Цапнул рукой стену, нащупал выключатель, повернул, и тут же Элис завопила в голос. Жаба запуталась у нее в волосах. Она ворочалась, дергалась, квакала, пыталась укусить Элис в шею, напоминая огромную бигуди.

Элис вскочила, закружила по подвалу, каким-то чудом не наталкиваясь на лежащие на полу ящики. Подскочила к одной из опорных колонн, повернулась к ней спиной, дважды крепко приложилась затылком. Что-то чвакнуло. По колонне потекла черная жижа, жаба вывалилась из волос, по футболке соскользнула на пол, оставляя черные пятна.

Элис зашлась безумным криком, от которого у Джона похолодела кровь. Он то ли сбежал, то ли скатился по ступенькам, обнял жену. Поначалу она вырывалась, потом успокоилась. И крик перешел в куда более спокойные рыдания.

Ровный гул ударов падающих на дом и на землю жаб перекрыло куда более близкое кваканье тех тварей, что успели проскочить в дверь. Элис отпрянула от Джона, лихорадочно оглядывая подвал.

– Где они? – выдохнула она осипшим от напряжения голосом. – Где они, Джон?

Но искать жаб не пришлось. Они уже увидели людей и радостно прыгали к ним.

Грехэмы отступили. Джон увидел ржавую лопату, прислоненную к стене. Схватил ее и принялся методично уничтожать приближающихся жаб. Прорваться удалось лишь одной. Она прыгнула с пола на ящик, а с ящика – на Элис, ухватила зубами футболку и повисла между грудей, болтая лапками.

– Замри! – рявкнул Джон. Бросил лопату на пол, шагнул к жене, обеими руками схватил жабу, дернул. Она вырвала из футболки клок материи. Не выпуская его из зубов, попыталась выскользнуть из рук Джона. Бородавчатая, сухая, очень горячая. Джон сжал пальцы. Между ними на пол закапала черная кровь и слизь.

В дверь успели проскочить лишь с десяток маленьких чудовищ, и вскоре Джон расправился со всеми. А потом, обнявшись, он и Элис вслушивались в устойчивый шум жабьего дождя.

Джон посмотрел на низкие окна подвала. Их словно затянуло черным пологом. И внезапно он понял, как выглядит дом снаружи, наполовину погребенный под шевелящимся, ворочающимся толстенным слоем жаб.

– Мы должны подпереть окна, – прохрипел он. – Они могут не выдержать веса жаб. Если это произойдет, они посыпятся в подвал.

– Но чем? – едва слышно спросила Элис. – Чем мы их подопрем?

Джон огляделся, увидел у стены несколько листов фанеры. Подпорки не из лучших, но других не было.– Вот этим. Помоги мне.

Они принялись за работу. Окон в подвале было четыре, и держались они еле-еле. Грехэмы уже занимались четвертым окном, когда в одном из трех зазвенело разбившееся стекло. Но фанера держала.

Они вновь отошли на середину подвала. Джон заметно хромал.

А с лестницы доносился пренеприятный скрежет: жабы грызли дверь.

– И что мы будем делать, если они прогрызут дверь? – прошептала Элис.

– Я не знаю, – ответил он… и вот тут не выдержал люк угольной шахты. Ею не пользовались уже много лет, и люк открылся под тяжестью навалившихся на него жаб. Они сотнями посыпались на пол.

На этот раз Элис не закричала. Прежними криками она серьезно повредила голосовые связки.После того как раскрылся люк угольной шахты, Грехэмы продержались недолго. Но в этот отрезок времени Джон Грехэм накричался за обоих.

К полуночи жабий ливень над Уиллоу ослабел, перейдя в моросящий, поквакивающий дождь.

В половине второго последняя жаба упала с темного, звездного неба, приземлилась на сосну у озера, спрыгнула на землю и растворилась в ночи. Следующей предстояло ждать семь лет.

В четверть шестого небо просветлело, на востоке затеплилась заря. Уиллоу покрывал ковер трепыхающихся, квакающих, прыгающих жаб. Дома на Главной улице лишились карнизов. Все, что было прямым, изогнулось. Щит на повороте с шоссе со словами «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В УИЛЛОУ, ШТАТ МЭН, ГОСТЕПРИИМНЫЙ ГОРОД» выглядел так, словно его изрешетили пулеметной очередью. Пробили его, разумеется, падавшие с неба жабы. Щит у магазина, рекламирующий итальянские сандвичи, пиццу, бакалейные товары и предлагающий лицензию на рыбную ловлю, лежал на земле. Жабы прыгали и на нем, и вокруг него. Жабы сидели на каждой из бензоколонок. Две жабы медленно кружились на флюгере, установленном на крыше магазина электротоваров, словно дети на карусели.

