Как ни странно, никто меня не преследует, ну и хорошо! Продолжаю жать на газ.

На одном из крутых поворотов, чувствую, что машина не повинуется, ерзает, ныряет из стороны в сторону, как пьяная. Мощная и неумолимая сила инерции тянет меня вперед и вбок, к перилам набережной, туда, в темную и быструю глубину реки.

"Шевроле" как будто вырывается из пут, связывающих руки, и стремительно прорубив железное заграждение, обрушивается на стекло воды, рассыпая по сторонам хрустальные брызги. Машина медленно погружается вниз, а я завороженно смотрю, как водяные струи проникают в салон, как постепенно заполняют его. Вот уже над крышей метровая толща воды и кажется, что она всем своим весом давит на "Шевроле", не давая всплыть на поверхность.

Ещё, кажется, что машину тянет на дно не только тяжесть воды, но и груз, невесть откуда взявшийся в багажнике - огромные, неподъемные камни или металлические балки. Как якорь надежно удерживает корабль, цепляясь за дно, как балласт уверенно тянет водолаза вглубь водяной стихии, так и этот груз не хочет отпустить меня на волю. А может это вовсе не металлический груз, что если это груз моих проблем?

Приборы на панельной доске продолжают гореть, показывая, скорость, заправку бензобака, время. Автоматически отмечаю, что сейчас уже вечер, почти половина девятого.

Эти приборы отчего-то интересуют меня. Я их внимательно рассматриваю, чувствуя, как холодная речная вода доходит до коленей, достигает груди, подступает к подбородку. Мои глаза фиксируют показатели бензина в бензобаке - его еще много, еще хватит, чтобы съездить на дальние расстояния, к примеру, в Крым.

Мне становится трудно дышать. Пора принимать решение, что делать дальше - спасаться или тонуть.

"Выплывать, пробиваться это для сильных, а я не такой, - думаю, словно в полусне, - я не сильный! И меня там, на поверхности, никто не ждет. Никто!"

Так я думаю, готовый умереть, но вдруг чувствую, что у меня освободились руки. Как будто до этого были связаны, а теперь развязались. И стало легко и свободно.

Это не могло закончиться по-другому. Что бы я ни делал - результаты всегда очевиден, он всегда плачевный. Поначалу всё кажется позитивным и многообещающим, а затем - пресным, скучным и обыденным. В конце концов, я бегу сломя голову от того, кем восхищался, на кого надеялся и в кого верил.

Часть вторая.

10.

На ветке липы сидит воробей. Серый, маленький. Он настороженно вращает головой по сторонам, готовый сорваться и улететь в любую минуту. Иногда его прикрывают зеленые листья дерева и мне не видно этой маленькой пташки. Тогда я переворачиваюсь на боку, подминая пожухлую от жары траву, и пытаюсь найти положение более удобное для наблюдения.

Мои маневры не всегда удачны - в бок впивается приклад автомата и больно давит на ребро. Я отодвигаю его в сторону, но не далеко, чтобы был под рукой на всякий случай.

Наш блокпост находится в километре от небольшого села Засечное, на асфальтовой дороге, соединяющей один из небольших городков Донбасса с Донецком. Собственно, блокпост - это груда мешков с песком, несколько бетонных балок и старые автомобильные шины. Украшает этот мешочный натюрморт небольшой флажок Донецкой республики из трех лоскутов черного, синего и красного цвета, воткнутый сбоку. Материя без ветра обмякла и висит как простая тряпка.

Преграда, собранная наспех из подручных средств вряд ли сможет остановить вражескую тяжелую технику, разные там танки и БТРы. Это понимаю я - не специалист в военном деле, это понимают ополченцы, несущие службу вместе со мной - мужики из ближайшего села.

Все всё понимают, но не уходят.

Надо мною висит южное солнце, намертво привязанное к зениту, стоит жара и тяжелая июльская тишина, разрываемая глухим буханьем орудий со стороны украинских военных. Канонада разносится далеко по окрестностям.

