- Ты готов? - спросила она меня.

- Вполне! - ответил я, сияя глазами. - У меня для тебя сюрприз.

- Правда?

- Правда.

- Ну, покажи скорее. Или расскажи. Я просто обожаю сюрпризы.

- Чуть позже расскажу, - решил я её заинтриговать.

- Ну, хорошо. Позже так позже, - подозрительно быстро согла-силась она. Это меня насторожило, поскольку такое поведение для женщин, на мой взгляд, не характерно. - Ну, что, едем в Мцхету? Это очень интересно.

- Едем, - так же быстро согласился я. И мы поехали.

По дороге Нонна рассказывала мне об истории Грузии, а я плохо её слушал, потому что размышлял о том, как она, должно быть, обра-дуется, когда я поведаю ей о своём замысле полететь вместе в Москву. Ещё бы не обрадуется! Она увидит Москву и Красную площадь.

- Жень, что ты всё время как-то загадочно улыбаешься? - инте-ресовалась Нонна?-Маквала. - У меня складывается такое впечатление, что ты скрываешь какую-то тайну, тебе хочется мне её открыть, но ты почему-то не решаешься этого сделать. Я права?

- Уверяю тебя, милая моя Ежевика, нет у меня никакой тайны.

- Значит, я ошибаюсь.

Погода стояла отличная. И хотя на календаре всё ещё была зима, южная природа брала своё: уже начинало пахнуть весной. Набухали почки. Сияло солнце, посылая ослепительные отблески в текущую вни-зу в тесных бортах шумливую Куру. Воздух был чист и свеж. И всё это располагало не к грусти, но к радости. Когда мы подъехали к главному храму Грузии, он предстал перед нами во всём своём великолепии с древней игрой света и тени. Нонна рассказывала мне об архитектурных особенностях этого храма, некоторые посетители решили, что она про-фессиональный экскурсовод, и около нас образовалась группа слуша-телей, которые воспользовались возможностью открывшейся халя-вы.Потом мы поехали по извилистой дороге, петлявшей по крутому подъёму в Джвари, и тут я решил раскрыть Нонне свой сюрприз. Но не успел я произнести ни единого слова, как она вдруг мне заявляет:

- Знаешь, Женя, с Москвой у нас с тобой ничего не получится.

Я чуть не обомлел. Меня давно уже донимали приступы в кишках живота, и я всё стеснялся об этом сказать. Но как только Нонна обмол-вилась насчёт Москвы, о чём, я это хорошо помню, ей не говорил, я ед-ва не обкакался - так у меня сильно в животе бурчало. Может, думаю, она колдунья или ведьма? Я растерялся и от растерянности спрашиваю:

- Откуда ты знаешь про Москву? Я тебе ещё ничего не говорил.

- Земля слухом полнится. Пока я ждала тебя в холле регистра-туры, все только и говорили со смехом о том, что какой-то молодой человек так громко кричал в трубку про какую-то Маквалу, что все это слышали. Я сразу догадалась, что это ты.

- А что же ты мне сразу об этом не сказала?

- Ждала, пока ты мне сам всё скажешь.

Я тут не выдержал и спрашиваю, переминаясь с ноги на ногу:

- Извини, - говорю, - Ежевика, за неделикатную грубость, но я очень хочу в туалет. Можно сказать - приспичило. Тут, "где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры", есть что-нибудь в этом роде поблизости?

- А как же, - говорит, - без этого? Зайдёшь за развалины мона-стыря, пройдёшь метров двести, там будет то, что тебе надо.

Я едва дошёл, с трудом освободился, вернулся обратно.

- Давай, - говорю, - поедем скорей в Тбилиси, я этой стариной уже сыт по горло. Ни о чём не могу думать, кроме того, что ты мне сказала насчёт Москвы. Ты что, не хочешь на несколько дней слетать в Москву? Ты же сама мне говорила, что хочешь увидеть Кремль, Кра-сную площадь и мёртвого Ленина в Мавзолее.

- Ну, что ты, Женя! Очень хочу! И я тебе безмерно благодарна за такое предложение, которое ты пока ещё не успел мне сделать. Я по-нимаю, что это сюрприз, и он должен быть неожиданным. Но меня не отпустят с тобой мои родители.

- Что значит, не отпустят? - удивился я. - Ты что, ходишь в детс-кий сад? Мне это непонятно. Разве они сомневаются в моей порядоч-ности? У них есть для этого какие-то основания? Твои родители произ-вели на меня очень хорошее впечатление, они вполне современные лю-ди, без предрассудков. И теперь, перед тем, как на что-нибудь решить-ся, я хочу познакомить тебя с моими родителями. Не вижу, какие могут быть на этот счёт возражения.

