- Ты с ума сошёл? - спросил я его полувопросительно, полу утвер-дительно. - Куда такая уйма пирожков?
- Пора экономить деньги, - сказал Вадик Савченко, - хватит шляться по ресторанам. Неизвестно ещё, что будет в Бакуриани.
- Я думал как лучше, - виновато произнёс Толя Дрынов и неуверенно засмеялся.
- Тогда нужен чай! - решительно сказал я, спрыгнул с полки и вышел из купе, чтобы игриво попросить проводницу незамедлительно принести нам крепкий чай. Общение с ней доставляло мне маленькую радость.
- Сколько стаканов? - поинтересовалась она. Та - рыженькая.
- Восемь - раз! милая девочка, - со значением ответил я, и в моих не-винных словах не было ни капли скабрёзности.
- Кажется, я вам уже говорила, что я вам не девочка, - кокетливо бро-сила проводница через плечико, но уже не так сердито и неприступно, как прежде. - Скоро будет готов. Как раз только что свежий заварила.
И вскоре был чай. Как эта пигалица проводница изловчилась ухватить своими грязными, но милыми пальчиками, с грубым облезлым маникюром, сразу восемь стаканов горячего чая в подстаканниках, я до сих пор не пони-маю. Наверное, как говорится, имел место быть профессиональный секрет и годы упорных тренировок. Чай, конечно, был грузинский, немного отдавал берёзовым веником, уже не раз побывавшим в парилке на верхней полке, зато пирожки были восхитительные. Они ещё хранили тепло привокзального буфета и толстых волосатых рук умельца пекаря. И пахли одуряюще. К вкусному запаху сдобного теста, побывавшему в русской печи (а возможно, грузинской), добавлялся тонкий аромат ванили. Особенно хороши были пирожки с мясом.
Поезд тронулся, в стаканах закачался пока ещё недопитый чай, похо-жий цветом на грузинский коньяк, и стали уютно позвякивать чайные ложе-чки, пытаясь изобразить опус из фортепьянного цикла Чайковского "Времена года".
Проезжая через знаменитый курортный город Сочи, поезд далеко ук-лонился в сторону от моря и медленно двигался, редко постукивая колёсами, по удалённым окрестностям, где среди густой тёмной зелени белели отдель-ными островками красивые здания профсоюзных здравниц. Они были щедро облеплены архитектурными излишествами, словно на стены набросали куски торта безе, а на колонны навертели завитушки из заварного крема.
- Я натурально обожрался, - объявил Толя Дрынов и громко рассмеял-ся, подтвердив своё важное сообщение громкой отрыжкой. - Вы лучше на время покиньте купе, не то я сейчас лопну и всех вас забрызгаю.
- Я тоже, скажу честно, налопался, - сказал Лёша Куманцов, но до от-рыжки он не опустился. Журналист всё же. Да ещё международник.
- А я так ещё бы скушал парочку с мясом, - сказал обжора Вадик. - И всё же я вполне сыт. Дрынчик всех нас спас от неминуемой голодной смерти. Слава ему во веки веков! Аминь!
А я ничего не сказал, потому что промолчал. Мои скачущие мысли бы-ли заняты другим, о чём я уже упоминал. И это другое надоело мне самому до чёртиков. Попробуйте от них избавиться, когда даже пирожки и грузин-ский чай активно способствуют выделению активных половых гормонов.
После Мацесты поезд настырно вернулся к морю и покатил опять ря-дом с пляжной полосой, окаймлённой волнующимся и пузырящимся круже-вом прибоя. И вскоре проводница в заученных выражениях объявила, что че-рез пятнадцать минут - Хоста.
