Среди лязга и завывания машин, назначение которых часто оставалось для них непонятным, собирались они в укромных закоулках служебных цехов, чтобы подбадривать друг друга, обмениваться важными новостями и делиться страхами, надеждами, радостями и горестями. Немногие из них решились пойти учиться языкам Верхнего Времени, но те, кто смог хоть немного понять мир, пленниками которого они стали, старались объяснить это тем, кто так и не смог этого сделать.
Местные, постоянные обитатели ВВ-86 знали об этих собраниях, но не придавали этой «подпольной» деятельности особого значения. Администрация вокзала даже пошла на то, что наняла психолога, единственной задачей которого было помогать им адаптироваться, но даже он не мог по-настоящему, собственными потрохами понять, что это значит: быть оторванными от родного времени, оказавшись взаперти в перегруженном Вокзале Времени, какой стала теперь Ла-ла-ландия.
Поэтому в экстренных случаях выходцы из Нижнего Времени предпочитали обращаться к собственным, неофициальным лидерам, и одним из этих неофициальных лидеров была Йанира Кассондра. Сидя дома в ожидании, пока вернется с работы Маркус, она размышляла о том, что ее жизнь во многих отношениях еще невероятнее того странного мира, в котором она жила теперь сама и помогала жить другим. Рожденная в Эфесе, священном городе Артемиды, Йанира обучилась у жриц таинствам древних, странных ритуалов, недоступных пониманию мужчин. Оторванная от мира настолько, насколько это обычно для жрицы Артемиды, она в возрасте шестнадцати лет была продана в настоящее рабство, пусть даже оно и называлось замужеством. Из родного Эфеса ее через Эгейское море отвезли в Афины, где на пыльной агоре мужчины степенно обсуждали политические системы, которым предстояло изменить мир по меньшей мере на двадцать шесть следующих столетий. И в этом непривычном ей мире Йанира попробовала обучиться мистериям богини-покровительницы ее нового дома, но все, что получила, — это статус пленницы на женской половине дома ее мужа.
Йанира-Очаровательница, танцевавшая некогда под луной на священной поляне Артемиды, — с луком в руке, распустив волосы, — молила древних богинь своей матери об освобождении… и наконец они услышали. Как-то ночью Йанира сбежала из дома на ночные улицы Афин.
Не зная еще, что ей теперь делать — искать ли убежища в огромном храме Афины на скале Акрополя, или броситься вниз головой с этой скалы, только бы не провести еще ночь в доме жестокого мужа, — бежала она босиком, задыхаясь, шатаясь от слабости после родов.
И там, на этих притихших ночных пыльных улицах, где мужчины меняли историю, пока их женщины жили в вечных оковах, ее мольбы Афине, Гере, Деметре и дочери ее Прозерпине, царице подземного мира, Артемиде, Афродите и даже Цирцее были наконец услышаны. Преследуемая по пятам взбешенным мужем, она бежала так быстро, как только позволяло ей истерзанное тело, прекрасно понимая, что ждет ее, если муж догонит. Ее босые ноги вздымали облака пыли на пустой, залитой лунным светом агоре, с одной стороны которой лепились к склону ослепительно-белые колонны Гефестиона, а с другой высилась призрачным силуэтом раскрашенная Стоя, где философы наставляли своих учеников.
Не утратив еще надежды добежать до белой громады Парфенона высоко на Акрополе, Йанира рванулась в переулок, ведущий к началу подъема на скалу.
— Эй! — услышала она резкий оклик какого-то оборванца, сидевшего прямо на земле. — Не ходи туда!
Она обернулась и увидела, что муж ее нагоняет. Охваченная ужасом, она сделала последнюю попытку добежать до храма Афины. Один неверный шаг — и она буквально врезалась в стену лавки башмачника, прилепившейся к каменному откосу Акрополя; отпрянула…
…и тут-то все и случилось.
Сквозь открытую дверь лавки увидела она, как чернота раздвинулась. Хитон ее затрепетал от дуновения ветра, как крылья бабочки; она замерла, глядя на бьющий из двери яркий свет и какие-то радужные переливы. Она смутно сознавала, что навстречу ей из дверей спешат люди, слышала, как бранится муж, застрявший в толпе. Она колебалась не больше секунды. Семнадцатилетняя, но столько уже пережившая Йанира Кассондра воздела руки, благодаря Богиню за то, что та откликнулась на ее мольбу, — и ринулась вперед, растолкав мужчин и женщин, которые пытались задержать ее. Она прыгнула прямо в пульсирующее отверстие в темноте, нимало не заботясь о том, что обнаружит по другую сторону, почти ожидая увидеть величественные залы самого Олимпа и сияющую Артемиду, готовую покарать свою падшую жрицу.
