На улице тихо, безлюдно. Отдаленно бухают минометы, самоходные установки украинских военных стреляют со стороны аэропорта. За несколько дней, проведенных в городе, я уже привык к этим звукам, как к обычному городскому фону, вроде грохота трамваев, сигналам машин, людскому шуму. К тому же по звукам начинаю отличать орудия, как заправский фронтовик - это лупит самоходка "Нона", это шмаляет танк Т-64, а это гвоздит миномет "Тюльпан".

На одном из перекрестков наталкиваюсь на сгоревший и покореженный от прямого попадания микроавтобус. Я хочу его объехать, отправиться дальше, но на обочине замечаю окровавленную камуфляжную куртку, сломанный автомат без приклада, валяющийся рядом бронежилет со следами осколков. Трупов или раненых поблизости нет, наверное, увезли.

На полном ходу притормаживаю - бронежилет, хоть и поврежденный мог бы пригодиться. Натягиваю его на себя и чувствую неуютно, словно на грудь положили тяжелый камень, а сам я превратился в неуклюжего рыцаря в доспехах. Подростковый велосипед вслед за мной тоже чувствует неудобство. Он скрипит, шины вдавливаются в асфальт, того и гляди лопнут от возмущения. Но, как и я, велосипед справляется с этим испытанием.

С другой стороны - с бронежилетом спокойнее.

16.

Через полчаса оказываюсь в точке сбора.

Перед штабом уже толпятся ополченцы. Человек двадцать. Высокий, стройный парень в камуфляже, без оружия, громким голосом оглашает списки людей, вызывая ополченцев не по фамилиям, а по позывным.

- Беда, Гром, Кречет, - зачитывает он, - идёте во вторую группу!

Тех, кого назвали, отделяются от общей массы и отходят в сторону. Замечаю, что там уже стоит несколько сформированных патрулей.

- Косарь, Медведь, Красный, - продолжает читку человек и еще несколько ополченцев пополняют ряды патрулей.

Свой позывной я слышу почти в конце списка. Скрипач, Север, Братан. Последний позывной мне странно знаком - такой был у старшего Безручко в селе Засечном. Я оглядываюсь, чтобы убедиться, что увижу другого человека, выбравшего распространенный позывной, но вдруг в вышедшем ко мне человеке узнаю Петра. Самого настоящего, здорового и невредимого. По-видимому, он давно заметил меня и узнал, но не подходил. На нём выцветший камуфляж, на голове натовская каска, отобранная у кого-то из бойцов ВСУ, длинные рыжие усы депрессивно свисают вниз.

- Привет, Петро! - обрадованно здороваюсь с ним, но бывший сослуживец энтузиазма не проявляет.

- Здорово! - цедит Безручко сквозь зубы, не глядя в мою сторону.

Не знаю, чем вызвано его недовольство и мне, в общем-то, всё равно, но хочу объясниться:

- Вы куда делись с блокпоста? Я, когда вернулся...

- А ты куда дернул? Ушел к танку, а на нас в это время навалились укропы.

- Потом вернулся.

- Потом, потом! Кольку они ранили, я его тащил на себе, а в хате он умер. - Петр сплюнул под ноги.

- А дядька Никита?

- В подвале сховался. Не знаю, нашли его, чи не...

Я боялся спрашивать об Оксане. Вдруг с ней случилось что-то ужасное, неприятное, то, что заставит меня сожалеть о знакомстве с ней? Когда ужасные вещи происходят с незнакомыми людьми - это событие скользит мимо сердца и оседает только в голове как еще одна неприятная информация, которых и так достаточно много в этой жизни. Тут ничего не поделаешь, жизнь полна неприятных сюрпризов!

А когда что-то случается с близкими, известными тебе лично - тогда другой расклад и потому у меня нет привычки сближаться с кем-то. Чтобы потом не переживать. Это одно из правил белковых тел - ни с кем не сближаться. И такое открытие я уже делал, когда уходил из Засечного по неубранным полям подсолнечника.

Не дожидаясь моего вопроса, Безручко безучастно сообщает:

- Оксана с матерью уехала в Мариуполь. Их укры вроде пропустили как беженцев.

