— Да, с такой книгой можно в подворотне и от хулиганов отбиваться.

А Татьяна Николаевна, поддержав шутливую позицию мужа, добавила:

— Такую книгу лежа в постели не почитаешь. В руке не удержишь.

Она тут же вышла в соседнюю комнату, откуда принесла тонюсенькую «роман–газету» и сказала:

— Я вот сейчас, например, читаю вот это.

Здесь я понял, что в своей книге, наверное, сильно растекся мыслью по древу, да еще и переплет с полкило добавил веса для солидности.

Татьяна Николаевна, взяв к себе на колени моё амбарное творение, стала пролистывать и выборочно вычитывать отдельные места. Так как я, как и любой отец своего детища неравнодушен к своему труду, то исподтишка отслеживал реакцию Татьяны Николаевны. У нее на устах царила добрая и благодушная улыбка. Затем она подняла голову от моей книги и в мою сторону протянула кулак с оттопыренным большим пальцем:

— Вот такая книга!

Я же с чувством благодарности сказал:

— Спасибо!!!

Потом Рудольф Александрович сказал:

— Я тоже прочитал ваши отрывки из книги…

Вот так замечательно пообщавшись, мы не заметили, как прошел санаторный обед, который был пропущен четой Голосовых. Однако с хорошим настроением они проводили нас к выходу из корпуса.

А через несколько месяцев Владимир Николаевич Ворошнин, побывав в Москве, от Рудольфа Александровича Голосова и его жены Татьяны Николаевны передал мне привет. И добавил, что они оба помнят меня. Интересовались, издали ли мою книгу…

Вот такие они замечательные люди — чета Голосовых!

Поездка к крестной

Поздней осенью, а именно с 15 ноября по 2 декабря 2010 г., я догуливал свой неиспользованный отпуск, который составил около трех недель. Так у меня появилась возможность для решения некоторых общественных дел поехать в российскую столицу и находиться там с 17 по 25 ноября, с учетом дней приезда и отъезда. Остановился у крестной мамы — тети Клавы. Надо сказать, что тетя Клава — добрейшей души человек, как бывают благожелательными люди, познавшие много горя. Она безмерно любит все человечество в целом и конкретно каждого его представителя, в том числе и своих врагов, хотя подозреваю, что последних у нее просто нет.

Моя крестная рано потеряла мужа, дядю Сашу, который работал в одном из московских НИИ физиком. Легенда гласит, что там он получил несовместимую с жизнью дозу облучения, вследствие чего умер в расцвете жизненных лет. И тетя Клава осталась одна с дочкой Валей — больной и неполноценной девочкой. Жизнь Вали была недолгой, всего тридцать два года. Все по той же легенде короткая жизнь Вали связана с болезнью дяди Саши.

Тете Клаве повезло повторно выйти замуж за человека, который был гораздо старше ее, естественно, и эта радость оказалась короткой. После его смерти обстоятельства вынудили ее разменять свою двухкомнатную квартиру на однокомнатную хрущовку.

И при этом тетя Клава еще умудрялась помогать своей сестре справляться с неблагополучным сыном, пьющим человеком, который раньше времени ушел в иной мир.

Досталось моей крестной маме и в другом — она страдает частичной потерей памяти. На момент повествования тетя Клава жила в полном одиночестве, сражаясь с сахарным диабетом и прочими болезнями, а также с нищетой. Чтобы свести концы с концами, вынуждена была взять на постой жилицу из тех, что приезжают в Москву на заработки. Из всех вариантов попалась ей Нина Ивановна — женщина лет под пятьдесят, уроженка республики Мари Эл. И тоже с нескладной судьбой — она успела трижды побывать замужем, из них дважды официально, при этом один супруг нечаянно умер. В итоге нажила дочь, которой теперь исполнилось тридцать лет и которая с мужем и сыном проживала в северном Сыктывкаре.

О своем приезде в Москву я сообщил тете Клаве загодя, за две недели, позвонив по телефону. Правда, из–за плохого слуха она передала трубку Нине Ивановне, упоминаемой постоялице. Но информация моя к ней ушла, и это главное.

