– Деревлянин дальше идти не хочет. Говорит: там боги их живут. Боится.

– Больше, чем меня? – прищурился Духарев.

– Больше, – кивнул Рёрех. – Отпусти его, Серегей.

– Ты в своем уме, дед? Чтоб он их предупредил?

– Отпусти, – повторил Рёрех. – Я прошу. Он не выдаст.

– А дорогу как искать?

– Найдем, – уверенно ответил Рёрех.

– Ладно, пусть убирается.

Рёрех подъехал к деревлянину, расстегнул ошейник.

Жрец поклонился в пояс. Молча. И так же молча канул между деревьями. Только его и видели.

Духарев понял: деревлянин в любое время мог смыться. И оставался с ними лишь из-за своих мистических страхов.

– Давай, веди, – приказал он Рёреху.

– Вести и я могу, – влезла Данка. – Я тоже горелое чую!

– А ты марш в хвост! – рявкнул Духарев. – И чтоб без фокусов. С тобой еще отдельный разговор будет! И за этой, как ее, дочкой Шишки, присмотри! Велим – вперед!

– Разведка? – заикнулся сотник.

– К лешему! Некогда! Гридь, за мной, рысью! – и дал шенкеля Калифу.

Велим тут же его обогнал, повел дружину. Но нескольких минут не прошло – и Духарев тоже уловил запах паленого…

Старшего волоха оттащили от рва. Хругнира скрутили и связали. На этот раз крепко, как остальных. Затем нурману разжали челюсти и принялись пихать в рот землю. Нурман рычал и вертел головой, но деревляне навалились втроем и кое-как справились.

Потом один из них подобрал маленький ножик старшего волоха и с третьей попытки воткнул его в глаз Хругнира…

Славка понял: спасения не будет. Старший волох, который мог его пощадить, теперь не у дел.

У ног Славки на корточках сидел деревлянин. Он держал голову Хругнира. Славка подумал, что мог бы ударить его ногами, но тут рядом со Славкиной головой упал ком земли. Славка дернулся, извернулся: посмотреть, что происходит. И увидел, что спутанный по рукам и ногам Йонах, извиваясь как червяк, выкарабкивается из канавы.

Последнее усилие – и он наверху.

А деревляне ничего не заметили: одни занимались Хругниром, другие на это глазели.

Конечно, глупо надеяться, что связанному Йонаху удастся скрыться, но это всё-таки лучше, чем лежать и ждать смерти. Славка, толкнувшись пятками, отодвинулся на полшага, потом перевернулся на живот, подтянул под себя колени…

Вылезти он не успел. Его действия заметили! Рывок, удар – и Славка опять оказался на спине. Волохи бросили Хругнира (из глазницы нурмана торчал нож) и всей толпой бросились за Йонахом.

Конечно, хузарина нашли.

И поволокли обратно. Но деревлянским богам сегодня не везло. Видимо, они слишком широко раззявили рты. А это может плохо кончиться даже тогда, когда эти рты – дупла вековых дубов.

Вокруг деревлянского капища обычно располагалась сторожа из волохов помоложе, но сейчас не было никого. Все собрались на капище. Так что русы, спешившись, подобрались к земляному жертвеннику вплотную. Как раз в тот момент, когда деревляне вытаскивали Йонаха из кустов, в которые тот сумел закатиться.

– Не стрелять, – одними губами произнес Духарев. – Брать живыми.

Команда бесшумно потекла от цепочки пеших к двум десяткам конных, которым предстояло охватить капище с флангов.

Приказ воеводы никого не смутил. Обратать три десятка невооруженных смердов – дело, с которым справится дюжина дружинных отроков. Таких, как лежащий в канаве Богослав…

Четверо волохов вновь собрались вокруг Хругнира. Еще двое занялись старшим. Остальные выстроились вдоль канавы, следя за пленниками.

Волох, который взял на себя обязанности главного, потянулся к ножу, торчащему из глазницы потерявшего сознание Хругнира. Но вытащить его не успел. Тупая стрела ударила ему в висок, кардинально изменив и ближайшие планы волоха, и всю дальнейшую судьбу.