- Ты прав, ты прав, конечно, я давно уже взрослый человек, но ты плохо знаешь обычаи Кавказа.

- Какие ещё обычаи, Ежевика! Дорогая моя! На дворе двадцатый век! Знаешь что? Давай я завтра сам поговорю с твоими родителями. Уве-рен, что смогу с ними договориться. Предупреди их, пожалуйста, что я завтра утром приду обсудить с ними нашу поездку в Москву.

- Хорошо, я передам.

В эту последнюю ночь в гостинице "Сокартвело" я спал плохо, ворочался и всё думал о том, что я завтра скажу родителям Нонны. Наутро я поднялся не выспавшимся и стал сожалеть о том, что затеял всю эту заваруху. Но деваться было некуда, назвался груздём - полезай в кузовок. Я помылся в душевой, начистил свои шлёпающие ботинки (а ля Чарли Чаплин), погладил брюки, рубашку, нацепил галстук, причесался, надел куртку и отправился на улицу Челюскинцев.

Это был последний день моего пребывания в Грузии и первый день, когда я не пил вина. Внизу живота что-то сжималось и распуска-лось, и я явственно ощущал, что трушу, как набедокуривший школь-ник, которого вызвали в учительскую для пропесочивания. Дверь мне открыл отец Нонны, мы поздоровались, он проводил меня в неболь-шую комнатку, предложил присесть и немного подождать. Я сел на круглый венский стул и стал ждать.

Прошёл час, никто не появлялся, тишина стояла такая, будто в квартире никого не было. Меня охватил мандраж, я почувствовал, как из подмышек вновь потекли, как позавчера в кино, предательские струйки пота. Я начал проклинать себя за горячность и собрался было уже трусливо сбежать, как вдруг дверь тихо отворилась, и в комнатку вошли мама и папа Нонны. Они выглядели необыкновенно торжест-венно, как будто я пришёл к ним за благословлением. Папа был одет в новый костюм-тройку, белоснежная накрахмаленная рубашка, ворот-ник которой сжимал ему горло, была украшена галстуком-бабочкой в горошек. Он был очень похож на Берию и поблёскивал своими очками-пенсне. На маме было надето глухое длинное вязаное платье, оно обтя-гивало её раздавшуюся вширь фигуру, проявляя все её нежелательные выпирающие валиками жировые складки. Её благородное, красивое лицо было густо напудрено, тонкие губы чуть подведены помадой. Родители Нонны сели напротив меня, сложив руки на коленях, и папа торжественно объявил:

- Ну, мы вас слушаем, Женя.

Мама, в знак согласия и одобрения сказанного супругом, молча покивала головой, кушая меня своими чёрными армянскими глазами. Я чувствовал себя попавшей в мышеловку мышью и не сразу нашёл нужные слова. После непродолжительного меканья я всё же начал:

- Уважаемая царица Тамара (тонкие губы мамы тронула улыбка)! Уважаемый Гоча Александрович! Я пришёл, чтобы обсудить с вами, как бы это поточнее выразиться, некое предложение. - Родители Нон-ны одобряюще покивали головой. - Ваша дочь, скажу вам откровенно, мне очень нравится, она пришлась мне по душе. - Родители чуть вздёрнули головы и изобразили бровями знак, который говорил без лишних слов, что это само собой разумеется и это в порядке вещей. - Я льщу себя надеждой, что и я вашей дочери не безразличен. - Они снова покивали. - Это, так сказать, с одной стороны. С другой стороны, мы же знаем друг друга всего-то каких-нибудь две недели. А то и того меньше. - На лицах родителей появились знаки настороженности и не-доумения. - Поэтому предлагать в настоящее время руку и сердце ва-шей дочери было бы, с моей стороны, неоправданной безответственно-стью. - Брови родителей нахмурились. - Я хочу сделать пока другое, так сказать, предварительное предложение. Прошу понять меня пра-вильно. Я купил два билета на самолёт в Москву. Посоветовался со своей мамой, она согласна. Прошу вашего согласия отпустить Нонну со мной на недельку. Она очень хочет увидеть Кремль, Красную площадь и Ленина в Мавзолее. Я всё это ей покажу и заодно познакомлю её со своими родителями. Эта поездка, я надеюсь, позволит нам лучше узнать друг друга и тогда принять окончательное решение. Ещё раз прошу вашего согласия. Прошу в моей просьбе не отказать. Думаю, вы не сомневаетесь в моей честности и порядочности.