- Понятно.

Я отделываюсь одним словом, потому что больше говорить не о чем. Уехала, спаслась и, слава богу! Остальное меня не касается.

Патрулирование начинается сразу. Старшим в нашей группе назначен Петр. Третий патрульный с позывными Скрипач оказывается мелким парнем, роста ниже среднего, щуплым, но достаточно быстрым и вертким. Он весь увешан оружием от автомата до десантного ножа, рукоять которого торчит из разгрузки. В разгрузку, кстати, он засунул несколько гранат, а с боку на поясе ещё болтается пистолет.

- Ты откуда такой военный? - интересуюсь я.

- С Дона. Казак я.

- Ага, казак... - с сомнением бормочет Петро.

Парень шмыгает носом, но не от простуды, как я понимаю у него такая привычка.

- Предки мои с Дона, - поправляется он, - а сам я из-под Луганска. Здесь учился в Донецке.

- Да ладно! - я удивляюсь появлению столь неожиданного спутника, - студент что ли? Что изучал?

- Химию. В Луганске завод есть химический, хотел туда после...

Скрипач явно не хочет продолжать студенческую тему. Он выдвинулся вперед, опережая нас с Петром на несколько шагов, настороженно вертит головой по сторонам, напоминая голодного птенца, оставшегося без родительской опеки.

Народу нам встречается мало. По дороге изредка проносятся разные легковые и грузовые машины, прогромыхали три танка ополчения.

- Где будем искать диверсантов? - нарушаю неловкое молчание, повисшее между мною и Безручко.

- Сами найдутся! - мрачно отвечает тот.

Мы идем дальше.

17.

Этот город производит на меня странное угнетающее впечатление, как город-призрак, внезапно возникший посреди богатой и густонаселенной земли. Широкие улицы, утопающие в зелени деревьев, жаркое солнце в бездонной синеве неба, современные дома. Но... людей на улицах почти нет, магазины закрыты, на домах появились шрамы войны: следы осколков, возникшие после яростных обстрелов украинских военных, черные провалы окон от пожаров. Машины пролетают мимо, словно боятся задержаться на мертвых улицах и тут же превратиться в сюрреалистичные памятники эпохи гражданской войны на Украине. Памятники в виде обгорелых остовов.

И мне кажется, что город-призрак живёт сам по себе, своей отдельной жизнью, город, забытый населением.

До нас вдруг доносятся звуки выстрелов со стороны соседней улицы. Огонь ведут, похоже, из гранатомета. Что там? Прорвались танки укропов? Начался штурм со стороны аэропорта?

Скрипач пригибается, а поскольку парень и без того маленький, кажется, что он опустился на корточки. Мы с Петром берем наизготовку автоматы и жмемся к стене дома. Что делать? Бежать вперед или укрыться за углом, а может, прыгнуть в подвал через разбитое окно?

Из-за поворота выкатывается толстая старая женщина. Она что-то бормочет и размахивает руками как встревоженный шмель, которого выкуривают дымом из гнезда. Завидев нас, женщина бросается в нашу сторону.

- Хлопцы! - кричит она еще издали, - там диверсанты, стреляют.

- Где, кто? - почти хором спрашиваем мы.

- Там, там, - она машет рукой по направлению к соседней улице. - На машине они. Выскочили, достали трубу, и давай из неё палить во все стороны.

- Всё, погнали! - не дослушав, Петро машет рукой, и мы бежим за ним следом.

На соседней улице уже пусто. Ни машины, ни людей. Из окон двух пятиэтажных домов поднимается густой черный дым - стреляли по жилью. Где-то слышен отдаленный плач, наверное, кого-то убили или ранили.

- Суки укропские! - скрипит зубами Петр, - мы их достанем!

Про себя я не сомневаюсь - конечно, достанем, рано или поздно. Мы их достанем или они нас.

По нам стреляют. Я не сразу понимаю, кто стреляет, откуда. Пули шлепают в стену пятиэтажки прямо возле нас: одна бьёт над моей головой, вторая крошит кусок бетонной плиты возле ноги Скрипача.