VI

- Ты знаешь, - сказал я, - я ведь тоже хотел стать журналистом. Или даже писателем. Меня всегда интересовали разные слова, особенно "заковы-ристые". Их значение, происхождение. Я любил читать словари. Словами можно было играть и рисовать картины жизни, природы, портреты людей. Уже в седьмом классе я знал, что после школы непременно пойду учиться на филологический. В этом же седьмом классе у нас появился новый учитель русского языка и литературы. Он был фронтовик - а это шёл сорок шестой год, - и слово "фронтовик" для нас, огольцов, недавно переживших войну, страх бомбёжек, эвакуацию, недоедание, холод, разруху, очень много значи-ло. Оно было равнозначно слову "герой".

Нового учителя звали Геннадий Арсеньевич Соловьёв. Не прошло и пары месяцев с начала учебного года, как мы дружно полюбили его и стали называть его между собой - Гена. Он хорошо рисовал, у него был замеча-тельный почерк, ровный, красивый, с одинаковым наклоном чётко прописан-ных букв. Писал он очень быстро, строчки никогда не съезжали с невидимых параллельных линий на чистом листе бумаги. Я ему всегда в этом умении за-видовал. Геннадий Арсеньевич привил нам, мальчишкам - тогда учение было раздельным, - любовь к литературе, научил нас правильно писать и говорить.

Я его всегда вспоминаю с тёплым чувством и благодарностью. Он был на редкость демократичен, не чурался весёлой грубой шутки, любил разные подначки и приколы, но это нас никогда не разбалтывало, мы слушались его почти беспрекословно. Иногда он приглашал особо толковых учеников к се-бе домой, где поил горячим чаем и показывал нам свои рисунки и картины. У него было много рисунков из фронтовой жизни: солдаты на привале, со-жжённые деревья, подбитые танки. А картины, которые он писал акварелью, были в основном пейзажи или натюрморты. Жил он в Рахмановском переул-ке в деревянном доме барачного типа, в крохотной комнатке, с молодой же-ной, которую мы никогда не видели. То ли Геннадий Арсеньевич не хотел нам её показывать, то ли она всегда была на работе, когда мы, мальчишки, приходили к нему. И в этом была, как нам казалось, какая-то страшная тайна, проникнуть в которую нам так никогда и не удалось.

Так случилось, что десятый класс я оканчивал в другой школе, в другом городе и даже в другой стране. Отца моего направили тогда на работу в Берлин, в Советскую оккупационную зону. И там я окончил школу и даже умудрился каким-то чудом получить "золотую медаль".

- У тебя "золотая медаль"? - удивился Лёша. - Я не знал этого.

- Да, представь себе, - подтвердил я и продолжил излагать своё неожи-данное для меня самого откровение, к которому располагало это покачиваю-щееся движение вагона и вид из окна на необъятное море. - Медаль давала мне право поступить практически в любой ВУЗ без вступительных экзаме-нов. Но для меня не было в этом выборе большого вопроса, я давно уже ре-шил поступать в МГУ на один из двух факультетов: либо журналистики, ли-бо филологический.

Чтобы сделать окончательный выбор, я, по возвращении из Германии в Москву, отправился к Геннадию Арсеньевичу за советом. Скажу честно, мне не столько был важен его совет, сколько хотелось похвастаться неждан-ной "Золотой Медалью" и выслушать его скупую похвалу.

Когда я к нему пришёл, он был дома один и встретил меня так, будто я ему в чём-то помешал. Нет, он был как всегда вежлив, приветлив, но по нему было видно, что он чем-то сильно озабочен и даже расстроен. Однако я не стал его ни о чём расспрашивать, решил для себя, что всё это мне просто по-казалось, и, понукаемый эгоизмом молодости, сразу выложил ему всё, зачем пришёл. И кончив трепаться, не преминул показать ему свою "золотую ме-даль", как заядлый хвастунишка.

