— Эти замки ты должен посетить. Кто там не был, тот не был в Гродно.

Утром последнего дня пребывания Алексия в Гродно, пока не пришла Людмила, он прогулялся по тем местам старого города, где еще не был. Даже забрел в районе старейшего пожарного депо к спуску, ведущему к замкам. А затем решил не портить сюрприз, который, как он полагал, приготовила Людмила, развернулся и пошел по улочке в другом направлении.

После прогулки Алексий вернулся домой, и в ожидании звонка от Людмилы маялся бездельем, пока, наконец, не понял, что до установленного времени его съезда из квартиры она не придет. В состоянии нарастающего раздражения и обиды он решил дождаться хозяйки и молча, не предупреждая Людмилу, ретироваться на автовокзал и покинуть Гродно.

К двенадцати часам он уже был готов, когда раздался звонок по домофону, и вместо хозяйки квартиры вошла Людмила. С одной стороны, Алексий, настроенный на другие события, был разочарован ее приходом, а с другой, — рад, что не забыт. Его раздирали противоречия, которые проступили на лице, будто нарисованные кистью художника в лучших традициях фламандской портретной живописи, и он не желал их скрывать. Людмила считала информацию с лица Ветра, однако сначала повела себя так, будто уговора об утренней встрече не было. На всякий случай она решила уточнить планы Алексия. Он, не пряча угрюмую маску лица, подтвердил намерение двигаться восвояси. Его поведение полностью соответствовало настроению. Ветер не смеялся, не шутил и даже не улыбался, его вид соответствовал мыши, надувшейся на крупу. Людмила, наблюдая состояние гостя, наверное, не связывая его со своим необязательным поведением, или делала вид, что не связывала, и для убедительности пыталась прояснить ситуацию:

— Алексий, что–то случилось? Ты без настроения!

Естественно, Ветер ссылался на бессонную ночь и банальную усталость и еще на какие–то мелочи. Людмила, подспудно улавливая свою вину, продолжала наседать, пыталась спровоцировать его на выяснение отношений, чего он терпеть не мог:

— Может, я в чем–то виновата?

— Нет, конечно, что за шутки… — отвечал Алексий и продолжал хмуриться.

Неизвестно, удалось ли ему убедить Людмилу, да это и неважно. Ветер продолжал гнуть свою линию, и ни в чем не признавался. На автовокзале, непосредственно перед посадкой в маршрутку, Людмила предприняла последнюю попытку прояснить причину его безрадостного настроения. Возможно, ей хотелось услышать сожаления о расставании, обещания новой встречи…

Возвращение домой у Ветра получилась приблизительно такое, как полет в космической капсуле астронавта с отключенным сознанием. Уехал из Гродно, приехал в Минск — быстро и без какой–либо искры в сознании. Из одной точки убыл, а в другую благополучно прибыл. Практически всю дорогу он проспал, сделав перерыв во время остановки на заправочной станции. Там он вышел на улицу и подышал свежим воздухом, заодно обнаружил два звонка от Людмилы. Он отзвонился, и они хорошо поговорили. Хотя по–прежнему ее беспокоил вопрос о подавленности Алексия, и даже по его приезде в Минск она пыталась выяснить ее природу. Ветер так и не признался Людмиле в настоящих причинах своего изменившегося настроения, в том, что у него произошла переоценка ценностей, отдалившая его от этого знакомства. Зачем было разочаровывать милую девушку, говоря ей правду о том, что она показалась ему обыкновенной глупой самкой с неоправданными амбициями? Хотя, наверное, надо было, так как еще долгое после этого она домогалась Ветра в поле, которому до нее уже не было никакого дела.

Дома никого не оказалось — все, даже собаки, находились на даче. Только младшая дочь наварила Алексию пельменей, которых он съел менее четверти. Но и ее Ветер не увидел — не дождавшись его, она уехала домой.