На озере жабы густо облепили четыре плотика (их уже отбуксировали на привычные места, хотя купальный сезон еще не начинался и лишь самые отчаянные решались лезть в воду). Рыбы обезумели от такого количества пищи. Время от времени одна или две жабы срывались с плотика и ими тут же закусывали. Дороги, ведущие в город и из города, как и указывал Генри Эден, для такого маленького городка их было слишком уж много, покрывали два, три, а то и четыре слоя жаб. Электричества не было: падающие жабы оборвали провода. Посевы выбило, словно градом, но в Уиллоу сельским хозяйством практически никто не занимался. Несколько человек держали живность, но в ту ночь их надежно укрыли от беды. Жители Уиллоу прекрасно знали, что такое сезон дождя, и не желали оставлять коров, овец, коз или кур на съедение прожорливым жабам. С таким объяснением страховку им бы не выплатили.

Зарождающийся день осветил Хемпстид Плейс. Дохлые жабы лежали на крыше, дохлые жабы забили сливные канавы, живые прыгали по двору. Прыгали по крышам сараев и амбара, прыгали вокруг «форда» Грехэмов, чинно сидели на переднем и заднем сиденьях, словно прихожане, ожидающие начала службы. Множество дохлых жаб кучами лежало у стен. Некоторые кучи в высоту достигали шести футов.

В пять минут седьмого солнце поднялось над горизонтом. В его жарких лучах жабы начали таять.

Кожа их обесцвечивалась, становилась белой, потом прозрачной. Потом от их тел поднимался парок с неприятным, гнилистым запахом, сами жабы уменьшались в размерах. Их глаза схлопывались или вываливались, в зависимости от направления падающих на них солнечных лучей. Кожа трескалась, и какое-то время казалось, что по всему Уиллоу открываются бутылки с шампанским.

После этого разложение шло еще быстрее, жабы превращались в лужицы белой жидкости, очень похожей на человеческую сперму. Лужицы эти на крыше Хемпсид Плейс сливались в ручейки, которые гноем сочились на землю.

Живые жабы умирали, мертвые превращались в лужицы белой жидкости. От земли шел пар, вскоре все поля в Уиллоу напоминали жерло умирающего вулкана.

К четверти восьмого все закончилось, за исключением ремонтных работ, но местные жители к этому привыкли.Не такая уж высокая цена за еще семь лет процветания в этой забытой всеми глубинке.

Пять минут девятого Лаура Стэнтон подъехала к магазину на видавшей виды белой «вольво». Выглядела она совсем больной, гораздо хуже, чем днем раньше. Она действительно плохо себя чувствовала, однако держала в руке упаковку с шестью бутылками «Доусонс эль». Только пустыми: и мучалась от жуткого похмелья.

Генри Эден вышел на крыльцо. За ним следовала собака.

– Загони пса в дом, а не то я развернусь и уеду, – предупредила Лаура, не поднимаясь по ступенькам.

– Он же не может сдерживать газы, Лаура.

– Но это не означает, что я должна нюхать его пердеж. Я серьезно, Генри. У меня и так голова раскалывается. Не желаю я слушать, как эта собака выводит задницей «Салют Колумбии» [25] .

– Иди в дом, Тоби. – Генри открыл дверь.

Тоби посмотрел на него влажными глазами, как бы спрашивая: «А это обязательно? Здесь-то мне интереснее?»

– Иди, – повторил Генри.

Тоби ушел, и Генри закрыл за ним дверь. Лаура подождала, пока щелкнет собачка замка, потом поднялась на крыльцо.

– Твой щит свалился. – Она протянула Генри упаковку с пустыми бутылками.

– Я меня есть глаза, женщина. – И у него в это утро было не самое благостное настроение. Как и у остальных жителей Уиллоу. Спать под жабьим дождем – удовольствие маленькое. Слава Богу, он повторялся лишь один раз в семь лет, а не то многие просто сошли бы с ума.

– Тебе следовало занести его в магазин.

Генри пробормотал что-то невразумительное.

– Что-что?