Васька, способный малый, мог бы пойти далеко, оказался пьяницей и распутником. Бог наказывает грешников через их детей. Светлана, любими-ца, дочь, его надежда, опора в старости, вышла замуж за еврея. Никогда я ей этого не прощу. Будь они прокляты, все эти иудеи! Не зря их так ненавидел Гитлер. Не успел он решить этот вопрос, проиграл войну.
А может быть, он думал о другом, размышлял я, стоя возле соломенно-го кресла, пока мои друзья осматривали внутренние покои, внимательно выслушивая женщину-экскурсовода, красивую грузинку, говорящую на безукоризненном русском языке с обворожительным акцентом.
Вот, все его враги, думал я за него, которые могли бы рассказать прав-ду о нём, уничтожены, расстреляны и погребены. Некоторые даже неизвест-но где. Но нет покоя измученной душе. Вряд ли все уничтожены. Некоторые затаились и демонстрируют фальшивую преданность. Надо разобраться с так называемыми друзьями и соратниками: Берией, Молотовым, Маленковым, Хрущёвым, Кагановичем. Веры им никакой нет, все они продажные шкуры. Наступила пора их заменить.
Сталину нравилось слово "ротация". Особенно в сочетании со словом "кадры". Кадры решают всё - это его формула. Он умел произносить слова, будто вбивал гвоздь в висок одним ударом молотка. По самую шляпку, ника-кими клещами его оттуда уже не вытащить. Он знал, что кадры ничего не решают, они только выполняют поручения, идут послушным стадом баранов туда, куда им укажет вождь. А те, кто смеет фордыбачить или даже просто сомневаться, готовы сгнить в тюрьмах, славя великого Сталина.
Пора, пора. Пришла пора для решительной рокировки кадров. Иначе можно опоздать. Ничего не поделаешь, таков закон классовой борьбы и вла-сти. Не зря говорится: тяжела ты шапка Мономаха. Особенно опасен этот Ла-врентий Берия. Тоже якобы грузин. Сволочь он, а не грузин. От него мож-но ждать любой подлости. Да и другие не лучше. Все затаившиеся предатели.
Ещё он думал, наверное, о том, что совсем достали его эти подлые ев-реи со своими многочисленными талантами, со своей дурацкой культурой и безудержным рвением услужить. Не хотят, понимаешь, под пение интерна-ционала добровольно ехать как сознательные советские люди в Биробиджан.
Докладывают, что там прекрасный климат и много работы. Пора, пора их всех переселить. С глаз долой, из сердца вон. Кстати, совсем недурствен-но получилось с врачами, которые вздумали травить, как тараканов, совет-ских и партийных руководителей. Никакой им пощады! К стенке их, к стен-ке! А остальных, если будут продолжать свои сионистские штучки, отпра-вить товарниками туда, туда, подальше на восток. Пусть этим пока займётся Лаврентий, ему опыта в таких делах не занимать. А потом я и с ним самим разберусь.
Пусть там все эти музыкантишки, артистишки, писаки, академики, шахматисты разные, все эти "говнюки", по меткому выражению Ленина, по-работают простыми колхозниками на свежем воздухе. Пусть потрудятся на заводах и фабриках. Это поможет им стать настоящими тружениками. И дурь из их умных голов повыветрится. Хорошая получится ротация! Ротация на-родностей. Неплохо звучит. Надо будет как следует подумать и найти науч-ное, сугубо марксистское, обоснование такой ротации.
Говорили, что Сталин любил работать по ночам. По-моему, это брехня, или, как говорил один мой приятель, чушь собачья. Что значит любил? Это красивое слово сюда никак не подходит. Его место в другом измерении, там где обитают Ромео и Джульетта, где порхает и резвится Амур.
