- Скульптор Мерабишвили, - сказала Нонна, и мы вздохнули с облег-чением, как будто камень свалился с плеч.

- Странное дело, - сказал Вадик с умным видом на лице, - с детства знаю, что Шота Руставели написал поэму "Витязь в тигровой шкуре", а ка-кие подвиги совершил этот витязь, не знаю. Нисколько, - трезво добавил он - Может быть, Нонна нас просветит?

И мы все посмотрели внимательно на Нонну. И она стала рассказывать нам, как учительница в средней школе, очень грамотно, с небольшим акцен-том, что, естественно, понятно, так как она всё же грузинка, хотя в то же время наполовину армянка. Все её слова я, конечно, запомнить не мог, по-этому передаю то, что она нам рассказала, своими неумелыми словами.

Когда-то давным-давно жил в Грузии витязь по имени Тариэл. Витязь это всё равно, что рыцарь или богатырь. Или ещё самурай. Тариэл был очень храбрый и сильный. И ещё ловкий - настоящий джигит. И вся жизнь его про-ходила в постоянных сражениях с другими джигитами. Для этого у Тариэла был настоящий меч и верный конь. На голове витязь носил стальной шлем, а плечи, грудь и спину его защищали накладки из толстой кожи вепря. На но-гах у него были специальные накладки с застёжками, вроде как краги. Это чтобы супротивник не смог Тариэлу сильно навредить своим мечём либо копьём. И тут на ум сызнова приходит французское правило "шерше ля фам", что означает по-русски "ищи женщину". И Шота Руставели, конечно, тут же её находит.

Это оказалась солнцеподобная красавица царевна Нестан-Дареджан, дочь великого индийского царя Фарсадана, в которую Тариэл был страстно влюблён без памяти. Однако царь Фарседан воспротивился их любви, так как запланировал из коварных политических соображений выдать свою дочь за сына хорезмийского шаха. Но строптивая Нестан-Дареджан наотрез отказа-лась выходить замуж за нелюбимого человека, и тогда Фарседан, озлившись, сослал дочь в далёкую непреступную крепость Каджети, а Тариэл, конечно, пускается на её поиски. В этом ему помогает его побратим Автандил. В конце концов, царевну находят, и всё завершается, как водится, счастливой свадьбой с танцами.

- По-моему, это сильно смахивает на Руслана и Людмилу, - говорит тут Вадик.

- Действительно, - отвечает Нонна. - Однако следует учесть, что эпи-ческая поэма "Витязь в тигровой шкуре" была написана в XII веке. И вооб-ще, я должна заметить, похожих сюжетов в мировой литературе предоста-точно. Например, сказание о Тристане и Изольде. Это рыцарский роман и тоже, кстати, того же XII века.

- Мы знаем, - сказал Вадик. - Нам про Изольду в деталях подробно рассказывал Женька, когда мы ехали в поезде "Москва-Тбилиси". А что касается Тристана, то он почему-то о нём умолчал.

- Вот как! - сказала Нонна. - Интересно было бы послушать про Изольду.

- Заткнись, задрыга! - прошипел я тихо на ухо Вадику и ущипнул его за жилистое мягкое место. - Не то я вырву грешный твой язык.

Он усмехнулся мстительно и собрался было ещё что-то вякнуть в таком же роде, но тут его перебил Гуга, который до этого не принимал участия в живом интересном разговоре.

- Сейчас будет замечательный погребок, где работают поочерёдно два повара. Одного из них зовут повар Пётр, другого повар Павел. Поэтому те, кто часто бывает в этом погребке, называют его "Петропавловской хачапур-ней". Здесь выпекаются исключительно вкусные хачапури. Я должен сказать, что это не просто хачапури, а настоящее объедение. Мне кажется, надо в этот погребок всем нам зайти обязательно. Вы его запомните надолго. Обещаю.

Мы с радостью поддержали его предложение и вскоре оказались перед погребком. Вход в него шёл вниз по довольно крутым ступенькам, над наве-сом над ними висела вывеска на грузинском языке, я сразу догадался, что надпись означала: "Хачапури". Мы вошли внутрь и оказались в небольшом зальчике со сводчатым потолком, в простенках между окнами, из которых были видны только шагающие ноги прохожих, висели картины, выполнен-ные на клеёнках в стиле Пиросмани для придания заведению народного грузинского колорита. Мы сели за один из немногих столов, к нам тут же по-дошёл красивый грузин при пышных усах, в крахмальном переднике, белой манишке с чёрной бабочкой. Гуга шепнул нам, что это повар Павел.

- Гамарджоба! - произнёс он густым голосом. - Я вас слушаю.

- Все будут хачапури? - спросил нас Гуга.

- Я точно не смогу съесть целиком, попробую кусочек из твоей порции, - сказала Нонна.

- Тогда, пожалуйста, четыре хачапури, - обратился Гуга к повару Павлу, - и два крюшона со льдом - саперави и тархун. Стаканов - пять.

Повар Павел скрылся за перегородкой и тут же, словно факир, бук-вально через мгновение, вынес в одной руке два крупных стеклянных кув-шина с носиками "уточкой", в одном из которых едва колыхалась бордовая жидкость - то был крюшон "саперави", в другом ядовито-зелёная - то был крюшон "тархун". В другой руке он держал на растопыренных напряжённых пальцах медный поднос, на котором уютно разместились: стеклянная банка, заполненная кусочками прозрачного льда, в ней торчал серебристый черпа-чок с носиком клювиком; стопка тарелочек; белоснежные салфетки, ножи и вилки, а также пять высоких стаканов. Всё это он артистично выставил и раз-ложил перед нами на столе и собрался уже было удалиться, как его остано-вил Гуга, собираясь сообщить нечто важное:

- Это наши гости из Москвы, - сказал он, широко поведя рукой.

- О! - сказал повар Павел и, сделав растопыренной пятернёй вырази-тельный жест, объявил: - Пять минут! - После чего удалился.

- У меня после вчерашнего жуткий сушняк! - заявил Толя Дрынов. - Я умираю пить, как в Сахаре.

- Я тоже! - поддержал его Вадик Савченко.

- И я, - сказал я.

- Ты будешь пить крюшон? - спросил Гуга у сестры, берясь за ручку стеклянного кувшина, похожую на ухо.

- Мне полстакана тархуна без льда.

Гуга разлил по стаканам крюшон "саперави" и черпачком положил в каждый стакан, кроме предназначавшегося для Нонны, шуршащие кусочки льда. Толя Дрынов, Вадик Савченко и я стали жадно пить, не переводя дыха-ния. Наш сушняк очень радовался, а животы наполнялись вкусной шипящей сладкой жидкостью. Вскоре оба кувшина опустели, и как раз в это время по-вар Павел принёс четыре только что испечённых хачапури. Они были похо-жи на наши ватрушки, только значительно крупнее и пышнее. И пахли изу-мительно. Это был запах только что испеченного пшеничного хлеба, на мой взгляд, лучший запах на земле. Корочка валика блестела, смазанная смочен-ной в сбитом яйце кистью перед постановкой противня в печь.

- Ещё два кувшина крюшона, кацо, - обратился Гуга к повару Павлу.

Мы торопливо отрезали от горячей лепёшки куски, проседающие под ножом, цепляли их вилкой и отправляли в рот, запивая холодным крюшоном, и не уставали нахваливать это чудо грузинской кулинарии.

- Я бы ещё съел, - заявил Вадик Савченко, когда молниеносно распра-вился со своей лепёшкой. - Жутко вкусно!