– Отлично. Но было бы безумием тратить папины деньги на такой обман. Согласен? А все остальные затраты на свадьбу? О, милый, вчера ночью я целый час не могла уснуть, размышляя обо всем этом.

– – Возможно, затраты окупятся, если мы восстановим разбитый брак твоих родителей. – Лорд Фрэнсис снова похлопал Софию по руке.

– Даже если этого по какой-то причине не произойдет до нашей свадьбы, надежда все равно остается. Я только что вспомнила папины слова. – Внезапно просияв, София взглянула на него. – Папа сказал, что если для нас важно видеть их обоих вместе, то в будущем они будут приезжать к нам вместе. Понимаешь, Фрэнсис, у нас еще будут возможности – на Рождество, или на Пасху, или на крестины, если это произойдет довольно скоро.

Лорд Фрэнсис продолжал похлопывать Софию по руке и насмешливо смотрел на девушку.

– О, – ее улыбка погасла, – я забыла. Ничего не выйдет, да?

– Возможно, они сойдутся, когда у тебя будет следующая помолвка. Подумай, быть может, тебе следует сделать помолвки регулярными?

– Не превращай все в шутку. Это серьезно, Фрэнсис. И не думай, что я умышленно унизила бы подобным образом кого-либо другого, понятно?

– Значит, только меня?

– Но ты совсем другое дело, – откровенно призналась София, глядя ему в глаза. – Ты… О, я не знаю… Ты – Фрэнсис, и этим все сказано. Я не могла бы проделать все это с кем-либо другим. Никто другой меня не понял бы. И я не смогла бы вот так прямо разговаривать с кем-либо еще. И не нужно произносить того, что вертится у тебя на языке. Любой другой прямиком отправил бы меня в сумасшедший дом, сама знаю.

– Я хотел сказать совсем не это. Я хотел еще раз предупредить тебя, Софи. Ты, часом, не влюблена в меня, нет? Мне совсем не нравится этот разговор о том, что со мной ты чувствуешь себя непринужденно и все такое прочее.

– Влюблена в тебя? – Ее взгляд снова засверкал огнем. – Какая чушь! Я просто хотела сказать, что с тобой

Могу не следить за собой, потому что ты просто Фрэнсис, и не беспокоиться, задела я твои чувства или нет, отчасти потому, что у тебя нет чувств, а отчасти потому, что у меня впереди вся жизнь, чтобы даже с тобой договориться. Влюблена в тебя! – В ее голосе и на лице сконцентрировалось все мировое презрение.

– Ну, тогда я спокоен. На мгновение мне стало немного не по себе, Софи. Девятнадцать дней – это означает самое большее восемнадцать дней быть помолвленными. Думаю, мы сможем выдержать такой срок, правда? Хотя кто знает? Возможно, он будет короче. Возможно, твои мама и папа будут скучать друг без друга и бросятся в объятия после нашего возвращения из Лондона.

– Думаешь? – с надеждой спросила София. – О, Фрэнсис, ты действительно так думаешь?

– Во всяком случае, я должен рассматривать и такой вариант, если хочу остаться в здравом уме.

«Фрэнсис вполне мог бы занять место в экипаже, а не ехать верхом. Как хорошо, что сегодня тепло», – думала Оливия. Большую часть поездки София сидела у открытого окна, а ее суженый скакал радом, болтая с ней, и дважды, как заметила Оливия, наклонялся, чтобы коснуться лежавшей на бортике руки девушки.

А потом Оливия закрыла глаза, У нее сжималось сердце при виде этой юной любви, она безумно боялась, что эта любовь слишком сильна. Она хотела бы убедить их беречь свою любовь и не поддаваться даже сильнейшему искушению, способному поколебать ее. Она хотела бы предостеречь молодых людей, чтобы те, будучи влюбленными, не возводили друг друга на пьедестал и не считали друг друга идеалом. Хотела бы сказать им, что нужно прощать человеческие слабости…

– Мама спит, – тихо заметила София, – так что незачем продолжать. Большое спасибо, Фрэнсис.

– Мне это совсем нетрудно, Софи, – весело ответил он. – Как тебе удается сохранять кожу такой нежной? – И без всякой видимой причины улыбнулся.

– Ты видел? – София перешла на взволнованный шепот. – Ты видел, что они поцеловались?

