Но примерно двенадцать тысячелетий назад с востока пришли первые люди – по Перебитой руке Дорна, прежде чем она сломалась, – верхом на конях, с бронзовыми мечами в руках и огромными кожаными щитами. По эту сторону Узкого моря никогда не видели лошадей. Дети Леса, без сомнения, боялись лошадей не меньше, чем первые люди – ликов на деревьях. Строя города и селения, первые люди стесывали лица и предавали их огню. В ужасе Дети Леса начали войну. Старые песни уверяют, что древовидцы прибегли к темной магии, дабы море восстало и унесло землю, разбив Руку, но было уже слишком поздно. Война продолжалась, пока земля не стала красной от крови людей и Детей Леса, однако Детей погибло больше, ведь люди были выше и сильнее, а дерево, камень и обсидиан не могли противостоять бронзе. Наконец обе расы прислушались к своим мудрецам. Вожди и герои первых людей встретились с древовидцами и плясунами леса в рощах чардрев, на маленьком острове, что лежит посреди огромного озера, именуемого Божьим Оком.

Там они заключили договор. К первым людям отошли берега, высокие равнины и чистые луга, холмы и болота. Только густой лес навсегда оставался собственностью Детей, и нельзя было отныне предать топору ни одного чардрева во всей стране. Чтобы боги были свидетелями заключения договора, каждое дерево на острове наделили лицом, а после учредили священный орден Зеленых людей, обязанных приглядывать за островом Ликов.

Мир этот создал основу четырехтысячелетней дружбы между людьми и Детьми Леса. Шло время, и первые люди даже отреклись от богов, которых привезли с собой, и поклонились тайным божествам леса. Заключение договора положило конец Рассветным векам, и начался Век героев.

Бран сжал в кулаке блестящий черный наконечник.

– Но ты говоришь, что все Дети Леса исчезли.

– Да, они исчезли, но только здесь, – ответила Оша, откусывая конец последнего бинта зубами. – К северу от Стены все обстоит иначе. Туда ушли Дети Леса, великаны и прочие древние расы.

Мэйстер Лювин вздохнул:

– Женщина, по справедливости ты сейчас должна лежать в земле или томиться в цепях. Старки обращались с тобой лучше, чем ты заслуживаешь. Нехорошо платить за их доброту, забивая головы ребят чепухой.

– Скажи мне, куда они ушли, – попросил Бран. – Я хочу знать.

– И я тоже, – присоединился Рикон.

– Ну что же, хорошо, – проворчал Лювин. – Мир этот соблюдался, пока стояли королевства первых людей, и весь Век героев, и Долгую ночь, и в пору рождения Семи Королевств, пока наконец не пришел час – много столетий спустя – когда другие люди пересекли Узкое море.

Первыми были андалы, высокие светловолосые воины, пришедшие со сталью, огнем и семиконечной звездой новых богов, изображенной на груди. Война затянулась на века, однако в конце концов все шесть южных королевств пали перед завоевателями… Андалы сжигали рощи чардрев, срубали с них лики, убивали Детей Леса повсюду, где находили их, и повсеместно провозглашали победу Семерых над старыми богами. Поэтому Дети убежали на север…

Лето взвыл.

Мэйстер Лювин вздрогнул и умолк. Вскочив на ноги, Лохматик присоединил свой голос к голосу Лето, и ужас наполнил сердце Брана.

– Вот оно, – прошептал Бран с уверенностью отчаяния. Он знал это с прошлой ночи, он понял, ведь ворона водила его в крипту прощаться. Он знал, но не верил. Он хотел, чтобы прав оказался мэйстер Лювин. «Ворона, – подумал он, – трехглазая ворона…»

Волки смолкли столь же внезапно. Лето отправился к Лохматику и лизнул окровавленную шкуру на шее брата. В окно влетела птица.

Ворон опустился на серый каменный подоконник, раскрыл клюв и каркнул хриплым горестным голосом.

Рикон зарыдал. Наконечники стрел один за другим выпали из его ладошки, звонко ударяясь о пол. Бран прижал к себе брата и обнял его.

Мэйстер Лювин глядел на черную птицу, как на скорпиона, облаченного в перья. Он поднялся и медленной походкой лунатика направился к окну. Потом мэйстер свистнул, и ворон перескочил на его перевязанную руку. На крыльях его запеклась кровь.

