Две женщины дружно поднялись с двухместного диванчика, стоящего у стеклянных дверей с выходом на небольшую террасу, за которой открывался вид на роскошный парк.
Та, что постарше, вышла вперед. Тиффани Битмор не закрашивала седину, но Ева про себя подумала, что это решение тоже не лишено тщеславия, ибо идеальная укладка этих седых волос была таким же образцом стиля, как и убранство комнаты.
Взгляд мечтательно-голубых глаз был необыкновенно проницательным. Лицо, не по годам свежее и гладкое, было не то чтобы красивым, но притягивало взор. Изгиб губ никоим образом не смягчал ее острые, как стилет, скулы.
– Лейтенант Даллас, рада с вами познакомиться. Рорк, и с вами тоже. Репутация и слухи о ваших деяниях бегут впереди вас.
– Как и о ваших, – парировал Рорк с любезностью, которую умел «надеть» в любой момент, словно это был шелковый галстук. – Для меня это огромная честь, миссис Битмор.
– Господь одарил вас внешностью, от которой замирают женские сердца. Ради такого мужчины я слюной изошла бы, – повернулась она к Еве. – В свое время.
– Сыростью меня не испугаешь.
Миссис Битмор со смехом дружески похлопала Еву по руке.
– Думаю, мы с вами поладим. Познакомьтесь со светом в моем окошке, а потом мы все выпьем кофе. Я читала «Дело Айкова» и смотрела фильм, а это со мной нечасто случается, так что ваша любовь к настоящему кофе мне известна. Кларисса!
– Слушаюсь, мэм, сейчас же займусь. – Электронная горничная бесшумно удалилась.
– Позвольте вам представить мою внучку Серафиму.
– Очень приятно. И думаю, было бы еще приятнее, если бы мы не слышали последних новостей. – Молодая женщина протянула руку. У нее были бабушкины глаза, только на более мягком, не таком выразительном лице. – Сразу, как услышали, я связалась с Центром и коротко поговорила с Филадельфией. Она сказала, вы уже у них побывали и опросили ее и Нэша.
– Вы работаете в Центре и когда-то были воспитанницей Обители, – начала Ева.
– Присядьте, будьте любезны. – Миссис Битмор сделала приглашающий жест в сторону кресел. – Это все ужасно, Серафима жутко расстроилась.
– Я ведь могла кого-то из них знать! – проговорила та и опустилась на диван. – Почти наверняка знала. Но в репортаже имена не назывались.
– Нечего пока было называть. – Ева на миг задумалась, с чего приступить к разговору. Потом достала телефон и пролистала фотографии с документов идентифицированных жертв. – Эта вам не знакома?
– О боже! – Серафима сделала глубокий вдох, взяла в руки телефон с фотографией Линь Пенброк. – Это было так давно… Но мне кажется, ее я запомнила бы. Такая хорошенькая! Нет, ее не знаю. И кажется, никогда ее раньше не видела. Правда, я в Обители довольно долго жила. Столько их приходило и уходило… Все равно я уверена, что ее я вспомнила бы.
– Ладно. – Ева забрала телефон и вызвала на экран лицо второй жертвы. – А ее?
– Ой! Это же Шелби! Да, эту девочку я помню. Шелби… Фамилии я, наверное, и не знала. Мы с ней там были в одно время. Где-то на год меня моложе, кажется, почти ровесницы. Она мне дурь поставляла. Прости, бабуля, – добавила она, бросив взгляд в сторону бабушки.
– Что было, то прошло.
– В первые пару месяцев мне только нужно было место, где переночевать. У меня и в мыслях не было соскакивать. Или как-то менять свое отношение к наркоте. Разве что на словах.
– Ты была такая злая! – добавила бабушка.
– Да, меня все вокруг выводило из себя. И люди тоже. – Она негромко, словно с недоумением, рассмеялась и поцеловала Тиффани в щеку. – Особенно ты, поскольку ты никак не желала от меня отвязаться.
– И не отвязалась.
– Ну, вот я и ходила на сеансы, выполняла какие-то задания – но все для того, чтобы было где спать и что есть. Я их – Джонсов – держала за лохов и при каждой возможности тайком проносила наркоту, спиртное – да что угодно. Но оказалось все не так просто, как я думала, потому что никакими лохами они не были. У меня был браслет из бисера, так я и его обменяла на дурь. Всем было известно, что Шелби что хочешь тебе достанет, пронесет в дом, главное – отдать ей то, что ей нравится, и чуточку подождать.
