Если человеку изо дня в день, из года в год, на протяжении 70-ти с лишним лет старательно вдалбливать в голову, что весёлый грузин из местечка Гори на реке Кура великий и гениальный, то поневоле поверишь в это без всяких сомнений, и сам начнёшь придумывать оправдания тому, что этому явно противоречит. Такова природа человеческой психики, и редко кому удаётся ей противостоять а уж тем более противодействовать.
Мы миновали роскошное белое здание, стоявшее на пригорке, и перво-начально ошибочно приняли его за дачу Сталина. Но нам объяснили флани-рующие по набережной отдыхающие, что это бывший дворец Великого князя Михаила Романова, брата императора Николая II-го. А теперь здесь сана-торий для простых советских трудящихся: рабочих и крестьян и небольшой прослойки интеллигенции. А дача Сталина находится чуть дальше. Её пере-путать ни с чем нельзя. Если пойти по этой дороге дальше, она обязательно приведёт вас к даче Сталина.
Действительно, вскоре мы набрели на несколько небольших, примк-нувших друг к другу распластанных строений, с покатой кровлей, с больши-ми, исчерченными рамными переплётами тёмными окнами, всегда плотно задёрнутыми непроницаемыми для любопытных глаз гардинами. Здания были объединены одним общим стилем, который можно было бы условно назвать ядовито-зелёным, если бы такой стиль, наряду с барокко, рококо или мавританским, был в архитектурном употреблении.
Дача Сталина находилась в окружении густого хвойного леса, устре-мившего пики своих верхушек в низкое серое небо, пытаясь безуспешно про-ткнуть его, чтобы добраться до солнца. На передний план выступали строй-ные голубые ели, такие же, как стоят возле кремлёвской стены в Москве. Кое-где на крышах одноэтажной застройки торчали замысловатые фронтон-чики и полукруглые слуховые окна, похожие на будки суфлёра, но почему-то рождали в мозгу странные ассоциации со снайперами, прятавшимися там денно и нощно.
Наружные деревянные стены из калиброванного бруса, наличники на окнах, оконные переплёты, кровля - всё было выкрашено ядовито-зелёной масляной краской без потёков и просветов. Некоторые недалёкие лица се-мейства экстрасенсов, считающие себя способными определять характер че-ловека по цвету жалких цветовых квадратиков или кружков и склонных де-лать обобщения на пустом месте, считают, что те, кому нравится ядовито-зелёный цвет, отличаются набором душевных качеств, способных других людей, по крайней мере, насторожить и вызвать у них недоверие.
К этим качествам относят обычно такие проявления недюжинного ума и духовного настроя, как бездушность, бесчеловечность, особая жестокость, злость, вероломство, хитрость, подозрительность, никогда не затихающая мстительность и недюжинные литературные способности. Возможно, это во-обще относится к людям маленького роста, обиженных в детстве в своём дворе. Не знаю, не знаю, всё может быть. Не на всё есть всегда готовый ответ. Когда не знаешь ответа, принято ссылаться на бога: пути господни неисповедимы.
Однако, несомненно, Сталин был очень скрытным и скромным в быту человеком, поэтому он мог без труда эти свои выдающиеся качества ловко маскировать и не выпячивать их там, где этого не надо было делать. Он умел людей простодушных обаять и даже наловчился обманывать доверчивых детей, как известно, очень чувствительных к неправде.
Видимая простота Сталина, его неприхотливость в быту могли бы стать примером для многих других сановных лиц. Но не стали. Или не успе-ли стать. Иосиф Виссарионович Сталин не строил себе роскошных дворцов, а его немногочисленные зелёные дачи выглядели более чем затрапезными. Он ходил в стоптанных сапогах, длинной шинели, фуражке с матерчатым ко-зырьком. Курил замызганную трубку, в которую собственноручно набивал толстыми, с заросшими ногтями, пальцами вкусно пахнущий английский та-бак, извлекаемый им самим из папирос "Герцеговина Флор", любил пить боржом, "хванчкару", "киндзмараули" и ещё любил шутить, точнее подшу-чивать. Он был остроумным и весёлым человеком и если бы не революция, случайно сделавшая его вождём, он был бы, наверное, смешливым сапож-ником, как его любивший выпить отец Виссарион, или добрым священником, как хотела того его мать.
