— Тебе не о чем беспокоиться, девочка. Есть вещи, которые лучше не обсуждать.

— Хорошо, Мэд, но если ты захочешь поговорить, я рядом, — я беру вилку и снова сосредотачиваю свое внимание на салате.

— Иззи? — спрашивает он. Я удивлена, но не из-за того, что впервые слышу, как он обращается ко мне с вопросом, а потому, что не помню, чтобы он когда-либо называл меня по имени.

— Мэддокс? — поддразниваю я в ответ.

— Что произошло между тобой и Ридом? — он смотрит на меня с беспокойством на лице, проявляя сочувствие ко мне, моей ситуации и боли. Понятия не имею, что заставляет меня открыть рот, но знаю, что какие бы демоны не преследовали меня, его демоны намного хуже. Поэтому в этот раз я не чувствую пронзительной боли, которая обычно возникает при воспоминании о прежних Акселе и Иззи. Впервые я хочу поговорить с кем-то; хочу, чтобы кто-то еще понял, почему я так упорно держу Акселя на расстоянии.

— Ладно, — начинаю я, положив вилку на стол и откинувшись на спинку стула, — как давно ты знаешь Акселя?

— Почти десять лет. Я знаю о тебе из его рассказов и просто не понимаю, как ты можешь быть той самой девушкой, о которой он всегда упоминал. Я не могу понять его гнев и твое разбитое сердце.

— Десять лет? Значит, вскоре после того, как он поступил на службу в армию… А знаешь ли ты, что десять лет назад я рассчитывала быть рядом с ним? Мы все распланировали и как наивные дети полагали, что ничто и никогда не помешает нашим дурацким планам. Мне было семнадцать, когда он уехал проходить военную подготовку, мне оставалось отучиться еще один год в школе, но он должен был вернуться. У меня остался от него символ обещания – обручальное кольцо с крошечным бриллиантом, настолько крошечным, что ты бы даже не смог его толком рассмотреть… но это кольцо стоило для меня больше, чем все богатства мира. Он уехал на военную базу и должен был вернуться через несколько месяцев. Я планировала получить диплом об окончании школы, а затем мы бы сыграли небольшую свадьбу, и я поехала бы с ним туда, куда направила бы его морская пехота. Он сорвал те планы, разрушил их и даже глазом не моргнул, — я перестаю прибирать со стола и поднимаю глаза, сталкиваясь с озадаченным взглядом Мэддокса.

— Он разрушил их? — тихо спрашивает Мэд.

— Да. Он не вернулся ко мне, — я чувствую, как меня начинают душить эмоции, но решаю не поддаваться им.

— Иззи, ты уверена? Он не вернулся домой? — кажется, он сбит с толку этим сообщением.

— Я не знаю, возвращался он домой или нет. — (Взгляд Мэддокса становится еще более растерянным и хмурым.) — Через две недели после того как он уехал, моих родителей убил пьяный водитель. Будучи несовершеннолетней и не имея родственников, проживающих по близости, меня отправили к бабушке и дедушке в Северную Каролину.

— Рид… Аксель… Аксель знал об этом?

— Да, он бы узнал о моих родителях сразу же по возвращении в город. В небольшом городке все и всегда в курсе дел. Он бы непременно узнал об их смерти.

— Я не это имею в виду, девочка. Знал ли он, куда ты переехала?

— Хм, да. Я оставила адрес бабушки и дедушки его приемной матери. Я писала лично ему, а еще писала на базу, где он должен был проходить службу, но все письма вернулись ко мне обратно. У Джун, его приемной матери, были все мои контакты. Я не пряталась, Мэддокс.

Его обычно непроницаемое лицо выглядит по-иному, когда он позволяет душевному переживанию просочиться через надежно выстроенные стены. Он морщит нос, прищуривается и плотно сжимает губы, выглядя при этом огорченным, слегка растерянным и о чем-то призадумавшимся.

— Девочка, похоже, между вами произошло серьезное недопонимание, — он продолжает странно посматривать на меня. — Это все? Мне кажется, во всей этой неразберихе имеется нечто большее, чем несколько сорвавшихся планов.

— Да, Мэд… здесь гораздо большее.

Он молча сидит и ждет продолжения рассказа. Прекрасно понимая, что меня не осудят и ничего страшного не случится, если кто-то еще узнает всю мою подноготную, я испытываю невероятное чувство освобождения, будто с моей души камень упал.

