слышу вращение шестеренок в его голове, пока кусочки вырисовывающейся картины, наконец, не встают на свои места.

— Ночной клуб? Так вот, что не договаривал Грег. — Утверждение. Он все понял.

Расспрашивать о той ситуации в клубе ни к чему. Из всего многообразия дней, он вернулся в мою жизнь именно в тот, который был для меня самым тяжелым.

— Да. Ночной клуб, — отвечаю я.

Мы сидим на полу, он держит меня в своих объятиях. Мои ноги плотно прижаты к груди, а руки крепко обвиты вокруг его тела. Его руки сомкнуты на моей шее, а ноги вытянуты по обе стороны от моего свернувшегося в комок тела. Мы просто сидим и молча отдаем друг другу единственное, что можем.

Себя.

Мне трудно поставить себя на его место. Я не сомневаюсь, что он чувствует всю тяжесть ситуации, ведь у него не было времени осмыслить то, что у нас был малыш. Что у нас бы мог родиться малыш, созданный нашей любовью. Даже несмотря на наши юные сердца, мы оба знали, что любой ребенок, который у нас будет, станет нашим величайшим достижением. Мы бы радовались, невзирая на то, что сами были детьми.

— Бьюсь об заклад, она бы выглядела как ты. Такое кругленькое красивое личико с нежной кожей и самыми светлыми глазами, которые ты когда-либо видела. Волосы, которые бы ослепительно сверкали на солнце, когда она пробегала бы по двору, смех, который бы заставлял даже самых хмурых ублюдков улыбаться. Воплощение гребаного совершенства, — говорит он мне на ухо. Легкость в его голосе все равно не может скрыть печали. Он пытается утешить меня, хотя на самом деле утешать его должна я.

— Нет, он был бы точной копией своего прекрасного отца. Самое решительное личико, которое ты когда-либо видел у ребенка. Волосы такие черные, что составили бы конкуренцию непроглядной тьме, а глаза такие зеленые, что ты бы не усомнился в том, что мы ограбили ювелирный магазин. Он был бы самым храбрым и сильным. Просто идеальным. И я бы любила его так же, как люблю его отца, — шепчу я, заканчивая на чуть заметном прерывистом вздохе, который выдает меня с головой.

Мы можем попытаться облегчить наше горе, но нам не изменить то, что мы оба понесли утрату, тяжелую утрату.

— Я больше никогда не допущу ничего подобного, Иззи Уэст. Я больше никогда и никому не позволю забрать тебя у меня, или забрать что-то у нас, — его слова повисают между нами, как обещание и угроза.

В этот момент я знаю одно – этот мужчина будет бороться до смерти, чтобы держать меня поблизости, защищая от всех проблем и невзгод.

— Я не хочу быть в другом месте, только здесь и сейчас, — я отвожу голову от его груди и оставляю на его губах несколько нежнейших поцелуев. Пройдут считанные минуты до того момента, как мы поддадимся влечению друг к другу, чтобы унять боль, которую мы все еще прочно удерживаем в наших сердцах.

— Ладно, Принцесса, идем спать, — он помогает мне подняться с пола, а затем, к моему несказанному удивлению, подхватывает на руки и направляется в спальню.

— Знаешь, я умею ходить? — шучу я, прильнув к его шее и вдыхая его опьяняющий аромат.

Его руки напрягаются, и он еще крепче прижимает меня к себе, а затем отвечает:

— Я знаю, но сейчас мне это нужно. Просто помолчи и позволь мне отнести тебя.

Я могу ему это дать.

Я приподнимаю голову с его плеча и смотрю на его выразительный профиль. Этот человек, этот удивительный мужчина, которого я уже и не надеялась увидеть, страдает от боли. Это заметно по стиснутым зубам и очевидной решимости в его напряженных чертах. Ничего удивительного, ведь не каждый день мужчина узнает о том, что был отцом, даже если ребенок никогда не был запечатлен на таком желанном и расплывчатом ультразвуковом снимке. Снимке, который Аксель никогда не видел, но тем не менее смог создать образ нашего малыша всего пять минут назад. Резкая боль пронзает мое сердце, когда я думаю о том, как сильно он бы любил нашего ребенка. Мы часто говорили с ним о том, как много детей хотели бы завести в будущем.