Сон хорош тем, что ты всегда просыпаешься. Неважно, какие кошмары тебе снились, но наяву ты жив и здоров. Так и с тем сном. Я проснулся живым, спасшимся из плена, но с неподъемной и больной головой. Казалось, она была огромной, гудящей медным звоном на всю округу и мне хотелось схватиться за неё, зажать ладонями, чтобы унять этот безумный звон, отдающий резонансом в мозгу.

Почему всё так скверно? Ведь я всего лишь белковое тело, примитивно устроенное, простое как одноклеточная амеба, а у белковых тел, как известно, голова не болит. У них вообще ничего не болит, тем более душа.

Я окинул задумчивым взглядом сидящих коллег, горячо обсуждающих проблему тупых клиентов, углубленный в себя, в свои размышления.

- А ты что думаешь, Данила? - вдруг поинтересовался Иван, вернув меня к действительности.

Сквозь свои размышления я вполуха слушал проходящие дебаты. Речь шла о возможном использовании жалобщиков на автосалоны в рекламных целях банка. Этот хитроумный план предложил Рыбалкин, а Кравчук его поддержал. Дело в том, что многие заемщики по программам автокредитования постоянно предъявляли претензии на завышение цен, неукомплектованность машин и другие косяки автосалонов, с которыми работал Банк.

Рыбалкин взялся за урегулирование спорных ситуаций, но при этом просил клиентов писать на сайте банка благодарственные письма или заметки - чего не сделаешь ради рекламы!

Один из таких заемщиков по фамилии Семизвонкин недавно вывесил на сайте письмо. Благодарственное. Вроде как выражал признательность банку за оказание помощи при возврате денег из автосалона, которые он переплатил из-за фактического обмана. Как выяснилось, салон мутил воду при помощи нашего менеджера, работавшего на местной площадке.

- Так что думаешь? - повторил вопрос Кравчук, с ожиданием поглядывая на меня.

- По-моему, это все чепуха! - пожимаю я плечами, - что за реклама? Клиент нас благодарит за то, что мы вернули часть бабок, забранных у него с нашей же помощью.

- Ну почему? - загорячился Рыбалкин, - я сам там разруливал и если бы не я, то...

- Надо было нормально с автосалонами работать! А то набрали всяких "серых", где одни Джамшуты и Вахи, - я говорил со знанием дела и Юра замялся.

- Окей, окей! - примирительно пробурчал Иван и сказал мне: - Ты Изотов не лезь не в свое дело! Занимаешься рекламой - вот и занимайся! Но... - тут Кравчук обратился ко всем, - я согласен с Данилой, нам надо избирательно подходить к таким кейсам. Получается, не рекламная, а антирекламная акция. И еще, Алена, свяжись с айтишниками, пусть снимут с сайта письмо Семизвонкина, а то над нами будут остальные банки смеяться.

- Да, умора! - опять захихикала Василькевич. У неё сегодня было хорошее настроение.

После совещания, все двинулись на свои места. Шел и я, мысленно возвращаясь к вопросу о душе белковых тел. Может всё-таки у меня есть зачатки души, совсем немного, всего лишь граммулька?

С другой стороны, зачем она, эта душа? С ней ведь некомфортно, беспокойно, ответственно. А мы как дети, за которых отвечают родители, и поэтому легки и бесполезны, порхаем по жизни бестолковыми мотыльками.

6.

В кофе-пойнте меня поймал Кравчук. Он подошел - высокий, элегантный, из темно-серого пиджака выглядывали манжеты белоснежной рубашки с запонками. По сравнению с ним мой костюм выглядел убогой тряпкой, купленной на дешевом вещевом рынке. Да, не случайно на него табунами западали девчонки!

- Слушай, Даниэль, - он отчего-то назвал меня так, словно разговаривал с иностранцем, - с моим знакомым, помнишь, я тебе говорил о рекламщике, так вот, с этим чувачком не срастается. У него свои заморочки, в общем, ему некогда и вообще он свалил на Мальдивы. Так что ты забей, не бери в голову. Окей?

У Кравчука опять неприятно пахнет изо рта, и я невольно отстраняюсь.