Вместо этого она нашла там Ла-ла-ландию и новую жизнь. Освобожденная от гнета своих былых страхов, она снова научилась доверять и любить, нашла по крайней мере одного человека, который прошел свою школу жизни у еще более жестоких учителей. И что важнее всего, — она вообще не надеялась на то, что подобное возможно, — она нашла настоящее чудо: молодого мужчину с каштановыми волосами, полным любви сердцем и темными бездонными глазами, который сумел помочь ей забыть ужас от прикосновения мужской руки. Он не женился на ней пока. Не потому, что она сбежала от живого мужа, но потому, что — с его точки зрения — он не освободился еще от долга. Йанира ни разу не встречалась с тем человеком, которому задолжал Маркус, но иногда, когда она впадала в глубокий транс прорицательницы, она почти видела его лицо в окружении каких-то незнакомых ей диковин.
Кто бы и где бы он ни был, в ожидании Маркуса с работы Йанира ненавидела этого человека так сильно, как, должно быть, Медея, когда точила нож для убийства собственных сыновей, только бы не дать пришедшей ей на смену царице сделать из них рабов. Во всяком случае, когда он вернется — если он, конечно, вернется, — Йанира сомневалась, что сможет отказать себе в удовольствии обработать его как следует своим кинжалом. И уж это будет не первый раз, когда она совершит человеческое жертвоприношение, заклав мужчину во имя древней Артемиды, которую спартанцы называли Богиней-Мясником. Раньше ей казалось, что подобных кровавых занятий от нее уже не потребуется, но, когда безопасности ее семьи что-то грозило, Йанира Кассондра готова была на все. В жизни ее действительно произошли большие перемены: раньше она и представить себе не могла, что будет спать с бывшим рабом. Однако контраст между годом «почтенного» брака и трогательной заботой Маркуса сотворил с ней, затерянной в этом чужом мире, настоящее чудо. Разделив с Маркусом его радости и тревоги, Йанира подарила ему детей, уняв боль в его сердце, да и в своем собственном.
К своему удивлению, Йанира обнаружила, что ей нравятся не только обычные заботы по дому, которых от нее раньше не требовалось, но и тот статус, который она здесь обрела. Всеобщее поклонение перед ее способностями и личностью приятно льстило ей. Это было даже странно — ее общества искали не только выходцы из Нижнего Времени, но и туристы, студенты из Верхнего Времени, даже профессора истории. В этой странной стране Йанира обнаружила в себе способности к самым разным полезным занятиям: к изготовлению платьев, украшений и орнаментов, целебных травяных смесей. И после того как несколько этих ее изделий было продано, спрос на них оказался столь велик, что ей пришлось обратиться к Конни Логан с просьбой научить ее обращаться с этими ее новыми швейными машинками, чтобы шить платья быстрее.
Впрочем, Конни только ухмыльнулась:
— Ради Бога. Позволь мне ввести в мой компьютер твои вышивки и крой платьев, а я возьму тебя в долю!
Деловой хватке Конни можно было только позавидовать. Впрочем, и Йанира тоже была не промах.
— Вышивки? Ни за что. А вот выкройки — совсем другое дело.
Конни покачала головой и скорбно вздохнула:
— Ты меня без ножа режешь, Йанира, но очень уж ты мне нравишься. И если этот ионический хитон, который сейчас на тебе, ты шила сама… ты в проигрыше не останешься.
Так что Йанира использовала ателье Конни Логан для пошива хитонов, что помогло ей отложить кое-что для открытия собственного дела. Все время, что она носила Геласию, она находила себе занятие — то шила маленькие мешочки для сухих трав, то училась делать нехитрые, но от этого не менее красивые ювелирные украшения, запомнившиеся ей по дому умершего много веков назад мужа. И в конце концов все это окупилось сторицей, когда она получила разрешение Булла Моргана на открытие собственного киоска, а Маркус в свободное от работы время смастерил его. Они раскрасили его в яркие, радостные цвета и открыли-таки собственное дело.
