Элизабет подняла глаза.

– Мы с Кристиной останемся в Лондоне, папа, – ответила она. – Я не собираюсь прятаться от Кристофера. Кроме того, я нужна Манли. Следующие несколько недель будут очень важными для него. Его должны видеть в кругу важных особ, которые приедут сюда, а меня должны видеть рядом с ним.

– Тебе следовало помнить об этом в прошедшие два дня, – сердито проворчал отец, – и не навлекать на него позора, Элизабет. Так ты перечишь мне, да?

– Папа, мне уже двадцать пять, – ответила она, – и я собираюсь жить своей собственной жизнью, насколько это возможно. Конечно, сейчас я обязана подчиняться тебе, а после свадьбы буду слушаться Манли. Но это не бездумная покорность, папа. Иногда я должна поступать так, как считаю нужным.

Герцог, казалось, едва сдерживал свою ярость.

– Где он живет? – прорычал он.

– Кристофер? – переспросила Элизабет. – Он остановился в “Палтни” с Нэнси.

– Я пошлю сказать ему, что его не ждут в этом доме и что н не должен искать встреч с тобой или Кристиной. Элизабет глубоко вздохнула.

– Мы с Кристиной поедем с ним завтра утром, папа, – .явила она. – И на этом я ставлю точку.

– Как ты глупа, Элизабет, – заговорил отец. – Что Пул кажет обо всем этом?

– Он знает. Я ничего не скрыла от него.

– Ты глупа! – повторил отец, хлопнув ладонью по столу. Он не пожелал ей доброй ночи. Элизабет повернулась и вышла из комнаты. Отец взял графин с бренди и немного плеснул в стакан.

Элизабет дрожала. Раньше она никогда открыто не возражала отцу. Поэтому когда она вошла в свою комнату и увидела Мартина, то с благодарностью приняла его объятия.

– Бедная Лиззи, – заговорил он, нежно похлопав ее по спине. – Он устроил тебе ужасный разнос? Но ты знаешь, он прав. При сложившихся обстоятельствах тебе нельзя оставаться здесь.

Элизабет отшатнулась от него.

– Так это ты рассказал ему? Мартин с раскаянием смотрел на нее.

– Он в любом случае скоро узнал бы все, – произнес он. – Лучше узнать от кого-то из нас, чем от чужих людей, Лиззи. Я не знал, что делать для того, чтобы образумить тебя. Джон ведет себя как обычно, считая, что тебе нужно дать возможность разобраться во всем самой. Но я не могу согласиться с этим. Я не могу вынести твои новые страдания. А ты будешь страдать, если останешься здесь.

– Возможно, – согласилась она. – Но боль от бегства может быть такой же сильной, как боль от борьбы, если ты начинаешь бороться. Ты понимаешь, Мартин? Однажды я уже прошла через это.

– Ты думаешь, что тогда было бы лучше остаться? – спросил он. – Простить Тревельяна и вести себя так, словно ничего не случилось?

– Тогда я не могла поступить так, – ответила Элизабет. – В то время я не была достаточно сильной, чтобы вести борьбу. Но сейчас все изменилось.

– Ну хорошо, – сказал он, нежно улыбнувшись ей. – Мужчины иногда видят многие вещи гораздо глубже женщин, Лиззи. Полагаю, именно поэтому мужья направляют своих жен, а отцы – дочерей. Папа проявил мудрость, когда решил, что ты должна вернуться в Кингстон. Ради твоего блага и счастья. И я буду там с тобой, это ведь не так плохо? Мы были счастливы там раньше, помнишь?

Элизабет нахмурилась и посмотрела на него.

– Иногда я удивляюсь – понимаешь ли ты, что я уже не девочка? Ты переживаешь за меня больше, чем папа. Разве ты не понимаешь, что не можешь больше ограждать меня от жизни? Нам уже по двадцать пять лет, Мартин. Ты разрушишь свою жизнь, если будешь чувствовать обязанным защищать меня. Ты разрушишь и мою жизнь. Я не поеду в Кингстон. Я уже сказала об этом папе. Завтра я встречусь с Кристофером. И я собираюсь провести несколько следующих недель, посещая с Манли различные мероприятия и встречаясь с нужными ему людьми. Ведь скоро он станет моим мужем.

Мартин побледнел, но ничего не сказал.