- Кстати, хотел тебе тоже коммуницировать, - сообщаю, испытывая смутную гордость собой, своей ловкостью, - когда мы ездили с Лизой на презентацию директор компании Евгений Иванович предложил сотрудничество. Он уже сбросил прайс.

- Окей! Тогда работай с ним.

Иван как бы дружески хлопает меня по плечу и отходит. Однако мне кажется, что в его жесте нет ничего дружеского, скорее, этот жест выглядит покровительственно. А может, так только кажется?

Я ставлю стакан остывшего кофе на столик, настроения допивать уже нет.

Ох уж эта моя подозрительность? Она выглядит так плебейски, как мнительность маленького человека, перманентно готового к обидам.

Через пару дней говорю со своим непосредственным начальником о предложении Евгения Ивановича. Мне нужно еще около десяти тысяч долларов, чтобы осуществить новый проект. Деньги для банка небольшие и я знаю, что заполучить их можно, но Арсений Павлович, мой начальник, прижимист.

- Тебе зачем? - бурчит он, перебирая маленькими неуклюжими руками с короткими пальцами, бумажки, валяющиеся на столе. Я всегда удивлялся, как он с такими детскими пальцами умудрялся быстро печатать на клавиатуре.

- Понимаете, Арсений Павлович, клиент неплохой подвернулся. Предлагает печатать банковскую рекламу на постерах, и размещать их в метро. Но надо чуть-чуть увеличить бюджет.

- Ты же знаешь, нам нельзя превышать лимиты, - недоволен начальник. - Нам на год отпустили тридцать тысяч долларов. Ты уже спустил почти двадцать, а впереди еще полгода.

Арсений Павлович замолчал, равномерно постукивая короткими пальцами по столу. Этот стук напоминает звук метронома, который использует настройщик роялей. Тук-тук, кап-кап. Словно на стол кладут монеты, а Арсений Павлович медленно, со знанием дела, их отсчитывает. По одной.

- Но мы можем попросить директора добавить бабок! На крайний случай! - не сдаюсь я.

- Тридцать тысяч! Ты меня слышишь? Ни центом больше! И потом, зачем нам постеры в метро? Может, еще прикажешь биллборды на Красной площади развесить? С такими темпами мы банк пустим по миру.

- Я на эту тему разговаривал с Кравчуком, - покривил я душой.

- И что он сказал?

- Поддержал. Сказал, что метро - оригинальная идея, что её надо использовать.

- Н-да... - задумчиво ворчит Арсений Павлович.

Ему определенно хочется мне отказать, и я вижу это невооруженным глазом. Но с Кравчуком Арсению Павловичу ссориться не с руки. Из Кравчука может получиться могущественный враг, а зачем эта беда моему начальнику? Он осколок старой управленческой команды, оставшейся после корпоративной бури, пустившей ко дну старый банк. Поддержки у Арсения Павловича никакой, и я не понимаю, кто и зачем его держит. Может, о нем просто забыли?

- Ладно, попробую что-нибудь сделать, - нехотя выдавливает начальник, - запрошу "Голову", но ты не сильно надейся. Там сейчас экономят.

- Могу намекнуть Ивану, чтобы позвонил в головной офис. Для ускорения.

- Не надо!

Сижу, зарывшись в бумаги. Работа рекламщика скучна и однообразна, в ней нет ничего героического и романтического, никакого драйва. Нашел клиента, заключил договор, оформил выплаты и получил продукцию. Затем, разместил её в масс-медиа среди homo sapiens, и опять начинаешь сначала. Всё как на конвейере. Да это и есть конвейер пиарщиков.

Услышав непонятное шуршание, поднимаю голову и обнаруживаю, что рядом на стул присел Степан Соснин, муж Лизы. У него заговорщицкое лицо. Он делает вид, что пьет кофе, утащив пластиковый стаканчик из помещения кофе-пойнта. Впрочем, кофе уже в стаканчике нет. Легкая пластиковая оболочка вырывается, норовит вылететь из его неловких пальцев и залить оставшимися в нем каплями коричневой жидкости мои бумаги с очередным договором, разложенные на столе. Я с опаской смотрю на руку Степы, на его пальцы, которые могут в любой момент разжаться из-за одного неудачного движения.