– Кого это – нас?

– Меня и земляков моих, которые Шишке служили…

– Ну ты наглый, нурман! – воскликнул Зван. – Нет, я тебе все-таки глаз выжгу!

– …А ты, хузарин, – невозмутимо продолжал нурман, – поклянись своим богом, что вылечишь ногу мою. Иначе делайте со мной, что хотите, – ни слова от меня больше не услышите, Одином клянусь! – Подумал немного и добавил: – И Тором тоже.

Три всадника ехали по дубраве. Двое бородатых нурманов со свирепыми рожами и юная девушка с заплаканным лицом. Неосведомленный наблюдатель мог бы подумать, что это нехорошие северяне обидели девушку. И был бы не прав. Нурманы ни за что не стали бы обижать Любушку. Торгейр и Игги были доверенными людьми боярина Шишки. Настолько доверенными, что он без всякой опаски поручил им сопровождение своей симпатичной дочери. Хотя, если бы речь шла не о девушке, а о мешке с золотом, Шишка не был бы столь доверчив. И оказался бы прав.

Но Любушка всё равно была на них обижена и очень расстроена. Она бы еще больше расстроилась, если б знала, как отец вознамерился обойтись со Званом. А уж известие о том, что она осиротела, причинило бы Любушке настоящее горе. К счастью, Любушка об этом не ведала. Еще большее счастье, что о смерти Шишки не знали и нурманы, потому что их преданность боярину (а, следовательно, его дочери) зиждилась на щедрости Шишки живого. На щедрость же мертвеца рассчитывать глупо. Впрочем, невинности Любушки даже в этом случае ничего не угрожало. Невинная девушка «из хорошей семьи» стоит втрое дороже, чем та же девушка, которая уже не девушка.

Игги ехал впереди и негромко напевал. Но не следовало думать, что нурман был беспечен. Он оставался начеку. Он всегда был начеку, когда приходилось ехать по деревлянской земле. Подлое племя. Слишком гордое. По мысли Игги, смерды-славяне должны были пахать землю, бить зверя, собирать мед и воск, а потом отдавать выращенное и добытое тем, кто знает толк в жизни. То есть – нурманам. Или боярам, чтобы те, в свою очередь, отдавали полученное нурманам, свеям, варягам… Тем, кто не ковыряется в земле, а едет по ней с мечом у пояса.

Но Игги понимал, почему Шишка обустроил свой тайный двор на деревлянской земле. Боярин был одним из тех, кто по приказу княгини Ольги давил из деревлян сок. И лишь часть выдавленного увозилась в Вышгород. Остальное доставалось лично Шишке. Все, до кого мог дотянуться боярин, обдирались им, как липка. Протестовать никто не смел. На этой земле очень хорошо помнили, как великая княгиня тысячами жгла и резала деревлян после убийства своего мужа. Жаловаться и бороться бесполезно. Возникнут, как из-под земли, беспощадные гридни княгини или князь-воеводы Свенельда – и начнется страшное. От них не спрятаться в самых дремучих лесах. Отыщут проводников из самих же деревлян, замучают пытками, но всё равно заставят выдать своих. Игги знал об этом не понаслышке. Сам, бывало, жег и резал.

Но есть совсем безмозглые смерды, которые могут забыть о почтении к властям и напасть даже на таких грозных воинов, как нурманы. Исподтишка, конечно, и при соотношении десять на одного, но – могут.

Так что Игги, который ехал впереди, был настороже. И Торгейр, который ехал последним, тоже.

Но они были бы намного осторожнее, если б знали, что деревлянские старейшины уже разослали по дальним и ближним поселениями и хуторам радостную для каждого деревлянина весть: великая княгиня Ольга умерла.

Богослав поднес ладонь к навозной куче и ощутил тепло.

– Догоняем, – обрадованно сообщил он сестре, вспрыгивая в седло. – Полпоприща – самое большее.

– Здорово! – воскликнула Данка. – Ты молодец, Слава! Настоящий следопыт. А это точно они?

– А кто же еще? – удивился Богослав. – Мы же с самых выселок за ними едем. Вперед!

Некоторое время ехали молча. Конские копыта сминали мягкую, усыпанную узорчатыми листьями землю.

– Слышь, Слав, а что будем делать, когда догоним? – спросила Данка. – Ты точно уверен, что справишься? Это ж нурманы.