— Мэд, я понимаю, что ты пытаешься разобраться в событиях прошлого, но ты можешь все неправильно истолковать, потому что ты его друг.

— Его друг и твой друг. Не важно, с кем я делюсь печеньем во время легкого перекуса.

Я хихикаю над его попыткой облегчить этот непростой разговор, после чего качаю головой и опускаю взгляд на свои сцепленные пальцы.

— Знаешь, я пыталась связаться с ним, отсылая столько писем… Даже смешно, насколько я была ослеплена любовью. Ни на миг я не переставала верить, что он приедет ко мне. Я все понимала, даже несмотря на боль от потери родителей и мое ненормальное состояние я знала, что он вернется за мной, — усмехаясь, я поднимаю голову и встречаю его серьезный взгляд. — Ни на миг я не теряла надежды. Прошло почти два месяца, и вот тогда я начала по-настоящему паниковать и волноваться, — с легкой дрожью в голосе я глубоко вздыхаю и отвожу взгляд, прежде чем продолжить: — Он уехал ненадолго, так что у меня не было особых причин для беспокойства. Я знала, что будет не просто найти возможность поговорить, но я была уверена, что он позвонит, найдет способ связаться со мной, когда узнает о моих родителях. Боже, я была дурой. Такой дурой…

Я и представить себе не могла, что отключусь, уставившись в пространство, пока Мэддокс не закашлял, прочищая горло и прерывая мое мысленное путешествие по лабиринтам памяти.

— Что произошло дальше, Иззи?

Я поворачиваю голову и смотрю в его бездонные темные глаза. Просто гляжу несколько минут на его участливое выражение лица, а затем, настроившись поделиться с ним своей неимоверной скорбью, шепчу:

— Что произошло? Наконец-то моя жизнь вновь наполнилась светом и нашелся серьезный повод во что бы то ни стало найти Акселя. Я была беременна, Мэддокс. Я была одинокой семнадцатилетней девушкой, ожидающей малыша, которого любила больше, чем что-либо в этом мире. Несмотря на то, как сильно я скучала по Акселю, я снова начала улыбаться, потому что внутри меня росла частичка нашей любви. Я была счастлива. Даже без родителей и физического присутствия Акселя я чувствовала себя цельной.

Его рот раскрывается от шока. Глаза так округляются, что чуть не вылезают из орбит, а шестеренки в голове похоже крутятся с такой скоростью, что я начинаю волноваться, а не сойдет ли он с ума? Я ошеломила этого великана.

— М-м, — он несколько раз кашляет, а затем затихает, чтобы собраться с мыслями… или, может быть, он собирает кусочки мозга, которые с моей помощью разбросало по всей комнате. Уверена, он не ожидал услышать такое. Грег тоже был в шоке, а ведь он тогда даже не знал, кем был мой Аксель.

— Беременна? — он опускает взгляд на мой живот и смотрит так, словно рассчитывает, что даже двенадцать лет спустя я все еще беременна. — Иззи, что случилось с ребенком? Судя по твоему рассказу, это была желанная беременность. Прости, если ошибаюсь, но я не помню никаких детей, — он говорит еле слышно и явно не хочет причинять мне боль, но ее острие уже пронзает мое тело.

Я вздрагиваю, в результате чего меня практически подбрасывает на месте. Такое ощущение, что он ударил меня, и хотя я понимаю, что у него и в мыслях такого не было, я не могу сдержать слезы, устремляющиеся наружу.

Грустно улыбнувшись ему, я продолжаю свой рассказ:

— Да, ты не видел ребенка. Я потеряла свое маленькое чудо, когда была на третьем месяце беременности.

Говорить об этой утрате так больно, что теперь мои слезы текут нескончаемым потоком, но я наконец испытываю небольшое чувство облегчения, впуская в свою душу еще одного человека.

— Ох, девочка… иди сюда, — он отодвигается от стола и раскрывает для меня свои объятия. Я перебираюсь к нему на колени и вцепляюсь в него мертвой хваткой, отпуская на волю всю скорбь своей утраты, позволяя ему забрать боль и очистить организм от безудержного горя.

Какое-то время мы сидим в таком положении, он гладит меня по спине и становится моей главной опорой, пока я отдаюсь на волю чувствам. Он не отстраняется и не задает дополнительных вопросов, он просто остается рядом со мной, и в этот момент я понимаю, что Мэддокс всегда будет частью моей «семьи».