– Сова, – пробормотал Лювин, снимая письмо с ноги, – а может, и ястреб. Бедняга, удивительно, как это он долетел.

Бран понял, что дрожит, пока мэйстер разворачивал бумагу.

– Что там? – спросил он, прижимая к себе брата.

– Ты знаешь, что там, мальчик, – сказала Оша, не без сочувствия в голосе. И опустила ладонь на его голову.

Мэйстер Лювин, невысокий седой мужчина с обагренным кровью рукавом серого шерстяного одеяния, не веря, глядел на них… В его ясных серых глазах блеснули слезы.

– Милорды, – обратился он к обоим сыновьям лорда Эддарда голосом хриплым и надломленным. – Нам необходимо найти каменотеса, который хорошо знал вашего отца…

В комнате в самом сердце крепости Мэйгора Санса провалилась во тьму.

Она задвинула занавески вокруг постели; засыпала, просыпалась рыдая, засыпала снова. А когда не могла спать, просто лежала под одеялом, сотрясаясь от горя. Слуги приходили и уходили, приносили еду, но она не могла даже видеть ее. Блюда ставили на стол под ее окном, где они нетронутые и портились, пока слуги вновь их не уносили.

Иногда ее одолевал свинцовый, лишенный видений сон, тогда она просыпалась еще более усталой. И все же это было лучшее время, ведь, когда ей снились сны, она видела отца. Во сне или наяву, она видела его; видела, как золотые плащи бросают его на мрамор, видела сира Илина, выступающего вперед и извлекающего меч из ножен на спине, видела тот момент… момент, когда… она хотела отвернуться, хотела, но ноги подвели ее и она упала на колени, но почему-то не смогла отвернуть голову. Все кричали и визжали вокруг, ее принц улыбнулся ей, он улыбнулся, и она почувствовала себя в безопасности, но только на мгновение, пока он не сказал эти слова, и ноги ее отца… это она помнила, его ноги, как они дернулись, когда сир Илин… когда меч…

«Быть может, я тоже умру», – сказала себе Санса, и мысль эта не показалась ей столь уж ужасной. Если она выбросится из окна, то все страдания окончатся, ну а потом певцы сложат песни о ее горе. Тело ее будет лежать на камнях внизу, разбитое и невинное, оно пристыдит всех тех, кто ее предал. Санса даже дошла до окна, открыла ставни, но тут отвага оставила ее, и, рыдая, она упала в постель.

Приносившие ей пищу служанки пытались завести с ней разговор, но она не отвечала. Однажды явился великий мэйстер Пицель со своими бутылочками и флакончиками, чтобы спросить, не заболела ли она. Он потрогал ее лоб, заставил раздеться и ощупал всю, пока служанка придерживала ее. Уходя, дал снадобье из трав и медовой воды и велел ей выпивать по глотку каждый вечер. Она выпила сразу все и провалилась в сон.

Ей снились шаги на лестнице башни, зловещее скрежетание кожи о камень, кто-то медленно поднимался к ее опочивальне, шаг за шагом. Она могла только сжаться в комок возле двери и прислушиваться, дрожа, пока он подступал все ближе и ближе. Она знала: это сир Илин Пейн идет за ней со Льдом в руке, идет забрать ее голову. Бежать было некуда, прятаться негде, дверь заложить нечем. Наконец шаги смолкли, и она поняла, что он прямо снаружи, стоит молчаливый со своими мертвыми глазами и длинным, покрытым рытвинами лицом. Тогда она поняла, что не одета. Она согнулась, пытаясь прикрыть себя руками, а дверь со скрипом начала открываться, пропуская острие двуручного меча.

Она проснулась со словами:

– Пожалуйста, пожалуйста, я буду хорошей, я буду хорошей, пожалуйста, не надо! – Но слушать было некому.

Когда за ней действительно пришли, Санса шагов не услышала. Дверь открыл Джоффри – не сир Илин, а мальчик, который был ее принцем. Свернувшись, она лежала в постели, шторы были задернуты, и ей трудно было сказать, полдень сейчас или полночь. Сначала она услышала, как хлопнула дверь. Затем занавеси ее кровати отодвинулись, и она прикрыла глаза ладонью, защищаясь от внезапного света, и увидела их, стоявших над ней.