А как мне нравилось бегать на сопку, когда созревала редкая и для нашего Крайнего Севера морошка! Может, где-то она и росла целыми полянами. Но вблизи города попадалась крайне редко. Какая же эта вкусная ягодка - вкуснее чем брусника, шикша и голубика! Я могла уходить далеко в сопку, и ведь не боялась в десять-двенадцать лет, что меня сожрет медведь или росомаха. А этих агрессивных зверей было много и тогда, и позднее. К счастью, пути не сходились.

Мама, когда была беременной моею младшей сестрой, то на последнем сроке беременности, только не на седьмом, как было со мной, а аж на девятом, снова собралась в Гижигу. Но дело уже было не в извращенном токсикозе, а в том, что умерла ее мама. И она поехала на похороны в начале сентября.

Я тогда пошла в пятый класс. Папа маму одну не хотел отпускать и поехал с ней. А всех свиней - штук тридцать (целая ферма, по сути) - оставил на своего брата- моего дядьку, который рыбинспектором работал, и на меня. Но дядька, обещав, что поможет, так и заквасил в силу молодости и бесшабашности со своими дружками, вернувшись из долгой командировки.

Мы с ним под пластинку с песней Андрея Миронова "Бабочка крылышками бяк-бяк, бяк-бяк" (как я обожала эту песенку из известного кинофильма!) сварили курицу (прямо непотрошеную - и дядька, и я не знали, что ее надо потрошить), а потом я поехала на дачу свиней кормить, а дядька обещал приехать. Но так за все пять дней, которые надо было во время отсутствия родителей ухаживать за живностью, он так и не появился. Я же не придала значения, что такое трудное дело - кормить свиней, стала заниматься хозяйством, забыв про школу.

Свиньи, крысы и консервы с горбушей

Было еще самое начало учебного года и никто не спохватился, что я отсутствую. Много ли или мало надо было корма и воды давать свиньям, я не знала. Но с каждым днем они все свирепее на меня смотрели, а самые большие свиноматки пытались меня догнать и, наверное, съесть, Я от них не хуже, чем в толпе с пьяными мужиками и бабами, выворачивалась и бежала от корыта обратно до калитки с пустым ведром и успевала закрыть за собой эту калитку, прежде чем свиноматка в проход заскочет. Чтобы донести до корыта несколько ведер корма, сначала через заборчик рассыпала этот комбикорм вдоль загороди. А потом, пока большие свиньи отвлекались на эти "перекусы", бегала с ведрами воды и корма попеременно до нескольких больших корыт. Так и удавалось кормить этих несчастных животных. Вечером их надо было загонять в дом, а днем выгонять на улицу. Что-то пыталась убирать, чистить.

Но за эти пять дней я сама превратилась в доходягу. Один раз, когда из еды осталась лишь одна горбуша в консервах, которая мне совсем надоела, я поехала домой. Заодно помылась и набрала дома немного засохшего хлеба (на новый у меня не было денег, только копейки на автобус). А еще взяла икры, сгущенки - благо с едой у нас всегда все было в порядке. В автобусе я прямо на конечной уснула. Меня разъяренный водитель разбудил и сказал, чтобы я - прогульщица, как он подумал, шла пешком, раз прозевала свою остановку. Долго я тащилась со своей авоськой, потому что больше у меня на автобус денег не было. А дядька, которому родители оставили деньги - кормить меня - так и не появлялся. Еще надо было два дня как-то выживать. Так и выживала вместе со свиньями. Когда в доме было прохладно, я топила печку - обливала щепки(которые сама где попало насобираю, потому что дрова мы не заготавливали, а был только уголь) бензином и бросала зажженную спичку, а сама убегала за дверь.

Худая, чумазая, а свиньи - тоже худые. Такой меня и застали родители. Я же справилась с этой тяжелой миссией.

Правда, были страшные моменты, когда ночью в доме хозяйничали крысы. Они были ростом с кошек - могли бы меня закусать, но поскольку им и без того хватало еды - комбикорма, то до меня они так и не добрались. Спала же я на интересном ложе. В кухне, где печка, папа из бетона сделал небольшой загон - прямо возле окна, куда и засыпал комбикорм, а сверху, прямо над комбикормом клал огромный толстый пенопластовый лист - а уже на него бросали разные одеяла, пальто. Вот на такой лежанке я спала. Днем-то было тихо, а ночью из-под пенопласта, на котором я спала, были слышны дикие писки крыс - они купались, резвились в этом комбикорме. Когда они совсем доставали своим визгом, я брала палку и стучала ей по пенопласту. На какое-то время крысы успокаивались, но потом снова устраивали невозможную возню.