– Справлюсь, не беспокойся. Я ж их не на честный бой вызывать буду. Подберусь тихонько и сниму из лука. Думаешь, нурманов скрадывать труднее, чем кабанов? Я знаешь какой охотник!

– Ну расхвастался! – засмеялась Данка. Потом добавила серьезнее: – А все-таки надо было Артёму сказать. Мамка волноваться будет.

– Ему скажешь! – буркнул Славка. – Как его полутысячником сделали, он знаешь какой стал! Будто не Святослав – князь, а он. Да ну его! Сказал – справлюсь, значит, справлюсь! – Он повернулся в седле, лицом к сестре. – Мое слово…

Тут палые листья перед его конем пришли в движение. Что-то длинное, гибкое метнулось к копытам.

– Змея! – закричала Данка.

Славкин конь заржал испуганно, осел назад, Славка стиснул его коленями, удерживаясь в седле:

– Тише ты! Где змея?

Только это была не змея, а спрятанный в листьях волосяной аркан.

Рывок – подсеченный конь повалился набок. Славка успел вывернуться из-под него, но тут на него сверху сиганул кто-то здоровенный, оглушил и приплюснул к земле.

Еще двое бросились к Данке. Один сразу ухватил за узду, второй схватил Данку за ногу… И тонко взвизгнул, получив хлыстом поперек физиономии.

Данкина кобыла, норовистая зверюга, взятая из конюшни княжьего Детинца, терпеть не могла чужих, потому прижала уши и злобно хватанула за руку первого. Тот заорал и выпустил узду. Данка мгновенно развернула лошадь, ударила каблучками. Лошадь рванула с места в галоп… И тут Данка наткнулась грудью на что-то упругое, седло выскользнуло из-под нее, и девушка кубарем покатилась по земле…

Артём вошел в Детинец, когда Духарев с Асмудом уже ополовинили корчагу.

– Здравствуй, бать, что случилось?

– Случилось, – сказал Духарев. – Ты Славку куда посылал?

– Я? Никуда. Мне, бать, сейчас, знаешь, не до него. Сам же видишь, что в городе творится. Буянит народ.

– А он десятнику своему сказал: ты его послал.

– Интересно, куда? – сердито произнес Артём.

– Вот и мне интересно! Соврал?

– Соврал, – кивнул Артём. – Надо наказать.

– Это непременно, – согласился Сергей. – Только сначала, сынок, его надо найти. Его и Данку.

– А сестренка при чем?

– При том, Тоха, что ушли они вместе. Вернее, уехали. Взяли коней в вашей конюшне и отбыли. Мои выяснили, что их видели у северных ворот.

Всё это Духареву сообщили, пока он общался со старым Асмудом. Но Сергей решил все-таки дождаться Артёма.

Теперь Духарев знал наверняка, что Славка с Даной затеяли какую-то авантюру.

– Да ладно, бать, что ты в самом деле! Славка – княжий отрок. Данка – твоя дочь. Кто их тронет, сам подумай? Ну хочешь, я за ними сейчас пару гридней отправлю?

– Нет уж! – Духарев поднялся. – Не «пару гридней», а сам поеду.

– Как знаешь, – Артём повернулся и вышел во двор. Через минуту его в Детинце уже не было.

«Может, парень прав? – подумал Духарев. – Что я дергаюсь, в самом деле? Чай, не Дикое Поле – киевские земли. Лихие люди, конечно, и здесь есть. Но вряд ли кто-то рискнет напасть на княжьего отрока…»

– Ну-ка погоди, – Зван поднял руку, и Хругнир с Йонахом тоже остановились. Собственно, остановился Йонах. И остановил лошадь нурмана, потому что тот, вконец обессилев, мешком лежал у нее на шее. У Йонаха в сумке имелось немного арабского снадобья, которое могло на время вернуть Хругниру силы, но, по мнению Йонаха, это время еще не наступило. Да и жалко было дорогого снадобья.

– Чего там? – спросил хузарин.

– Здесь проехали пятеро. Сначала трое, потом еще двое. Причем у одного конь – точно из княжьей конюшни.

– Откуда знаешь?

– А вот смотри, вот след подковы отпечатался. А в углу – три шишечки…

– Ну и какой вывод?

– Да никакого! – Зван прыгнул в седло. – Поехали. Догоним – узнаем.