– Очень благоприятный знак. Лакей, державший открытой дверцу кареты, едва не проглотил язык. Могу поспорить, Софи, это будет темой дня в лакейской не только сегодня, но и целую неделю.

– Я чуть не упала в обморок от счастья.

– Очень рад, что этого не случилось. Никогда не знал, как обращаться с дамами, падающими в обморок. Следует побрызгать на них водой, похлопать по щекам, с воплями заметаться по дому в поисках нюхательной соли или поцеловать, чтобы привести в чувство? Полагаю, выбор этого последнего средства, конечно, сильно зависит от того, кто эта дама. На тебе, Софи, я мог бы испытать этот способ.

– Если бы я не боялась разбудить ее, я отреагировала бы иначе, – после минутного молчания отозвалась София, а лорд Фрэнсис фыркнул.

«Итак, все удалось, – размышляла Оливия. – Терраса была пуста, за исключением нескольких слуг, и кроме меня, Маркуса и Софии с Фрэнсисом других свидетелей не было. София довольна и не догадывается, что все было разыграно ради нее. Но я отреагировала, как девчонка», – с долей отвращения к себе призналась Оливия, прячась за опущенными веками, чтобы еще раз пережить его короткий поцелуй.

– Не забудь купить наряды и для себя, Оливия, – напомнил граф, обняв ее за плечи после того, как поцеловал на прощание дочь. – И не позволяй Софии довести тебя до безумия. – Он с улыбкой подмигнул девушке. – Жду вас через неделю.

А затем он наклонил голову и, не разжимая губ, поцеловал ее холодным поцелуем, не слишком долгим и не слишком коротким – поцелуем, приготовленным заранее ради Софии, поцелуем, которого можно ожидать от отца или брата, а не тем, о котором может мечтать и который снова и снова будет мысленно переживать изголодавшаяся по любви женщина.

А Оливия изголодалась по любви.

Ночами она лежала без сна, бесконечное число раз воскрешая в памяти каждое мгновение их занятия любовью в потайном саду, хотя этими словами едва ли можно было описать то, что произошло тогда. Маркус всего на несколько недель был оторван от городских развлечений и объятий леди Монингтон, она же прожила без мужчины четырнадцать лет. Они не занимались любовью, просто удовлетворяли ненасытный голод и утоляли иссушающую жажду – и только. И тем не менее каждую ночь Оливия предавалась воспоминаниям о неуправляемой страсти, которую когда-то принимала за любовь. Она чувствовала, как ее тело оживало при воспоминании об умелых мужских ласках, и ощущала тошноту при воспоминании об очевидном опыте Маркуса.

Накануне вечером, после того как она закончила переодеваться, он постучал из своей туалетной комнаты и, не дожидаясь ответа, открыл дверь и вошел к ней. Оливию бросило в жар при мысли, что она могла быть не одета или принимать ванну. Хотя, несомненно, он просто смерил бы ее холодным взглядом и заметил, что она все же его жена.

– Тебе еще нужна сейчас твоя горничная? – спросил граф.

– Можешь идти, Матильда, спасибо, – поблагодарила Оливия, и девушка тотчас вышла из комнаты.

Оливия и Маркус почти не разговаривали друг с другом после той бурной перепалки посреди танцевальной площадки. Ссора была чем-то новым в их отношениях, прежде они никогда не ссорились, и Оливия не представляла, как себя вести.

– София расстроена, – отрывисто сообщил граф. Он стоял, слегка расставив ноги и заложив за спину сцепленные руки, и, казалось, заполнял своим существом всю туалетную комнату. – Девочка заглянула за фасад нашей любезности и поняла, что все делается ради гостей. И она обратила внимание, что даже взаимная любезность исчезла после бала. Сегодня днем, когда мы разговаривали, она была готова расплакаться.

– Возможно, София должна взглянуть правде в глаза. – После непродолжительного молчания Оливия, сидевшая на табурете перед зеркалом, обернулась, держа в руке щетку для волос. – Маркус, быть может, больше не стоит оберегать ее.

– Не стоит? А разве мы когда-нибудь оберегали ее, Оливия? Если бы, как мы заявляем, мы всю жизнь любили дочь, разве мы так или иначе не уладили бы наши проблемы и не остались бы вместе ради нее?