Он терпеливо выслушал меня, но как-то слишком сдержанно, без прежнего азарта и огонька в глазах, а на медаль взглянул, как на простую мо-нету, что, признаться, меня неприятно задело. Подумав немного, он прогово-рил: "Тебе, конечно решать. И только тебе одному, - подчеркнул он, - кем тебе быть. И я не имею права на тебя давить. Но промолчать или диплома-тично уйти от прямого ответа тоже было бы с моей стороны нечестно. Меня фронт научил быть честным. Сейчас ты жив, а через мгновение можешь быть убит. Так стоит ли врать и притворяться?

Вот я тебе и скажу: есть множество профессий, когда человек своим трудом, зачастую нелёгким, что-то создаёт, производит полезный продукт. Металлург, сварщик, каменщик, самолётостроитель, животновод, токарь, пе-карь - да мало ли. Сюда же можно присовокупить врачей, учителей. А жур-налисты описывают, как трудятся все эти люди, сами при этом ничего не производя". Он помолчал, думая о чём-то своём, тяжком.

Потом продолжил: "К тому же, - сказал он жёстко, - среди журнали-стов много всякой накипи, много продажности, много такого, что определяя-ется формулой: "чего изволите?". Для большинства из них лизнуть руку на-чальству в порядке вещей. Недаром журналистику называют второй древ-нейшей профессией.

А что касается писательства, - добавил Геннадий Арсеньевич, - то, получив твёрдую профессию, ты, во-первых, никогда не пропадёшь от безде-нежья, и жена не уйдёт к другому, а во-вторых, сможешь, если в тебе про-снётся талант литератора, вполне стать писателем. И ничто тебе в этом не помешает. Напротив, профессия, не связанная напрямую с литературой, по-зволит тебе лучше познать жизнь, изучить людей труда, их заботы, тревоги и радости. Яркий тому пример - великий русский писатель Чехов. Он был вра-чом. И немало, между прочим, сделал полезного именно как земский врач. А возьми Шекспира, Мольера. Они были обычными актёрами, играли прими-тивные роли в самых примитивных театрах. И это не столько помешало, сколько помогло им стать великими драматургами".

- Скажу тебе честно, Лёша, - закончил я свою исповедь, - я был расте-рян и крайне обескуражен. Неожиданная отповедь Геннадия Арсеньевича, который был для меня непререкаемым авторитетом, подействовала на меня как ледяной отрезвляющий душ. Повторяю, я был растерян, не знал, что мне делать, все мои прежние радужные мечты рухнули в одночасье, рассыпались, как карточный домик.

Значительно позже я узнал от бывших своих одноклассников истинную причину его, показавшимся мне странным, поведения: необъяснимого пес-симизма, мрачного настроения и депрессии. Оказалось, что он совсем недав-но пережил болезненный развод с женой, которую очень любил. И не только развод с женой, но ещё и разлуку с крошкой ребёнком, в котором не чаял души. Я ведь ничего этого не знал. Знай я это тогда, может быть, всё вышло бы по-другому.

Но мне уже поздно было что-либо менять, опять всё заново переиначи-вать. Я тогда уже успел поступить в первый попавшийся мне на глаза техни-ческий ВУЗ, им оказался Строительный институт Моссовета. Если бы мне кто-нибудь раньше сказал, что я буду строителем, я бы в ответ только демо-нически рассмеялся эдаким Мефистофелем.

А теперь я нисколько об этом не жалею. Получив твёрдую специаль-ность инженера-строителя, я успел с тех пор поработать прорабом на строй-ке, проектировщиком-конструктором в почтовом ящике. И теперь, как ты знаешь, тружусь в Центральном научно-исследовательском институте пром-зданий пока в должности младшего научного сотрудника. Занимаюсь анти-сейсмической проблематикой. Может быть, бог даст, защищу диссертацию и получу степень кандидата технических наук, как Вадик Савченко. Тему дис-сертации я уже выбрал.