- Черти долбанутые, из "Градов" лупят, - добродушно сообщает мой "сослуживец" - толстый дядька без передних зубов, которые ему, якобы, выбили нацгвардейцы. Его необъятное пузо обтягивает майка зеленого камуфляжного цвета, на коленках пузырятся черные спортивные штаны. Обут он в кроссовки, бывшие когда-то белыми. Недостаток зубов приводит к небольшой шепелявости и поэтому мне слышится окончание фразы как: "Ишь Градов люпят".

Его зовут "дядька Никита". С рацией он обращаться не умеет и словосочетание "дядька Никита" превращается, в своего рода, позывной, как небезызвестная "баба Наташа" в Мариуполе.

Что я здесь делаю? Как сюда попал, после падения в реку на машине? Один бог знает! Я доброволец из России, оказавшийся в этом месте чисто случайно, по распределению в Донецке. Неделю со мной возились, обучали стрелять из автомата, дали пару раз подержать в руках гранатомет. Как обыкновенный офисный житель я, в свое время, откосил от армии по здоровью - военного опыта у меня никакого.

Но опыт здесь не главное - главное желание, настрой, боевой дух.

Воробей вспорхнул с ветки и куда-то улетел. Но куда? Небольшая стайка деревьев, росших возле блокпоста, своей густой листвой загораживает мне обзор. Дядька Никита несколько раз порывался их спилить, но сельчане не дали, пожалели - на юге деревьев мало, здесь горячие степи, низкорослая трава.

Нацгвардейцы, украинская армия, пока не движутся в нашу сторону. Мы целыми днями валяемся на траве, смотрим поверх мешков на теряющуюся вдали пустынную дорогу, которая ведет к другому селу, и никого не видим. Даже обычные в таких случаях сельские соседи перестали ездить друг к другу. Сейчас опасно, могут подстрелить за просто так.

Обед нам привозят на велосипеде. Молодая девушка, племянница дядьки Никиты Оксанка, цепляет два алюминиевых бидона на руль и везет из села. В одном борщ, в другом картошка с тушенкой. Вода у нас своя, стоит в большой фляге под ближним деревом.

Всё просто и неприхотливо. Да и какие разносолы, на войне?

Иногда я задумываюсь, зачем я приехал сюда, для чего взял автомат в руки. Ничего трагичного со мной не случилось, там, в моем городе. Ну, киданули на работе, ну, коллега обманула. Пустяки! Можно забить. И не такие вещи вытворяет жизнь. Пошел бы в другой банк или фирму - с работой проблем особых не было, постепенно все бы наладилось и устоялось, и я начал бы новую историю, историю белкового тела. Вместо Лизы появились бы другие девушки, например, велосипедистка Аня. Я, кстати, хотел её позвонить, встретиться.

Да, вариантов было много. Но я выбрал этот.

Прикрываю глаза, чтобы опуститься в летнюю полудрему, но уже слышу скрип велосипеда, позвякивание бидонов.

- А вот и шрачка! - радостно шепелявит дядька Никита, для которого еда не средство насыщения, а возможность скоротать время и чем-то себя занять.

Из кустарника подтягиваются еще два селянина - худосочные веснушчатые братья Безручко, парни молодые, беспокойные. Они в камуфляже и даже умудрились достать разгрузку. Младший Николай, надел на руки перчатки с вырезами для пальцев, картинно закинул на грудь автомат, рисуясь сам перед собой. Его черные ботинки-берцы начищены до блеска и выглядят красиво, но в такую жару ногам в берцах не позавидуешь.

Намного легче я чувствую себя в бежевых мокасинах, купленных еще дома. Они оказались на удивление крепкими, а мелкие дырки в них обеспечивают хорошую вентиляцию. Я перевожу взгляд вниз и довольный осматриваю свои ноги.

Старший Петро держит себя скромнее. Он, как я вижу, неравнодушен к Оксанке, а девушка, в свою очередь, выказывает мне знаки внимания: то лишнюю порцию борща нальёт, то тушенки кладет побольше. Петр начинает на меня косо смотреть, и мне эти шекспировские страсти с сельским уклоном абсолютно не в тему.