А у Сталина просто была жестокая бессонница. Я не знаю, как такая болезнь правильно называется на медицинском языке, на какой-нибудь там латыни, но как же-нибудь она всё же называется, чёрт её побери! Да разве в этом дело? Как ни назови, но Сталин не мог заснуть до утра. Или почти до утра. И никакие снотворные средства ему не помогали. Да он с некоторых пор и вовсе перестал глотать эти отвратные горькие пилюли. После них во рту было противно и сухо, как после попойки, а в голове гудело, словно под церковным колоколом, стукнувшимся об раскачиваемый кем-то тяжёлый язык.
Мысли путались, и он не мог чувствовать себя великим человеком, учителем и вождём пролетариата, что, несомненно, серьёзно мешало проле-тариям всех стран соединяться в монолитную массу. И тогда он решил рабо-тать по ночам. И к этому его остроумному распорядку трудового дня живо приспособилась вся верхушка страны: наркоматы, комитеты, министерства, советы и президиумы.
Вызов мог последовать в любую минуту ночи. Надо было всегда быть готовым и собранным. И никто особенно не возражал, потому что одним из основных законов партийной жизни был принцип: так надо. И попробуй только возрази! Сразу окажешься похороненным с почётом на Новодевичьем кладбище, а то и вовсе замурованным в кремлёвской стене. И первым всё-таки туда забрался этот Мирон Шейнфинкель.
Когда Сталин уставал, он выходил из-за стола, закуривал трубку и про-хаживался по кабинету. Иногда он подходил к карте Европы и Азии, отодви-гал занавеску, за которой она скрывалась, и долго рассматривал очертания стран, как будто видел их впервые. Это заменяло ему пасьянс. Красной крас-кой была залита территория Советского Союза. Её окружали розовые пятна соседних стран, замалёванные собственноручно Сталиным. Это были страны, которые входили в его блок. Раскрашивать новые страны было для Сталина самыми счастливыми минутами. У него была мечта: закрасить всю Европу розовым цветом. А там недалеко и до красного.
Хитрый, как змей, Берия, имевший большой опыт в подобных делах, подыскал из своих тщательно проверенных кадров хорошую бабёнку - дебе-лую, пышногрудую, чистоплотную, небольшого росточка, как раз под стать низкорослому вождю. У неё было круглое румяное лицо, как только что с мороза, чистая белая кожа, как атлас с лицевой стороны, пухлые губы и по-детски ясные голубые глаза.
Её мужа назначили заместителем начальника погранзаставы и срочно отправили служить на границу с Китаем, где он подозрительно скоро погиб в геройской перестрелке с нарушителями границы. Его наградили орденом "Боевого Красного знамени" (посмертно) и похоронили там же, на заставе. Жене ехать туда не разрешили. Зато дали хорошую двухкомнатную квартиру на Кутузовском проспекте, недалеко от ближней ("зелёной") дачи Сталина и назначили достойный пенсион.
Звали бабёнку Валентина Петрова. Какими были в действительности её имя и фамилия, знали только те, кому это было положено по службе. Ей объ-яснили особую, государственную важность работы на даче Сталина, потом сообщили, что во время обследования у неё обнаружен аппендицит. И сдела-ли под общим наркозом в закрытой кремлёвской больнице совершенно без-болезненную операцию. Что-то там пересекли, что-то перевязали, что-то удалили, чтобы она никогда не могла больше забеременеть, и чтобы у неё никогда не было месячных.
Официально она называлась горничной, но Берия со смешком именно-вал её постельничьей. Перед тем как показать Сталину, её перепробовали все, кому это было положено: и сам Берия, и Власик, и даже Михаил Иванович Калинин. Все знали о сладком пристрастии "Всесоюзного Старосты". Ему, по меткому выражению Сталина, "всесоюзному козлу", правда, это не было положено, но он всё же сумел уговорить Берию позволить ему принять участие в почётном и сладостном освидетельствовании.
Все остались довольны и все пришли к единодушному мнению, что Валюша Петрова надёжный товарищ и вполне годится для товарища Стали-на, она никогда не подведёт.