Как по повестке в милицию, Алексию было предписано явиться на дачу для отчета о своем отдыхе в санатории. Шутка, конечно, не для этого, просто там были работы, которые он должен был выполнить. Однако туда он не торопился, так как ему хотелось побыть одному, стряхнуть с себя пережитые эмоции и освоиться с новыми выводами относительно женщин. Да и внешняя причина имелась: в короткий промежуток времени надо было использовать четыре посещения бассейна за май месяц, который уже заканчивался. Жене Алексий сказал, что в воскресенье сходит в бассейн, и она к этому отнеслась с пониманием.

В бассейне Алексий, как обычно, сначала пошел на тренажеры, где насиловал себя физической нагрузкой, не давая поблажек. Затем в плавках, которые выбирала Людмила, с удовольствием плюхнулся в воду. И сразу же начал плавать на скорость, пытаясь за кем–то угнаться, однако вдруг осознал, что он уже без сил. Ведь за время санаторного отдыха, при неважном аппетите и чрезмерном увлечении Леной, у него слетел довольно приличный вес. И тогда он продолжил плавание в щадящем режиме, возвращаясь после сексуального стресса к нормальному ритму жизни — с проблесками ума и душевными терзаниями, что началось еще в последнюю гродненскую ночь.

Плавая, Алексий лениво шевелил руками–ногами, находясь как бы в невесомости, продолжая думать о русских женщинах и большей частью об одной из них — о Елене, которая покорила его душу и сердце. Размышляя, он пытался спрогнозировать развитие событий…

Подытоживая свое возвращение из «Буга» у Алексия было впечатление, что он если и не находится в санатории, то как минимум продолжает пребывать в какой–то постсанаторной эйфории. И судя по всему, его нахождение в этом астрале затянулось по вине прекрасной Елены, обитающей в окрестностях Северной Пальмиры — культурной столицы России.

20.07.2012

Postscriptum:

Постепенно быт Алексия начал входить в наезженное прежней жизнью русло. Правда, прекрасная девушка Елена из города Любань, Ленинградской области санаторным эпизодом для него не стала и из его памяти стерта не была. Они продолжили общение по интернету и междугородней телефонной связи. Елена продолжала говорить Алексию приятные до сногсшибательности комплименты, стилизованные под признания: «Ты самый лучший мужчина в моей жизни», «Я теперь всех мужчин сравниваю с тобой. И получается не в их пользу».

Порой эти откровения вводили Алексия в ступор, хотя, с другой стороны, он верил, что это не просто слова, а реалии, которые таковыми являются для Елены. Подкупало и рождало ощущение истинности то, что она отдавала отчет своему незнанию его с бытовой стороны. Она говорила:

— Я тебя знаю только по жизни в санатории, однако какой ты в быту, даже не представляю. Но ты ведь все равно не такой, как мой муж, идиот, ты все равно лучше. Правда?

Такая вера в него со стороны прекрасной и замечательной женщины окрыляла и радовала. Ему казалось, что Елена способна простить ему что угодно, только не злого к себе отношения. Поэтому Алексий боялся сделать ей больно или нечаянно обидеть. Однако такие нечаянности иногда происходили, когда он начинал неудачно шутить. Правда, у Елены было великолепное чувство юмора, и каждую шутку она поддерживала своим замечательным серебристым смехом.

Шутки, которые Алексий при общении в интернете писал в виде текстовых сообщений, иной раз вызывали у Елены растерянность и недоумение, так как, не видя его лица, она их воспринимала на полном серьезе. Этому стилю он научился у своего товарища по отдыху Петра Яковлевича, который умел шутить с серьезным выражением лица, что получалось еще смешнее. Когда же Алексий шутил в санатории, Елена по выражению его лица улавливала шутливые интонации и настраивалась на соответствующую волну, от души хохоча.

Однажды Ветер в интернете дошутился до того, что Елена ушла спать расстроенной. Тогда у него возникло чувство вины и сожаление из–за своей неосторожности, ведь он подверг нелепому испытанию ранимую душу небезразличного ему человека. Но что самое удивительное — Лена на него не обиделась! Ей было больно от его шуток, а она не считала нужным на него обижаться, только просила, чтобы он так больше не делал. Доброта этой женщины не имела границ. Такую женщину надо было беречь, холить и лелеять, а не подвергать идиотским испытаниям, пусть даже нечаянно.