В детстве его звали Сосо, а Ленин называл его весёлым грузином. Но чем дальше, тем весёлость его становилась всё тяжеловеснее, и проявлял он эти качества довольно редко, да и то лишь в основном в кругу своих предан-ных узколобых соратников. Ибо сдержанность, по мере взросления, а позже и старения, диктовалась его особым положением на самом верху власти в ру-ководимом им передовом обществе. Однако быть в постоянном напряжении, исполняя трудную роль великого человека, вождя и учителя, совсем не легко, кого ни возьми. Хоть царя, хоть президента, хоть премьер-министра.
Поэтому он позволял себе изредка выпускать из чёрного нутра наружу многосмысленную шутку, от которой у многих людей сердце сжималось от нехороших предчувствий и смертельного ужаса. Ему нравилось смотреть, как бегают, словно мыши, якобы ни в чём неповинные предательские глаза, и колдовским свои чутьём он ощущал, будто видит наяву, как под пиджаками, френчами, парадными кителями, а то и просто украинскими холщёвыми косоворотками-вышиванками его собеседников мечутся по спинам ледяные испуганные мурашки. И языки любителей его тяжеловесных подшучиваний, спотыкаются в признаниях того, чего не было.
Да, своеобразный был человек, ничего не скажешь. По-своему одино-кий и глубоко несчастный. Многие называют его преступником. Возможно, зря, потому что Сталин - это мы. Другие (и тоже многие) продолжают его возвеличивать, тоскуют по тому времени, когда страной правила жёсткая ру-ка, от которой крепко доставалось всякому жулью, троцкистам и врагам на-рода. И положили его в мавзолей зря и вынесли его оттуда как-то уж очень скоро и некрасиво. И памятники ему всюду свергают. И тоже часто зря. И книги его забыты. А пионеры сдают их в макулатуру. Вот она слава - пустой звук.
XIV
В боржомском музее (одна из немногих дач Сталина), на открытой террасе, в уголке за дверью сиротливо стояло глубокое соломенное кресло. Говорят, Сталин любил сиживать в нём и думать о вечном. Мне даже захоте-лось посидеть в этом кресле, но между подлокотниками была протянута ве-рёвочка, говорившая, что садиться в это кресло нельзя. Нельзя так нельзя, у нас много есть, чего нельзя, мы к этому люди привычные.
В последний раз Сталин был в Боржоми в 1951 году, то есть совсем незадолго перед своей неожиданной кончиной. О чём же он думал, погрузив-шись в это кресло, почти утонув в нём? - пытался разгадать я. И постарался нахально представить себя на его месте. О чём думают старики? Вообще-то они могут думать о чём угодно. Но всё же главным направлением их мыслей - несомненно, прошлое. Так устроена человеческая память. И далёкое про-шлое кажется таким близким, как будто это было вчера.
Столько было разнообразных событий, больших и малых. Впрочем, малых событий в его жизни не могло быть, они все были большими. Главное - это была борьба, неустанная, непрекращающаяся ни на минуту. И это была его жизнь. И в ней было столько предательства! Предательство он не мог простить никому. Казалось бы, самый близкий ему человек, женщина, жена, которую он, единственную, любил, как может любить мужчина, Надя, На-денька, Надюша - и та оказалась предательницей. Ушла из жизни, убила се-бя, когда ему было особенно трудно. Яшка, сын, его первенец, угодил к нем-цам в плен. Опозорил отца на весь мир. Кто может поверить в то, что он не сумел застрелиться? Как подобает гордому человеку Кавказа и сыну велико-го человека. Такое пятно смыть невозможно. И простить такое невозможно.