Серафима замолчала, дожидаясь, пока кибергорничная подаст кофе и так же беззвучно удалится.
– И что, персонал был не в курсе? – поинтересовалась Ева.
– Она была очень умная. Нет, лучше сказать – хитрая. Да, Шелби была хитрющая. Пару раз ее ловили по мелочи – и сейчас, когда я об этом думаю, причем не только как взрослый человек, но и как психотерапевт, я могу предположить, что она просто позволяла себя поймать. Мелкие нарушения никого не удивляли, и наказание за них было нестрашным. Нас тогда было по меньшей мере в десять раз больше, чем сотрудников. Они из кожи вон лезли, чтобы уберечь нас от улицы, от торговцев живым товаром. Чтобы нам помочь. Но для нас, для большинства, они были какие-то простофили.
– А помните помощника плотника? Джона Клиппертона?
– Имени не помню, а может, и не знала никогда, но помню парня, которого Броди несколько раз приводил, это было уже незадолго до нашего переезда. Есть такие мужчины, – продолжала она, обращаясь к Еве, – что только глянут – и ты уже знаешь, что он тебя мысленно раздел. Иногда думаешь, ну и пусть, я его тоже глазами раздену. А иногда это бывает обидно. Если не хуже. Я была молоденькая, но какое-то время успела поболтаться на улице. Я понимала этот взгляд – каким он смотрел на меня и других девчонок. Нехороший был взгляд.
– А он только смотрел или было что-то еще?
– Не знаю. Мне кажется, он тогда глаз положил на Шелби, но она ничего об этом не рассказывала. Мы не были особо близки. Для нее я была лишь покупателем, да и то нерегулярным. А как они умерли?
– Пока ответа на этот вопрос у меня нет. А после переезда вы никогда не возвращались в то здание?
– Нет. Меня и не тянуло. Я еще до переезда изменилась. Все для меня стало другим, произошел какой-то перелом. Разговорная психотерапия, на которой я сначала лишь отбывала номер, чтобы иметь кров и еду, начала приносить плоды, хоть я и сопротивлялась изо всех сил. Филадельфия работала со мной тет-а-тет, хотела я того или нет, и, невзирая на все внутренние барьеры, которые я городила, она начала пробиваться сквозь всю мою злость и ненависть к самой себе. В конечном итоге она убедила меня поговорить с бабулей – с моей бабушкой.
– И вы подарили Джонсам здание и стали помогать деньгами.
– Да, – подтвердила мисcис Битмор. – Не могу сказать, что они спасли Серафиме жизнь, но они помогли ей вернуться домой, помогли обрести себя.
Тиффани, попивая кофе, потрепала внучку по колену.
– Они работали в ни на что не годном помещении. Полное убожество! И не могли себе позволить ни выплачивать залог, ни – тем более – поддерживать дом в надлежащем состоянии, делать ремонт, нанимать необходимый персонал. Они дали Серафиме шанс. Я дала шанс им.
– Мисс Бригэм, вы говорили, что Клиппертон вызывал у вас неприятное чувство. Не было ли кого-то еще, кто производил на вас такое же впечатление или, может, вызывал у вас неловкость?
– Знаете, там многие ребята появлялись и исчезали. Поневоле начнешь разбираться, с кем иметь дело, а с кем – нет. Мы же, лейтенант, были сборищем наркоманов и психологически травмированных детей. Кто-то из нас – и я в свое время – просто искали способ пожить на халяву и по возможности разжиться дурью. Если персонал находил наркоту, спиртное или оружие, это все изымалось. Но никто никого не выгонял – по крайней мере, в мою бытность в Обители. В этом-то весь и смысл. Это было прибежище, которое порой предоставляли и охотникам до неприятностей на свою голову. Но польза пересиливала эти риски. Меня они спасли. Или помогли встать на путь, где я уже сама могла себя спасти. Короче… никого конкретно припомнить не могу.
– Но может, кто-то все же выделялся среди других? Не было такого, у кого, на ваш взгляд, были причины желать Шелби зла?
– Боялась я ее до смерти! Да и многие из нас боялись, – с легкой улыбкой проговорила Серафима. – Вообще-то, я считала, что могу за себя постоять. Самонадеянность юности плюс несколько месяцев на улице, со всеми причитающимися… Но убейте меня, я бы с ней связываться не стала. У нее, разумеется, были враги, но они предпочитали держаться от нее подальше. Она умела драться. Я видела, как она легко справилась с другой девчонкой, которая ее фунтов на двадцать была тяжелее и вообще далеко не слабачка. Но Шелби дралась прямо-таки свирепо.