Его «коллеги» не успели ему посочувствовать. На капище в считанные мгновения появилось множество пеших и конных воинов. Волохам показалось: сотни. Но это было неверно.

Русов было много меньше. Просто они очень хорошо знали свое дело и при необходимости могли двигаться значительно проворнее лесовиков.

Всё закончилось быстро.

Волохи, качественно связанные, легли рядком на травку. Уцелевших пленников (их осталось всего шестеро) извлекли из канавы, развязали, помогли одеться, напоили вином или медом (по желанию), оказали кому надо врачебную помощь, наскоро опросили и представили самим себе.

Поврачевали немного и старшего волоха. Духарев решил привезти его в Киев – как живой трофей.

Тех, кому помочь было уже невозможно, приготовили к захоронению. Христиан (их оказалось двое) – в землю, остальных – на костер.

Полдесятка развязанных волохов помоложе занимались похоронными делами под присмотром трех русов.

Еще пятеро гридней Духарева форсированно допрашивали волохов поавторитетнее.

Интересовал их только один вопрос. Через десять с небольшим веков в стольном городе Киеве этот вопрос звучал бы так:

«И дэ ж ти гроши?»

За допросом, роняя на траву слюни зависти, наблюдал бывший наемник боярина Шишки Торгейр.

Его приятель Хругнир лежал на спине и, грызя деревяху, стоически терпел манипуляции Рёреха, лечившего его глазницу.

– Ничего, нурман, не грусти, – подбадривал его старый варяг. – Жить и с одним глазом весело. Вот хоть на меня погляди.

Хругнир вряд ли был способен что-либо разглядеть даже уцелевшим глазом, потому был вынужден верить Рёреху на слово.

– Видишь? – спросил Зван прижавшейся к нему Любушке, показав на страдальца. – А вот если бы я ему глаз вынул, врачевать его было б намного легче.

Любушка в его слова не вникала. Ей и так было хорошо.

Ее подруге Данке было тоже неплохо. С ней был Йонах.

– Бать, а ты не боишься, что они тебе отомстят? – спросил Славка.

– Мстилки обломятся, – усмехнулся Духарев, смахивая топором с дерева очередной страшный «лик». – Ты давай, сынок, щепу – в костер, а стес земелькой затри. Пусть дерево растет. Эх! Вот вернемся домой, возьму сотен десять, пройдемся по здешним лесам, стешем всю эту заразу!

Сказал – и вспомнил, что похожее обещание он дал относительно булгарских богумилов. Обещал – и не выполнил.

И триумфальное настроение Духарева подпортилось. Откуда-то просочилось нехорошее предчувствие…

Но Сергей не дал ему ходу. Забыл, что он – «ведун». Ему было куда приятнее думать о хорошем, чем о всяких там дурных предчувствиях.

Впрочем, событию, которое и приведет к будущей беде, еще предстояло произойти.

Три дня спустя, въезжая в Киев, Духарев чувствовал себя триумфатором. И не без оснований. Детей он вернул. Гридней своих защитил. Врагов наказал. И своих, и княжьих. Опять-таки – не с пустыми руками возвращается. Добычи на капище взяли немало. Все довольны, а некоторые просто счастливы. Данка с Йонахом, Зван со своей Любушкой. И дед Рёрех, совершивший на старости лет боевой поход, считай, наравне с молодыми.

В городе Духарев дружину распустил. При себе оставил только Велима с десятком самых ближних – для солидности и заодно – присмотреть за пленным волохом. Поганец оказался живуч – прошлым вечером оправился настолько, что, несмотря на долгий пеший переход, попытался смыться. Духарев, после недолгого размышления, поручил присматривать за ним Торгейру, а тот, с истинно нурманской простотой, взял да и подсек волоху сухожилия на ногах.

«Мы так особо шустрых трэлей стреноживаем, – пояснил он воеводе. – Это самый надежный способ».

«Согласен, – кивнул Духарев. – Но у него есть одно неудобство. Лично для тебя».

«Это какое?» – заинтересовался нурман.

«Тебе, Торгейр, теперь придется идти пешком. Лишних коней у меня нет».