– Я не хотела быть резкой, – нежно произнесла Элизабет. Она засмеялась. – Думаю, это самая большая наша с тобой ссора, Мартин. Но ты должен понимать, что наша юность прошла и что я уже пережила самый трудный период своей жизни, когда опиралась на тебя гораздо сильнее, чем можно опираться на брата. Сейчас я хочу жить собственной жизнью. И ты тоже свободен, ты должен жить своей жизнью, Мартин.

Элизабет была тронута, увидев беспокойство в его глазах.

– Ты сама идешь навстречу несчастьям, Лиззи, – промолвил он. – Мне невыносима эта мысль. Какое я почувствовал облегчение, когда узнал о папином решении! Я думал, что мы оба будем спасены от всех бед.

Элизабет улыбнулась, подошла к Мартину и обняла его.

– Не беспокойся за меня, Мартин, – сказала она. – Я не хочу навлекать на себя несчастья, но если это случится, то соберусь с силами и буду жить дальше. Жизнь не бывает без страданий.

Мартин вздохнул и погладил ее по щеке.

– Ну что же, мы пытались, – произнес он. – Мы с папой пытались тебя образумить.

– Да, – согласилась она. – Спасибо тебе за заботу. Но не надо связывать меня этой заботой, Мартин. Мне нужно быть свободной. Конечно, насколько женщина может быть свободной.

– Спокойной ночи, – сказал Мартин, поцеловал ее в щеку и вышел.

Мартин прав в одном, подумала Элизабет. Она сама поставила себя в невыносимую ситуацию. Она – невеста Манли, и в течение следующих недель ей нужно будет вести себя так, как подобает невесте видного политика. Ее поведение должно быть безукоризненным. Она не может продолжать встречаться с Кристофером, даже понимая его желание поближе познакомиться с дочерью.

Как же она устала? Элизабет опустилась в кресло, где сидел Мартин, когда она вошла в свою комнату. Она чувствовала себя такой измученной, что с трудом разделась и легла спать. Эта усталость одолевала ее весь день, впрочем, как и в предыдущие дни.

Утром надо обязательно встретиться с Кристофером, подумала Элизабет, забираясь в постель. Не нужно ждать того момента, когда с ними будет Кристина. Им необходимо многое прояснить, по крайней мере договориться, что эта поездка будет их последней встречей.

Постель была холодной, подушка казалась неудобной. “Странно, – удивилась Элизабет, повернувшись на бок и гладя мягкую подушку, лежавшую рядом, – но мужская рука бывает более удобной, чем пуховая подушка”.

Уже погружаясь в сон, Элизабет вспомнила то чувство зависти и грусти, которое она ощутила в парке при виде семьи, наблюдавшей за плавающими лебедями. Маленький ребенок сидел у отца на плечах, а мать держала мужчину под руку. А затем неожиданно они сами стали такой же семьей. Возможно, у Кристофера возникли те же самые чувства. Он усадил Кристину на плечо и предложил Элизабет взять его под руку. На несколько минут они действительно могли показаться настоящей семьей.

Она вспомнила, как он наблюдал за Кристиной, которая что-то напевала и прыгала между ними, и на его лице играла такая нежная улыбка, что Элизабет вдруг ощутила сильную боль.

Она вспомнила… Ох, она никак не могла остановить поток этих воспоминаний.

Элизабет очень смутилась, когда в номере, который снимал в отеле Кристофер, застала только Нэнси. Похоже, он ушел по каким-то неотложным делам. Ее охватило сильное желание тут же уйти, чтобы не оставаться с Нэнси, с трудом поддерживая разговор. Но Элизабет обязательно нужно было поговорить с ним. Она села в кресло, предложенное Нэнси; они говорили о погоде и о том, что бал у леди Драммонд прошел хорошо, а также о великой княгине Екатерине, которая остановилась в “Палтни”. Они и слова не сказали о Пенхэллоу или о тех днях, когда жили там вместе.

Какое же обе почувствовали облегчение, когда дверь распахнулась и на пороге появился Кристофер. Облегчение и новое волнение.

Кристофер замер, увидев ее. Элизабет и Нэнси встали.

– У нас в гостях Элизабет, – зачем-то сказала Нэнси. – Я уйду, чтобы вы могли поговорить наедине, Кристофер.

Девушка вышла из комнаты. “Наконец-то”, – с облегчением вздохнула Элизабет. Она не сводила глаз с Кристофера.

Он положил шляпу, перчатки и трость в кресло возле двери и повернулся к ней.