В углярку я даже днем побаивалась заходить, поэтому собирала разные деревяшки. Заходила я туда два раза, когда мне требовалась консервированная горбуша, которая в углярке стояла целыми коробками - папа откуда-то навозил. Но по краям этих коробок, как тушканчики, сидели крысы, глаза их в темном сарайчике зло горели - заходила я туда только с зажженным куском картона - быстро захватывала сколько получалось банок горбуши и выскакивала наружу. Думаю, почему меня крысы не трогали? Да, было много комбикорма, а еще было три собаки. Одна - настоящий злой Полкан - на привязи, который по возможности ловил и давил крыс. Он съедал их, оставляя только безобразные, с большими зубами головы. А еще со мной все время были две собаки - беспородная Цыганка и немецкая овчарка Кай. Они меня и охраняли и всегда следовали по пятам. Ночью они спали рядом с пенопластовой кроватью. Днем могли уйти гулять либо со мной, либо без меня.

Когда родители увидели меня изможденную, равно как и истощенных, но живых свиней, папа хотел надавать тумаков дядьке. Но того еще надо было найти, а когда у человека запой - дело это сложное. Пока папа искал брата, то уже и весь гнев испарился, и я поправилась, и свиньи пополнели. Так что, чего было уже драться?

Но тогда, пожив между двумя огнями - злыми свиньями и не менее злыми крысами - и те, и другие норовили меня сожрать полностью, я, наверное, немного повзрослела. В свои двенадцать лет я поняла, что жизнь состоит не только из одной радости и иногда из тумаков, но и из очень сложных ситуаций.

Одно всегда было одинаковым - какими бы ни были родители, я никогда на них не обижалась, от них принимала все так, как будто это и нужно было.

Аккордеон и лужи

Хотя то, что детство закончилось, я решила еще за год до этого, когда папа, не успела я перейти в третий класс, записал меня в музыкальную школу. Отделение музыкалки, как и прачечная, находилось совсем рядом от дома. Там элегантно одетая тетенька, проверив меня на улавливание звуков - а она стучала пальцами по столу и я должна была следом повторить, - сказала, что у меня есть музыкальный слух. Я еще не знала, что меня ждет и на каком инструменте я буду играть. Но за меня все решил папа.

Сам он - замечательный гармонист, причем, самоучка. Он очень хотел, чтобы я играла на аккордеоне - как Дранка, которого часто показывали по телевизору.

- Вот люди к чему стремятся, а тебе бы только по лужам бегать!

И тут началось - в музыкалку надо было ходить чуть ли ни каждый день, а еще помимо обычных уроков, надо было заполнять нотные тетради и репетировать.

Господи, как я ненавидела эти ноты! Ну не лежали у меня ни душа, ни сердце к игре на инструменте, тем более на аккордеоне! Чего ж меня было мучить-то! У-у-у- выла я над аккордеоном, ненавидя его черно-белые клавиши. Но из меня пытались сделать до безумия одухотворенного человека.

Каждый раз я порывалась бросить музыкалку, но не тут-то было. Моя преподавательница по классу аккордеона жила в нашем же доме, только в крайнем от булочной подъезде. Как бы я ни выводила ноты (а выводила я их специально жирно, по нескольку раз, чего категорически нельзя было делать), преподавательница терпела, высказывала родителям, чтобы я при них заполняла нотную тетрадь, а заниматься, дескать, мне надо, потому что я одаренная девочка.

Я же не могла видеть аккордеон. К счастью, мне его не купили, а взяли в прокат. Была такая услуга в советское время - все можно было брать на прокат: телевизоры, холодильники, стиральные машины и даже музыкальные инструменты. Стоило это не очень дорого, но для семейного бюджета, все же, ощутимо. Я прозанималась ровно восемь месяцев - с начала сентября 1985 года по начало мая 1986-го. Это было самое мучительное время в моей жизни.