На мою просьбу уточнить адрес их проживания, квартирантка ответила, что сама встретит меня на вокзале. Действительно, с грехом пополам через сорок пять минут после прибытия поезда Минск — Москва Нина Ивановна появилась на Белорусском вокзале, и мы радостно встретились. Лично для меня то, что у тети Клавы живет квартирантка, оказалось сюрпризом. Сначала, когда договаривался о своем визите, я думал, что Нина Ивановна — это приходящая опекунша. Знай, что она живет с тетей в однокомнатной квартире, я бы не напрашивался в гости. Но теперь делать было нечего.

Временная жиличка оказалась низенького роста и весьма подержанного вида, ей можно было дать все шестьдесят. Зато она чувствовала себя гораздо моложе, чем выглядела — на все тридцать лет, а может, и того меньше: была порывиста и энергична, с нагло и безжалостно горящим глазом, как у нацеленного на добычу хищника.

Нину Ивановну я увидел издалека, как только она появилась на платформе, и узнал почти сразу. Сначала она метнулась к милиционерам, которые, встретив наш состав, отошли в сторонку покурить. Те в принципе правильно указали ей вектор движения. Когда она достаточно приблизилась, я махнул рукой, а через секунду–другую уже смог рассмотреть ее лицо и всю запыхавшуюся внешность, не сказать бы впечатляющую, а так — на любителя. Просверлив проницательным взглядом дырку в моем лбу и заодно оценив весь мой мужской потенциал в комплексе, она, будто генерал, удовлетворенный смотром войска, поприветствовала меня:

— Это вы Алексей? Здравствуйте!

По натуре эта персона оказалась то ли весьма компанейской, то ли бесцеремонной, короче, сразу или почти сразу взяла быка за рога — перешла со мной на «ты». А со временем вообще начала держаться запанибрата и называть меня Лешкой. Именно так меня называют домашние. А буквально вчера так меня начал величать и один из внуков, который в качестве временного постояльца занимал нашу жилплощадь. Получалось это фамильярничание у него очень забавно и приятно:

— Лёфка! — излишне говорить, что это меня умиляло.

Лично мне такое обращение вновь обретенной подружки не понравилось. К ее не очень привлекательной для меня внешности это малокультурное добавление оказалось категорически неприемлемым. К женскому комплексу, числящемуся под житейским артикулом «Нина Ивановна», я известного интереса не испытывал. Поэтому обращался к ней по имени–отчеству, а затем перешел на просто «Нина» и тыкать ей не собирался. Всегда лучше сохранять некоторую дистанцию с человеком, которого мало знаешь. И как показал дальнейший разворот событий, я оказался правым.

Домой к тете Клаве мы добрались без приключений. По ходу дела Нина Ивановна мне, деревенщине неотесанной, растолковала, как добираться и настояла, чтобы я купил букет цветов для крестной мамы.

А уж как обрадовалась моему приезду тетя Клава! Тут же был накрыт стол. Перед этим я выложил белорусские гостинцы, часть из которых украсила его. А венцом оказалась откупоренная бутылка белорусского коньяка. Посидели, поговорили.

К характеристике Нины Ивановны добавлялись данные новых наблюдений: к названному выше прибавилась беспардонность — чтобы завладеть моим вниманием, она россказнями о себе забивала наш с тетей Клавой семейный разговор. Повествованиям о ее непростой женской доле, казалось, не было конца. К незнакомым людям я присматриваюсь, поэтому Нину Ивановну не перебивал и замечаний не делал.

Обо мне она многое уже знала, понятное дело, со слов крестной. И хотела знать еще больше. Только я не старался сотрясать воздух словесами и посвящать Нину Ивановну в подробности своей жизни. Поэтому оставался ее благодарным слушателем, что явилось основанием ей сказать в мой адрес:

— У меня такое впечатление, будто я тебя давно и хорошо знаю.

— Это потому, что я вас внимательно слушаю, — сказал я.

— Да, наверное, — согласилась Нина Ивановна.

Пришла пора укладываться спать. Тетя Клава со свойственной ей добротой и гостеприимством настаивала на том, чтобы я занял ее место хозяйки — за шкафом, отделенное занавеской. Однако активная квартирантка и здесь проявила волю и распорядительность — в категорической форме возразила и приказным тоном сказала, чтобы я ложился спать на полу, у ее ног — рядом с диваном, который ей принадлежал на правах квартирного поднайма. Так как мне было все равно, где и на чем спать, а тем более я не собирался стеснять тетю Клаву, то инициативу Нины Ивановны поддержал, не подозревая, что она имела свою подоплеку.