Вадик стал раздеваться и складывать одежду. Всё он делал основатель-но, как будто собирался в дальнюю дорогу. Аккуратно выравнивал по несу-ществующей стрелке растянутые на коленях тренировочные бумазейные штаны и, сложив кое-как, укладывал их на ватную подушку. Застёгивал стя-нутую с себя рубашку на все пуговицы, расстилал её на байковом одеяле, "пузом" - вниз, "спиной" - кверху; завёртывал боковины и накладывал на них навстречу друг другу рукава; расправлял их в тех местах, где не сразу получалась ровная складка. Потом складывал получившийся "полуфабрикат" пополам - выходило очень красиво, почти как в галантерейном магазине "Одежда" на Ленинском проспекте в Москве. И укладывал сложенную таким изощрённым способом рубашку поверх штанов. Всё то же самое он проделал с майкой, сильно отдававшей потом. Затем стянул с ног попахивающие ост-рым сыром носки, встряхнул их несколько раз перед нашими носами и уло-жил ровнёхонько рядом со стопкой ранее снятой одежды. Мы с изумлением наблюдали за его действиями и молчали. Первым не выдержал душевного напряжения Лёша Куманцов, он спросил:
- Вадик, зачем ты всё это делаешь? Тебе же скоро придётся снова всё это надевать на себя. Зачем впустую тратить время?
- "Привычка свыше нам дана!" - высокопарно продекламировал Ва-дик. - И потом, друзья мои, мало ли что может случиться. Море есть море. Я не хочу, чтобы вы обо мне плохо подумали потом.
Толя Дрынов нервически рассмеялся и сказал прямо, как отрезал:
- Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.
В это время пошёл дождь, зимний, нудный, бесконечный. Небо грозно нахмурилось, почти касаясь земли и моря своими мохнатыми бровями-тучами. Видно, оно решилось напугать Вадика, предостерегая его об опасно-сти рискованного поступка. Даже оконные стёкла прослезились грязными косыми слезами. Но Вадик не унывал, ему на всё было наплевать или всё было до лампочки, а то и по барабану - это уж кому как больше нравится. Он даже стал бодро напевать, пошевеливая в такт пальцами ног и дирижируя самому себе посиневшими худыми руками:
Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин,
И первый маршал в бой нас поведёт.
Дождь усилился, по оконным стёклам побежали стремглав косые струйки воды. Появились первые дома Хосты, расположившейся широким амфитеатром на крутой горе, поросшей густой зеленью, и поезд начал тормо-зить. Вадик надел на босу ногу свои жёлтые полуботинки, на одном из кото-рых отсутствовал каблук, и не стал завязывать шнурки, чтобы легче было при надобности скинуть, а потом быстро надеть свою модную обувь, поднял-ся со своей полки в полный рост, демонстративно перекрестился и направил-ся вдоль узкого коридора к выходу из вагона.
Мы, остальные трое, вышли вслед за ним из купе и сгрудились возле окна, которое сделалось нашим временным наблюдательным пунктом. Лёша Куманцов предпринял последнюю попытку урезонить безумца и бросил вдо-гонку удаляющейся по узкому проходу голой фигуре отощавшего от недое-дания и занятий по системе Порфирия Иванова кривоногого и голенастого Аполлона полные грустной укоризны слова:
- Вадик, одумайся! Дождь усиливается. Вот-вот он перейдёт в снег.
- Я вижу, - сказал Вадик, обернувшись. - Дождь здоровью не помеха, а совсем наоборот. Дождь обычно согревает воду.
Увидев голую фигуру пассажира в одних трусах (они же в данном слу-чае плавки в мелкий цветочек) и жёлтых расшнурованных полуботинках на голую ногу, проводница инстинктивно преградила ему дорогу и спросила ос-торожно и в то же время испуганно:
- Ты куда? Совсем спятил, что ли?
- Купаться, - невозмутимо ответил Вадик.
Проводница дёрнула покатыми, как у штангиста, плечами, потесни-лась, чтобы пропустить ненормального, а то ещё возьмёт и укусит. Цапнет сдуру за руку, лечись потом. Когда он прошествовал мимо неё и скрылся в тамбуре, она прокричала в нашу сторону:
