- Согласен, - проговорил я, и мы крепко обнялись.

Грузины были привычны к таким возлияниям, а мы, москвичи, поте-

ряли всякое соображение и не вязали лыка. Если напивается печник, люди говорят, пьян в дым. Если напивается плотник, говорят, пьян в доску. Если стекольщик - то вдребезги. Если сапожник - то в стельку. Мы были на тот момент лыжники, возвращавшиеся из Бакуриани, и мы были пьяны в лыжу.

Как мы выбирались из вагона по прибытии в Тбилиси, я, конечно, не помню. Скорей всего, нам помогли наши новые грузинские друзья. Иногда мне кажется, будто я помню, что когда выводили Вадика, он сопротивлялся и громко пытался пропеть:

Мальбрук в поход собрался,

Объелся кислых щей...

Перед тем, как сойти по ступенькам на перрон, Вадик почувствовал, как его желудок взбунтовался и изверг на ступени вагона фонтанирующую струю, обдав брызгами шумную компанию встречавших нас бакурианских друзей. Когда меня подвели к выходу из вагона, я с трудом растопыривал ставшими свинцовыми веки, передо мной мелькнуло лицо Нонны, я криво улыбнулся, помотал приветственно ладонью, будто я - это Максим Горький, возвратившийся в Советский Союз, и с грохотом скатился вниз по ступеням, ставшими невероятно скользкими по причине безобразия, сотворимое Вади-ком. И если бы не крепкие руки Гуги и его друзей, подхватившие меня на излёте, то могло бы случиться что-нибудь посерьёзнее полученного мною в Бакуриани вывиха голеностопного сустава.

Далее следует полный провал в памяти. Я не знаю, как нас доставили в гостиницу "Сокартвело", вероятно, везли на такси. Взрывчатая смесь разного вина, бутылочного и бурдючного, красного и белого, была похожа на мину замедленного действия. Резкая перемена климатических условий: духота в вагоне электрички, свежий воздух вечернего Тбилиси, спёртая атмосфера в такси, снова прохладный воздух перед гостиницей, затем непривычные запа-хи отеля сыграли со мной злую шутку. Как только мня уложили в кровать, я почувствовал сильнейшее головокружение. Мой переполненный вином же-лудок решил последовать примеру Вадика Савченко, тошнота подступала неумолимо. Но я нашёл в себе силы подняться с кровати, отойти немного к окну, шарахаясь и почти падая, и там деликатно выложить на паркетный пол всё, что скопилось внутри моего желудка.

Спали мы мертвецки, что называется, без задних ног, ни разу не повер-нувшись во сне. Пробудились мы только в двенадцатом часу дня, когда к нам в номер пожаловали Нонна, Гуга, Шура и Мура. К этому времени горничные уже успели убрать с пола мои безобразия, однако "вкусный" запах не успел выветриться, и девушки морщили свои милые носики и губки. Гуга сказал:

- Сейчас вам, ребята, самый раз поесть хаш, но, к сожалению, уже поздно, все хашные уже закрыты.

Я так плохо соображал, что не в силах был спросить, что такое хаш. А остальные либо знали, что это такое, либо им было это неинтересно, либо на-ходились в таком же полуобморочном состоянии, как и я. Девушки поинте-ресовались, имеются ли у нас запасные приличные брюки, чтобы они смогли их погладить в специально отведённом для этого месте, где имелись гла-дильные доски и утюги. Мы попросили девушек на минуту выйти, вытащили из своих рюкзаков сильно мятые брюки и рубашки. Вадик извлёк из своего рюкзака жёлтую туфлю с высоким каблуком. Внимательно рассмотрел её и стал искать вторую, копошась в рюкзаке. Естественно, там он её не нашёл и стал шарить руками под кроватью, решив, видно, что вторая туфля туда каким-то образом задевалась.

Вдруг раздался дикий вопль, Вадик выдернул руку из-под кровати, на одном из пальцев его болталась крысоловка. Тут уже мы по-настоящему от-резвели, поняв, что случилось непоправимое. Толя Дрынов с диким хохотом бросился на помощь своему близкому другу, с трудом раздвинул капкан и освободил зажатый палец. Палец посинел и не сгибался. Вадик хныкал и де-монстрировал всем свой несчастный палец, словно указывал, куда нам всем следует направиться, чтобы вкусно позавтракать.

- Бедный Вадик! - сочувственно проговорила Нонна.

- Бедный Вадик! - поддержала подругу Шура.

- Бедный Вадик! - прошептала дрожащими губами Мура.

- Надо приложить медную монетку, - посоветовал Лёша Куманцов.

- Зачем ты туда полез? - никак не мог успокоиться Толя Дрынов.

- Я думал, что там второй ботинок.

- Ты что, забыл, что его выбросили в окошко?

- Правда? - удивился Вадик.

- Пить надо меньше, - сказал я.

Пока девушки занимались глажением нашей одежды, мы приводили себя в порядок: чистили зубы, мылись под душем в душевой, брились и при-чёсывались. В последнем особенно преуспели наши "лысики": Лёша Куман-цов и Вадик Савченко. Прищемленный крысоловкой указательный палец левой руки Вадика распух, не сгибался и приобрёл цвет спелой сливы.

Пришлось его забинтовать, чтобы не вызывать испуга у простодушных тбилисцев. Неожиданно Вадику зачем-то срочно потребовалось заняться проявкой фотоплёнки, поскольку он ещё не совсем пришёл в себя, а его затуманенный взор упал на проявочный бачок, извлечённый из рюкзака.

После того как он сначала залил в бачок закрепитель вместо проявите-ля, а затем проявитель без промывки водой и по завершении технологи-ческой операции вытащил из бачка девственно чистую плёнку, Вадик прис-тально смотрел на совершенно прозрачный целлулоид, пытаясь отыскать в нём хоть какие-нибудь следы негативного изображения, и в итоге заявил совершенно трезво:

- Я так и знал.

Впрочем, я, кажется, об этом писал раньше.

Лёша Куманцов оделся, как на свадьбу, увязал свой рюкзак и сказал стеснительно, но твёрдо:

- Ребята, вы на меня не обижайтесь, но я вас покидаю. Я принял сроч-ное решение немедленно возвращаться в Москву. Меня беспокоит моя Люд-мила, у меня на душе какое-то тревожное чувство.

- Передай от меня персональный привет твоей Людмиле Моисеевне, - с каким-то тайным значением сказал Толя Дрынов и противно захихикал.

- Обязательно передам, - ответил Лёша Куманцов, не поняв этого зна-чения, и тут же, попрощавшись со всеми, направился в аэропорт.

Следом за ним удалились Шура и Мура.

- У нас есть ещё кое-какие неотложные дела на студии, - объяснили они свой уход. - Когда у вас назначен сбор? - спросили они у Нонны.

- В шесть часов вечера, - ответила Нонна.

- После войны, - добавил Вадик.

- Вот именно, - сказала Нонна.

А я любовался её прекрасным лицом и таял от нежности.

- Ну что, пошли куда-нибудь прошвырнёмся, - предложил Толя Дры-нов, - а то Женька совсем растает. Да и жевнуть что-нибудь не мешало бы.

XXXVI

Мы вышли из гостиницы и пошли по направлению к проспекту Руста-вели. Оказалось, что это совсем близко, и вскоре мы очутились прямо перед памятником Шота Руставели. Мы долго разглядывали его, но сказать нам было нечего, памятник как памятник, на высоком беломраморном поста-менте стоит грузинский дядька в плаще, правую руку он прижал к груди, там где сердце, а в левой держит рукоятку меча. И смотрит куда-то, словно ищет, с кем ему поскорее сразиться и победить.